Цитаты персонажа Томас Шелби (150 цитат) ✒

История Томаса начинается после службы его в британской армии. Когда Томас вернулся он, стал главным бандитом всей Великобритании, в будущем только увеличивая свое влияние. Цитаты данного персонажа заряжают энергией и бодростью духа.
В данной подборке представлены цитаты персонажа Томас Шелби.

— Вам веселую песню или грустную?
— Грустную.
— Хорошо, но предупреждаю, я разобью вам сердце.
— Уже разбито…

Виски — самая лучшая сыворотка правды, сразу показывает, кто лжет, а кто нет.

— Чем занимался ваш отец?
— Он предсказывал будущее и воровал лошадей. Часто предсказывал, что у кого-то умыкнут лошадь и все дивились, когда так и случалось.

Не слушайте мнения моей сестры обо мне. Они всегда полны надежд, а значит, всегда ошибочны.

— Ты думаешь, я шлюха?
— Все мы шлюхи, Грейс, мы просто продаём разные части себя.

Ложь ходит быстрее правды.

— Я люблю тебя.
— Это пройдёт, Грейс. Всё проходит…

Там, во Франции, я привык смотреть как умирают люди, но не привык к виду умирающих лошадей, они тяжело умирают…

Дорогая Грейс, я пишу тебе без злости, очень давно я научился ненавидеть своих врагов, но еще никогда никого из них я не любил.

В пабах люди много чего болтают. Чаще всего, за них говорит виски.

— Что ты делаешь, Томми?
— Навоз разгребаю, как и ты, Кёрли.
— Зачем?..
— Чтобы напомнить себе кем я был, не будучи тем, кем являюсь.

Ты не ведешь переговоров, когда обороняешься.

Помнится, я где-то читал, что вы, ирландцы, не можете договориться между собой. Король предлагает подписать мирное соглашение, а вы раздуваете конфликт. Забавно, не так ли? Война за мир…

— Я люблю тебя. — Это пройдёт, Грейс. Всё проходит…

Когда план хорош — торопиться смысла нет.

Знаете, джентльмены, есть ад, а есть другое место — ниже ада.

— Она нашла на телеграфе список имен. И в этом списке наши с тобой имена значатся. Что это за список такой, где имя коммуниста идет рядом с именем букмекера? — Быть может, это список тех, кто тщетно питает надежды нищих? Мы с тобой, Фредди, только в одном отличаемся: мои лошади… Мои лошади, иногда все же выигрывают.

— Иногда я жалею, что спас тебя от той пули во Франции. — Поверь, иногда и я об этом жалею.

Ложь ходит быстрее правды.

— Ты обрюхатил Аду, потому что она Шелби? Думал, это поможет тебе стать кем-то? Я не позволю испоганить жизнь моей сестре, ради твоих планов. — Господи, ты в самом деле в это веришь? Я люблю ее, Томми. Люблю с тех пор, как ей было девять, а мне двенадцать. И она любит меня. Ты хоть слово такое знаешь?

— Томми, нам дали худшую работу. — Да, а мы еще и сами вызвались… Иногда это длится целую ночь… Я лежу здесь и слышу лопаты и кирки… за стеной, там. И молюсь, что солнце взойдет раньше, чем они докопают. Нет, я не молюсь — я надеюсь. И иногда получается — солнце побеждает. Но чаще всего — лопаты побеждают солнце.

В пабах люди много чего болтают. Чаще всего, за них говорит виски.

— Дома люди совсем другие. — В смысле? — Расслабленнее, беззащитнее.

— Ада говорила, что вы все держите в себе. — Так поступают мужчины. — У вас хорошая сестра, она мне понравилась. Ей нелегко видеть, как брат и муж борются друг с другом. Томас, мужчинам тоже нужно выговариваться.

— А кто рассказал все полиции? — Знаешь, Джон, учитывая, какой я умный, выходит, что это мог быть только я.

