Цитаты персонажа Раст Коул (50 цитат)

— Перестань говорить странные вещи. Что ты чувствуешь психосферу, или что ты в чьих-то блеклых воспоминаниях о городе… Хватит!
— Учитывая как долго я примирялся со своим естеством, ради тебя, Марти, я все не разрушу.

— Это место похоже на чье–то воспоминание о городе, и воспоминание тускнеет. Будто здесь никогда ничего и не было, кроме джунглей.
— Прекрати говорить такое дерьмо. Это непрофессионально.

Жизни едва хватает, чтобы преуспеть в чем–то одном. Так что будьте поосторожнее с тем, в чем преуспеваете.

… Люди — отстой. Мы стареем: мужчины, женщины — это всё не важное. Главное — дети!

— Ты когда-нибудь задумываешься о том плохой ли ты человек?
— Нет, я не задумываюсь, Марти. Миру нужные плохие парни. Мы держим других плохих парней подальше от двери.

Я думаю, что человеческое сознание является трагической ошибкой эволюции. Мы стали слишком самосознательными. Природа создала структуру, отделенную от самой себя, мы — создания, которые согласно законам природы вообще не должны существовать. Мы — вещи, пребывающие в иллюзии, что у нас есть личность; соединение ощущений, опыта и чувств, запрограммированные с полной уверенностью, что каждый из нас является кем–то, когда на самом деле мы все никто. Думаю, что самым достойным действием для нашего вида было бы отрицание того, на что мы запрограммированы. Прекратили бы размножаться, шли бы рука об руку навстречу вымиранию, — в последний раз, братья и сестры, нашедшие выход из нечестной сделки.

О да. Они не правы с тех пор, как одна обезьяна взглянула на Солнце и сказала другой: «Он повелел тебе отдать мне часть твоего сраного добра». Люди… такие простаки. Лучше деньги на благо пустят, чем купят себе ужин.

— У тебя галики так и не кончились?
— Они никогда не кончаются. То, что случилось с моей головой, на поправку не идёт.

— Какой средний коэффициент интеллекта у этой группы?
— Настолько нос задрал, что Техас видишь? Что ты знаешь об этих людях?
— Просто наблюдение и дедукция. Вижу склонность к ожирению, бедность, любовь к сказкам. Поглощение страха и отвращение к себе через чужой авторитет. Его нарратив поглощает их страхи. Поэтому он эффективен ровно настолько, насколько уверенно может говорить.

— Три месяца я ни слова от тебя не слышал…
— Ты сам спросил.
— Да. А теперь молю тебя, заткнись ***!

Изо дня в день — пустота.

Дни, как потерянные псы.

— Ты был в Париже?
— Около месяца.
— Что ты там делал?
— В основном напивался перед Нотр-Дамом.

В этом мире проблемы не решаются.

— Короче, завязывай ныть, страдать и кусать локти. Давай уже работать.
— Ты что такой? Твою-то мать! Какой ты сострадательный, Раст…
— Ты дурак, а не страдалец. И мы в кабаке, а не в больнице.

Знаешь, достигнув определенного момента, ты уже знаешь, кто ты такой. Сейчас я живу в маленькой комнатке, в стране, за барной стойкой. Работаю четыре ночи в неделю, в перерывах выпиваю, и здесь никто не может меня остановить. Я знаю, кто я такой. После всех этих лет это… это победа.

Все мы угодили в, как я его называю, «капкан жизни». Мы на генном уровне уверены, что все может измениться. Что, если уехать в другой город, ты встретишь людей, которые станут тебе друзьями, ты влюбишься и жизнь обретет смысл. Смысл, мать его! Катарсис, что бы это, ***ь, не значило. Пустые слова, на которых держится весь этот ***ец. Да нет никакого смысла, до самой смерти и катарсиса. Нет, нет. Ничто никогда не кончается.

Как-то мне сказали, что время — это плоский круг. Всё, что мы сделали или сделаем, будет повторяться снова и снова по кругу. Этот парнишка и эта девочка будут оказываться в этой комнате без конца. Снова и снова. По кругу.

— Годы… Вы слышали о так называемой «М-теории», господа-детективы?
— Ну, я в этом не понимаю…
— Короче, в нашей вселенной время движется как бы линейно, вперед. Но за пределами нашей вселенной, если говорить о четырехмерном пространстве, времени не существует. И если бы мы туда попали, мы бы увидели, что пространство — время плоское, словно одномерная скульптура. Материя находится одновременно во всех точках в суперпозиции, а наше сознание просто носится по накатанной, как болиды по трассе. Все, что за пределами нашей вселенной — это вечность, взирающая на нас вечность. Для нас — это сфера, но для них — это круг.

Со мной бывает трудно жить. Временами, не специально, но могу причинить боль. Иногда думаю, что я вообще опасен для людей. Опасно им находиться со мной рядом. Я их изматываю и делаю несчастными.

Да, я всегда делал записи. Никогда не знаешь, что пригодится. Небольшая деталь, которую все упустили, а ты такой потом — «Опа!», и закрыл дело.

— Ты никогда не любил, когда тебя судят.
— Да, особенно, когда судишь ты!
— Я слова тебе не говорил.
— У тебя на лице всё было написано.
— Ну, ты сам тогда виноват, не я.
— Знаешь как трудно проникнуться к человеку, который только и знает, что отталкивать?
— Я никогда не указывал, как тебе жить, Марти.
— Ага, просто молча сидел и ху*ню про меня думал!

– Жизни едва хватает, чтобы толком освоить хотя бы одно дело.
– Если вообще хватает.
– Да. Поэтому с профессией надо осторожно.