— Будешь искать её? — Она в прошлом, а прошлое меня не волнует, впрочем, будущее уже тоже…

Ты не ведешь переговоров, когда обороняешься.

Не слушайте мнения моей сестры обо мне. Они всегда полны надежд, а значит, всегда ошибочны.

Единственный способ гарантировать мир — внушить, что война безнадежна.

Дай вам Бог оказаться в раю прежде, чем дьявол узнает, что вы умерли.

Интеллект штука хорошая, но часто включается тогда, когда уже поздно.

Религия – это идиотский ответ на идиотский вопрос.

Политика – это когда намеренно делают, что-то лучше для одних и хуже для других.

Когда ты уже мертв, ты свободен.

Кто хочет быть в раю, а? Кому нужен рай, когда ты можешь отправлять людей в чертов ад?.

Твой брат не соблюдает законы, но живет по правилам.

Господа, сейчас такие собрания запрещены. Главный инспектор запретил собираться больше, чем по двое человек. Поэтому не будем нарушать закон – разбейтесь, пожалуйста, на группы по трое и продолжим.

Дерьмо и дым везде одинаковые.

Я не плачу за костюмы. Либо они за счет заведения, либо заведение сгорает.

— Томас Шелби.
— Мои руки в крови.
— О, мои тоже.

Ты должен добиваться того, чего хочешь, по-своему.

Когда план хорош — торопиться смысла нет.

— Иногда я жалею, что спас тебя от той пули во Франции.
— Поверь, иногда и я об этом жалею.

— Значит, я буду решать вашу проблему?
— А я завоевывать вам медаль.
— Если я получу медаль — я выгравирую ваши инициалы сзади.
— О, мои инициалы на вашем заду — ничего себе картинка.

— Одна минута перед боем. Солдатская минута. В бою это все, что у тебя есть. Одна минута на все. Все, что было до — бессмысленно, всё, что будет после — бессмысленно тоже… Ничего не сравнится с этой минутой.
— Разве у тебя было недостаточно таких минут во Франции?

— Джентльмены, это ваш двоюродный брат — сын Полли Майкл.
— Рад знакомству, я Джон.
— А я Артур. Уже встречались. Я частенько выбрасывал тебя в окно, а Джон ловил.
— Я засовывал тебя в коробку и гонял по Уэстер-стрит.

— Ты теперь и скачки подтасовываешь? А разрешение на это от Билли Кимбера получил? А? Тогда что за дела? Думаешь, нам по зубам и китайцы, и Билли Кимбер? Да у Билли целая армия!
— Я думаю, Артур. Это моя работа. Я думаю. Чтобы не пришлось тебе.

— Будешь искать её?
— Она в прошлом, а прошлое меня не волнует, впрочем, будущее уже тоже…

Единственный способ гарантировать мир — внушить, что война безнадежна.

— А сколько будет стоить ваш костюм?
— Я не плачу за костюмы. Либо они за счет заведения, либо заведение сгорает.

— Не думаете ли вы, что между нами возможна некая доля уважения? Мы давние враги, которые поднялись над своей ненавистью друг к другу и можем ценить профессионализм соперника… Лично я так не думаю.
— Я тоже.

Помнишь, ты вчера спрашивал, где мама? Ее нет, Чарли, и нам с тобой нужно кое-что понять. У нас есть ее фотографии, ее одежда, в ее комнате все останется, как было. Все останется, как было… Я не очень хороший человек, Чарли, скоро ты это поймешь, но мама не вернется, мы с тобой одни. Она будет жить в наших сердцах, ведь мы любим ее…

— Убиваешь и убиваешь.
— Только так тебя будут слушать.

— Одна минута перед боем. Солдатская минута. В бою это все, что у тебя есть. Одна минута на все. Все, что было до — бессмысленно, всё, что будет после — бессмысленно тоже… Ничего не сравнится с этой минутой. — Разве у тебя было недостаточно таких минут во Франции?

— А сколько будет стоить ваш костюм? — Я не плачу за костюмы. Либо они за счет заведения, либо заведение сгорает.

— Я не знаю, что здесь делать. — Артур, ты две трети жизни провел в пабах. Просто наливай вместо того, чтобы пить. — Но я же все равно могу пить? — Твой паб — делай, что хочешь.

— Ты произнес прекрасную речь, что веришь в равные права для женщин компании, но когда доходит до дела, ты нас не слушаешь. Ты не доверяешь женщинам? Томас, это была всего одна женщина, может пора ее забыть? — Забыть кого?

Полагаю, получить пулю от женщины также больно, как и от мужчины? Только позорнее. Знаете, мистер Кэмпбелл, когда я получил пулю, то мне дали медаль, а вам, видимо, не дали… Каждый раз, когда вы опираетесь на трость, вы, должно быть, видите её лицо.

Ты должен добиваться того, чего хочешь, по-своему.

— Как же я в ней ошибался. — Я тоже в ней ошибался. Однажды вы сказали, что меня никто не полюбит. Она меня любит. Она так сказала. Она меня любит, а вам досталась простреленная нога и трость с волчьей головой.

Надо понять, как эти подонки действуют. Для них семья это слабое место, для меня семья — это сила.

— Одинокая женщина в Бирмингеме с десятью тысячами долларов наличными? — У нее есть револьвер. — Ах да… — Вы не доверяете женщинам? — Я не доверяю Бирмингему.

— Хорошая идея, мистер Шелби, разрядить обстановку вдали от армии. Мы здесь, как генералы на поле боя — смотрим на битвы своих солдат. — Слишком близко к полю боя для генералов.

— Я возблагодарил Бога и вашего короля за спасение, хотя с тех пор он менял только унижает. — Кто — Бог или король? — Иногда оба.

Единственный способ гарантировать мир — внушить, что война безнадежна.

— Вы бы взяли? — Взяла бы. — И носили бы? — Отчего не носить? — Это и есть мой вопрос. Он был на жене, когда ее убили и я не сплю по ночам. Каждую ночь я виню себя в ее смерти. Я перешел несколько границ. — Хотите услышать, что камень проклят, тогда ее смерть не ваша вина. — Если бы я верил священникам, я бы исповедовался и попросил прощения, но я верю вам, мадам Боссуэл. У меня сын и бизнес, мне надо спать. — Камень проклят. Проклятье прожигает мне ладонь.

Знаешь, который час? Я тебе скажу: вечер. Восьмой час. Ты будешь жить до восхода солнца. Последнее, что ты услышишь, как за окном запоет дрозд. Дрозд поет красиво, но благодаря тебе моя жена никогда уже это не услышит.

— Ты вернешься?
— Нечему возвращаться.

— Инспектор, я откликнулся на ваше приглашение, потому что хочу, чтобы мы поняли друг друга. Я бизнесмен и хочу, чтобы мой бизнес процветал.
— Я хочу, чтобы мой город жил мирно.
— Когда город живет мирно, процветает и бизнес.
— Значит, мы на одной стороне?
— Думаю, могли бы быть.

— Я делал вид, что я — это ты.
— Теперь ты видишь, как опасно притворяться мной?

— Я больше не слышу лопаты за стеной… Ты мне поможешь?
— Помочь с чем?
— Со всем. Со всем этим хаосом, гребанной жизнью, бизнесом… Я нашел тебя, а ты нашла меня — мы поможем друг другу.

— Ада говорила, что вы все держите в себе.
— Так поступают мужчины.
— У вас хорошая сестра, она мне понравилась. Ей нелегко видеть, как брат и муж борются друг с другом. Томас, мужчинам тоже нужно выговариваться.

Пять за мир, два за перемирие, один воздержался. Да начнется война.

— Что с вашим носом?
— Тебе нужно усыпить твоего брата!
— Пробовал, он покусал ветеринара.

— Как же я в ней ошибался.
— Я тоже в ней ошибался. Однажды вы сказали, что меня никто не полюбит. Она меня любит. Она так сказала. Она меня любит, а вам досталась простреленная нога и трость с волчьей головой.