— Как ты её нашёл?
— Пришлось поднять федеральные архивы с 40-го по 59-й, нашёл пересечение с кредитной линией в конце 90-х — плату за аренду жилья в Александрии.
— Молодец! Надо же…
— Надо же, меня бармен похвалил!

И, как это часто бывает со снами, в конце тебя ждет чудовище…

Ну конечно я опасен. Я полицейский. Я могу делать ужасные вещи с людьми безнаказанно.

— Как думаешь, может мужчина любить двух женщин одновременно?
— Я не думаю, что мужчина вообще способен любить.

Когда-то была только тьма. А теперь, как мне кажется, свет побеждает.

В вечности, где время не существует, ничто не растет, не рождается, не меняется. Смерть создала время, чтобы вырастить то, что потом убьет. И мы рождаемся заново, но проживаем ту же жизнь, которую уже много раз проживали. Сколько раз мы вели уже эту беседу, господа? Кто знает… Мы не помним свои жизни, не можем изменить свои жизни, и в этом — весь ужас и все тайны самой жизни. Мы в ловушке. Мы в страшном сне, от которого не проснуться.

— Люди здесь словно не знают, что есть другой мир. Словно на Луне живут, отморозки.
— Мало ли на свете гетто?
— Да всё сплошное гетто. Трущобы в открытом космосе.

И вот я думаю: вся моя жизнь — это разрастающийся круговорот ***еца.

Прощать никто не умеет. Просто у людей короткая память.

Все знают, что с ними что-то не так, просто не знают, что именно. Все хотят исповедаться, все хотят достичь катарсиса, особенно виновные… Но виновны-то все.

Разочарование — это самая объективная правда.

Будучи разумным куском мяса, каким бы иллюзорным ни было наше самосознание, мы строим его, делая оценочные суждения. Все их делают. Постоянно. И если у тебя с этим проблемы, значит ты как-то неправильно живёшь.

Онтологическое вранье о свете в конце тоннеля – вот что продают священники. И психиатры.

— Я стараюсь сильно себя не осуждать.
— Надо же, как щедро с твоей стороны.

Что можно сказать о жизни, когда люди собираются выслушивать небылицы, идущие вразрез со всеми законами Вселенной, чтобы просто спокойно прожить день?

Люди настолько наивны, что скорее бросят монетку в колодец желаний, чем купят себе еды.

Достаточно заглянуть в глаза и там все написано. Каждый чем-то одержим, вы в курсе? Главное, не врать себе насчет того, что творится здесь [в голове], в запертой комнате.

Те, кому чуждо угрызение совести, могут жить в своё удовольствие.

Загляните жертве в глаза, хотя бы на фото. Не важно, живые они или мертвые, их можно прочесть. И знаете, что там? Они рады смерти. Не сразу, нет, в последний миг. Они рады облегчению, потому что они боялись, а потом впервые увидели, как же легко покончить со страхом. Они увидели, увидели в последнюю долю секунды, кем они были. Увидели, что сами разыграли всю драму, которая была всего лишь жалкой смесью высокомерия и безволия. Но с этим можно покончить. Понять, что не стоило так держаться за жизнь. Осознать, что вся твоя жизнь, вся любовь, ненависть, память и боль — все это одно и то же, все это — один сон. Сон, который ты видел в «запертой комнате». Сон о том, что ты был… человеком.

Некоторые лингвисты-антропологи считают, что религия – это языковой вирус, который переписывает нервные окончания в мозгу, притупляет критическое мышление.

Что я сейчас думаю о дочке? Знаете что… судьба сжалилась над ней. Я иногда даже благодарен. Врачи сказали, что она ничего не почувствовала, сразу впала в кому. А потом из того мрака погрузилась в другой, еще более глубокий. Хорошая смерть, правда? Безболезненная… в счастливом детстве. Проблема более поздней смерти в том, что ты взрослый. Вред нанесен, уже слишком поздно. Сколько же нужно самолюбия, чтобы выдернуть душу из небытия сюда. Сделать мясом. Бросить жизнь в эту молотилку. Так что моя дочка, она… избавила меня от греха отцовства.

— А ты не думал, что ты плохой человек?
— Нет, не думал, Марти. Миру нужны плохие люди. Мы отпугиваем тех, кто еще хуже.

Я полагаю, что человеческое сознание — огромная ошибка эволюции. Мы стали копаться в себе, и часть природы оказалась от неё изолирована. Мы — создания, которых, по законам природы, быть не должно… Мы — существа, поглощенные иллюзией индивидуальности, этим придатком сенсорного опыта и чувств. Мы запрограммированы, что каждый человек — это личность. Но на самом деле мы никто… Лучшее, что мы можем сделать, как биологический вид, — противостоять программированию. Отказаться от размножения. Взяться за руки и вымереть. Однажды, в полночь, дружно, по-братски отказаться жить.

Каждый труп при жизни был уверен, что он нечто большее, чем кучка потребностей. Бесполезная работа утомленного разума. Столкновение желания и невежества. Люди… Я видел финал тысячи жизней. Молодые, старые. Все они были так уверены в своем существовании, в том что их сенсорный опыт делает их уникальными личностями. С целью, смыслом. Были так уверены в том, что они не биологические марионетки. Но правду не скрыть, и все все видят, когда наступает конец. Пелена спадает.

Когда люди дают советы, они говорят сами с собой.

Если единственное, что удерживает человека в рамках приличия — это ожидание божественной награды, тогда этот человек кусок дерьма.

Я привык считать себя реалистом, но с философской точки зрения я тот, кого называют пессимистом.