Надо понять, как эти подонки действуют. Для них семья это слабое место, для меня семья — это сила.

— За сколько ваш костюм?
— Он за счёт заведения… Или оно сгорит.

— Итак, что за стратегия?
— Ты улыбайся. А ты, Артур, не улыбайся.

— Он сказал, что такова воля Божья. Но ты не Бог.
— Нет, я не Бог… Пока нет.

— Так, а как быстро ты понял, что я не сдох?
— Ты написал мне письмо, Алфи.

— Я как джин. Ты вызываешь меня, отпивая опиум из пузырька.
— Это от боли. И чтобы сохранить тепло.
— Поэтому ты нуждаешься в тепле? Тепло…
— Все это время…
— Я знаю. Наша любовь все еще жива…

— Мама дала мне шесть пенсов, чтобы я купил маргарин, яйца и хлеб. А я принес…
— Пирожное и кокос?
— Да, это были все наши деньги до конца недели. И мама избила меня сковородой.
— Так зачем же вы купили пирожное?
— Я считал, что она его заслужила. И все мы. Я никогда не мог понять: почему такие как мы едят только хлеб и чертово сало? Я хотел быть другим, вот и все.
— Вы другой…

— Веревка теперь наша, кто же нас повесит?
— Никто тебя не повесит, Томми, ты сам повесишься.

— Оберама Голд влюблен в тебя, он даже постригся. И аромат твоих духов облегчит его боль.
— Томми, сегодня мне сорок пять лет.
— Сорок пять и все еще разбиваешь сердца.

— Вы рады давать умные ответы тем, кто по рождению выше вас?
— Человек должен доказать, что он выше меня. Но не свидетельством о рождении, у меня его нет и для меня они ничего не значат.

— Ты будешь стоять на сцене, когда этот невменяемый стрелок под кокаином будет целится в человека в метре от тебя?
— Добро пожаловать в семью, Оберама.

— Артур, очнись! Ты не на войне, ты дома, в кругу семьи.
— У нас нет семьи!

Нет, русские не похожи на американцев. Мы пиво, а они бензин.

— Платишь шлюхам за секс, убийцам за смерть.
— Ничто не бесплатно.
— Бедный Томас…

— Дома люди совсем другие.
— В смысле?
— Расслабленнее, беззащитнее.

— Ты не привык не получать того, чего хочешь, Томми. Тебе нужен был мой паб и ты забрал его.
— Тебе за него щедро заплатили.
— Изначально я получил ультиматум, как и все остальные: или делай, или… И все равно, забавная штука, ведь все в округе хотят, чтобы ты победил. Думаю, это потому, что ты сукин сын, но ты наш сукин сын.

— Я работаю на благо нашего дела.
— Ты горюешь. А когда ты горюешь, ты принимаешь неверные решения.

— Так и что ты будешь делать?
— Я продолжу, пока не найду того, кого не смогу победить.

Тебе не нужны были все эти таблетки. Тебе всего-навсего нужна была война.

— Микки лучший конюх в Англии.
— А еще он очень любит транжирить деньги. Судя по отчетам, ты тратишь два фунта в месяц на порошки от глистов.
— А вам нужна лошадь с глистами?
— Лошади заражаются глистами через воду. Пустите в нее золотых рыбок и они съедят все яйца.
— Золотая рыбка? Это ваши цыганские штучки?
— Бухгалтерские. Золотая рыбка стоит пенни.

Я был так близок. У меня почти все получилось, черти возьми… О, и эта женщина, да… Женщина, которую я люблю… И я был близок. У меня было все на свете, черти побери!

— Пол, у меня есть идея.
— Вот черт.

Когда все бегут — наступай.

— Чем занимался ваш отец? — Он предсказывал будущее и воровал лошадей. Часто предсказывал, что у кого-то умыкнут лошадь и все дивились, когда так и случалось.

— Я работаю на благо нашего дела. — Ты горюешь. А когда ты горюешь, ты принимаешь неверные решения.

Эти дети теперь под защитой. Мы о них позаботимся, потому что сами выросли на тех же холодных улицах. И мы не позволим, чтобы их отправляли в колонии, разлучали с родными или заставляли выполнять работу, особенно определенного характера. Они вырастут здесь, дома, в любви, в Бирмингеме. Потому что это наш город.

Я тот, кто я есть. И это все, что я могу дать за то, что вы дали мне. За ваши сердца и души. Вчера я чуть не потерял сына, ты, Полли, должна это понять. И ради чего? Ради чего?! Ради этого?! Знаю, вы ждете от меня обещаний, что я изменюсь, что этот бизнес изменится. Но я кое-что понял за последние дни. Те ублюдки, те твари — еще хуже, чем мы. Политики, чертовы судьи, лорды, леди — они еще хуже нас и они никогда не впустят нас в свои дворцы, пусть даже мы будем соблюдать все законы, потому что мы те, кто мы есть и звать нас никак! Не так ли, Ада? Наша Ада знает, она разбирается в революции. И знает, что свое надо брать любым способом. Лиззи, пускай все знают, эти деньги ты заслужила, потому что именно ты по ночам не давала моему сердцу лопнуть. Только ты и никто другой. Все остальные взяли у короля шиллинг. Чертов королевский шиллинг. А когда вы служите королю, будьте готовы убивать.

— Джон хотел уйти именно так — вместе с дымом. Но дело в том, что мы давно умерли, все вместе: Артур, я, Дэнни Пуля в башке, Фредди Торн и Иеремия… и Джон. Путь к отступлению был отрезан, патронов не осталось и мы ждали, что прусская кавалерия прискачет и добьет нас. И пока мы ждали, Иеремия предложил нам спеть «Зима была холодной…», но мы выжили и враги не появились, и мы поклялись, что нам было даровано лишнее время и перед смертью мы вспомним об этом… — Ты помнишь, что Бог пощадил тебя, но как ты потратил дарованное время, Томас?

— Вы были влюблены в ее сестру, Гретту Джеросси. Вы помните Гретту? Ее родители были итальянцами. Им не нравился цыган с Уотери-Лейн, но вы их завоевали своим обаянием, добродушием. — Вы крайне тщательно навели справки. — Гретта умерла в девятнадцать лет от чахотки. Китти сказала, что вы сидели у ее постели три месяца, день за днем и держали ее за руку. И после ее смерти вы ушли на войну. Китти сказала, что тот милый мальчик уже не вернулся. — Никто не вернулся. — И вот, что забавно, по ее словам, в те дни вы во что-то верили. В справедливость, честность. Вы как-то накинулись на человека, избивавшего лошадь, хотя он был вдвое крупнее. Вы его избили его же кнутом. — Китти всегда любила сказки…

— Я хочу, чтобы «Shelby Company Limited» увеличила взносы в местные благотворительные фонды на 25% с сегодняшнего дня. И хочу построить два новых приюта для детей-сирот. Один в Соутли, другой в Дебетте. Я уже присмотрел здания в бывших работных домах. Хочу, чтобы этим занималась ты. — Почему? — Я кое-кому обещал изменить мир…

— Фабрики закрыты, шахты закрыты, запасы угля на исходе. Вы рассматривали вероятность того, что коммунисты могут победить и тогда нас с вами, как предателей своего класса поставят к стенке и расстреляют. — Как бизнесмен я рассматриваю все возможности. Однако, мистер Девлин, я не предатель своего класса. Я — яркий пример того, чего может достичь рабочий человек.

— Ты бизнесмен, Томми, и хороший. Если бы ты мог… — Если бы я мог что? Если бы я мог измениться? Ну давай, скажи, если бы я поступал хорошо… «Хорошо» — это выгнать тысячу человек, что мне и приходится делать, как хорошему бизнесмену, легко и просто, а люди голодают. А «плохо» — это выигрыши на скачках, оружие и чертово самоуважение. Что вы за люди такие…

— Вот твоя карета. Ты еще успеешь на поезд в 19:15. — У них же забастовка? — Кто тебе сказал? — Боже мой… — Я знаю, я же плохой… Просто я хотел, чтобы ты осталась. Обычно, я добиваюсь своего, а проигрывая, — становлюсь еще хуже.

— Мы изучали вас. Вы никогда не были другом правительства. Они использовали вас. И, полагаю, вы уже поняли, что никакие деньги не способны пробить листы, разделяющие разные классы. — Да, это я усвоил. — Такие, как вы — их пугают. Те, кто гораздо успешнее их.

— Я знаю, что ты не в себе. Я ходила к врачу по твоему поводу. Не бойся, парни не знают, что ты болен. — Я не болен, Полли. — Это происходит, когда ты отдыхаешь. Вероятно, нервы, война, а может алкоголь. Его зовут «зеленым змеем». Черт, а может дело в нас? В нас, Шелби. В нашей цыганской крови. Мы живем где-то между жизнью и смертью. Ждем перехода, и в конце концов, мы привыкаем. Мы пожимаем руку дьяволу и проходим мимо.

— Один мужчина должен быть здесь. — Ты права, Полли, Фредди должен быть здесь. — В этой груди еще бьется сердце? — Перемирие длится до рассвета.

— Мы этой штукой лошадей натираем. — А я и есть лошадь. — Будь ты лошадью — тебя бы пристрелили, все кости переломаны.

— Мы что, должны возиться с тобой, как с ребенком? Снова прятать веревки и пистолеты? Я тоже через это прошел! Думаешь, я мало получил? Думаешь, мне мало досталось!? Война давно закончилась — закрой калитку, как это сделал я! — Как ты? Но я не ты! Все об этом знают — я не ты!

— Хотя раньше было не по-джентльменски задавать публичным фигурам вопросы об их личной жизни или о бизнесе… — О, можете не волноваться, я не джентльмен.

— Вы обещали доктору не пить до темна.
— Вокруг одна темнота, Фрэнсис…

— А в каком направлении движетесь вы, мистер Шелби?
— Я сам себе революция.

Мы люди и с нас хватит!

— Ну и? Как тебе жизнь социалиста?
— Видишь бокал? Пузырьки поднимаются вверх, у каждого одинаковый шанс подняться.
— Своеобразна форма социализма.
— А бутылка… если выдернуть пробку — назад уже не вставить.

— Фрэнсис сказала, что Линда заезжала.
— Фрэнсис особенно преданна именно тебе, да?
— Что ж, люди преданны тем, кто им платит.

— Какая жалость, я так хотел убить вас!
— Перед вами длинная очередь.

Она юная, когда ходит босиком по мостовой…

— Завяжи с опиумом, это он вызывает видения. Просто выброси его, пока он есть — это искушение. Сколько у тебя осталось?
— Семь тонн.
— Семь тонн!?
— Да. Большой запас, правда Ада?

Вы солдат, я солдат. В нашей стране есть личности, готовые убивать — нужно встретить их без страха.

— Ты все еще в деле, Томми. У тебя нет Маргита, чтобы свалить.
— Нет. И мне не интересно стрелять в чаек.
— Стрелять в министров куда лучше?

Знаете, джентльмены, есть ад, а есть другое место — ниже ада.

— Откуда вы?
— Из Бирмингема.
— Боже!..
— Я не он.

— Она нашла на телеграфе список имен. И в этом списке наши с тобой имена значатся. Что это за список такой, где имя коммуниста идет рядом с именем букмекера?
— Быть может, это список тех, кто тщетно питает надежды нищих? Мы с тобой, Фредди, только в одном отличаемся: мои лошади… Мои лошади, иногда все же выигрывают.

Ты не ведешь переговоров, когда обороняешься.

— Не то, чтобы люди не любили здесь короля, наоборот, мы не хотим, чтобы наш горячо любимый король смотрел и видел, что с нами делают. Поэтому мы убираем его портреты.
— Но зачем вы их сжигаете?
— За нашего короля мы прошли ад. Прошли пекло войны. Записывайте это. А теперь на нас нападают в наших собственных домах. Эти новые копы из Белфаста врываются в наши дома, насилуют наших женщин… Не думаю, что наш король хотел бы видеть все это. Поэтому мы разжигаем костры, чтобы поднять тревогу.
— Могу я спросить, от чьего лица вы говорите?
— Ни от чьего. Я обычный человек. У меня медали за отвагу при Сомме. Я хочу, чтобы вы написали в своей газете, что здесь происходит.

— Он слишком наивен.
— Они не воевали, они другие. Им не нужно бороться за выживание, вот и наивны. Им некогда взрослеть.

Значит так, парни, вас всех приняли на работу булочниками. Вы все числитесь в штате хлебопекарни Камден-Тауна. Если кто-нибудь спросит — вы выпекаете хлеб. Мы найдем вам место для ночлега, а пока можете спать здесь. Только не трогать «хлеб», он может взорваться.

Сегодня один из нас умрет. И кто бы это ни был — завтра он проснется в аду.

— Одинокая женщина в Бирмингеме с десятью тысячами долларов наличными?
— У нее есть револьвер.
— Ах да…
— Вы не доверяете женщинам?
— Я не доверяю Бирмингему.

— Я возблагодарил Бога и вашего короля за спасение, хотя с тех пор он менял только унижает.
— Кто — Бог или король?
— Иногда оба.

— Скрыв имя, которое, наверняка, тебе известно, ты подтвердил, что пошел на сделку с этими людьми. Это ты рассказал им про туннель, ты рассказал им про сделку с Советами. И второе, тот, о ком ты умолчал — мой враг, иначе ты бы не покрывал его. Ты перешел черту, Алфи. Мой сын у них в заложниках!
— И какую же черту я, по-твоему, пересек? Сколько отцов, сколько сыновей ты порезал, убил, порешил как скот! Виновных и невинных! Ты отправил их прямо в ад! А теперь ты стоишь здесь и осуждаешь меня? Стоишь здесь и говоришь, что я пересек какую-то черту! Если хочешь выстрелить в меня, найди для этого какую-то достойную причину.
— Хорошо сказано, Алфи, очень хорошо.
— Томми, я не знал, что они заберут твоего мальчика…
— Да, я это понял.

— Этот запах — я так скучал.
— По сортиру?
— Нет. Я не знаю, что так пахнет — видимо, сам Бирмингем, Смолл Хит… Этот запах…
— Он все возвращает.
— Где сейчас Джон, по-твоему?
— Черт знает.
— Его больше нет. И осталась лишь пустота.
— Ты же вроде верил в рай?
— Нет, наш Джон скорее в аду.
— Ни там, ни там — его просто больше нет. Также было и с Грейс, Артур. Их уже нет… Их просто нет…

— Мы этой штукой лошадей натираем.
— А я и есть лошадь.
— Будь ты лошадью — тебя бы пристрелили, все кости переломаны.

— Хотя раньше было не по-джентльменски задавать публичным фигурам вопросы об их личной жизни или о бизнесе…
— О, можете не волноваться, я не джентльмен.

— Я не знаю, что здесь делать.
— Артур, ты две трети жизни провел в пабах. Просто наливай вместо того, чтобы пить.
— Но я же все равно могу пить?
— Твой паб — делай, что хочешь.

— Мой дядя приказал соблазнить вас, чтобы подчинить, но у вас жена красавица, это сделать будет непросто. Я бы трахнула вас ради дела, что вы на это скажете?
— Что не надо мешать водку с шампанским.

— Согласным ирландцам и королю нужна смерть одного человека. Почему он?
— А ты спрашивал почему во Франции?
— Да.
— Так надо.
— А почему я?
— Так надо.