Цитаты из книги Портрет Дориана Грея (300 цита)

Каждый живет, как хочет, и расплачивается за это сам.

Когда мы счастливы, мы всегда добры; но когда мы добры, мы не всегда счастливы.

— Она мне очень нравится, но я не влюблен в нее.
— А она влюблена в вас, хотя нравитесь вы ей не очень.

Так пользуйтесь же своей молодостью, пока она не ушла. Не тратьте понапарсну золотые дни, слушая нудных святош, не пытайтесь исправлять то, что неисправимо, не отдавайте свою жизнь невеждам, пошлякам и ничтожествам, следуя ложным идеям и нездоровым стремлениям нашей эпохи. Живите! Живите той чудесной жизнью, что скрыта в вас. Ничего не упускайте, вечно ищите все новых ощущений! Ничего не бойтесь!

Чувства людей гораздо интереснее их мыслей.

Я люблю слушать сплетни о других, а сплетни обо мне меня не интересуют. В них нет прелести новизны.

Всякий раз, когда человек допускает глупость, он делает это из самых благородных побуждений.

Цель жизни — самовыражение. Проявить во всей полноте свою сущность — вот для чего мы живем. А в наш век люди стали бояться самих себя. Они забыли, что высший долг — это долг перед самим собой. Разумеется, они милосердны. Они накормят голодного, оденут нищего. Но их собственные души наги и умирают с голоду. Мы утратили мужество. А может быть, его у нас никогда не было. Боязнь общественного мнения, эта основа морали и страх перед богом, страх, на котором держится религия, — вот что властвует над нами.

Не говорите, что вы исчерпали жизнь. Если человек говорит так, то значит жизнь исчерпала его.

Нужно зависеть только от себя самого. Люди свободны, и привязанность — это глупость, это жажда боли.

Убийство — всегда промах. Никогда не следует делать того, о чём нельзя поболтать с людьми после обеда.

Когда я очень люблю кого-нибудь, я никогда никому не называю его имени. Это все равно что отдать другим частицу дорогого тебе человека.

Вы всегда будете относиться ко мне с любовью. В ваших глазах я воплощение всех тех грехов, которые у вас не хватает смелости совершить.

Холлуорд писал с увлечением, как всегда, чудесными, смелыми мазками, с тем подлинным изяществом и утонченностью, которые — в искусстве по крайней мере — всегда являются признаком мощного таланта.

Слова, слова, простые слова! Да разве в жизни есть хоть что-нибудь более реальное, чем слова!

И много было (особенно среди молодежи) людей, видевших в Дориане Грее тот идеал, о котором они мечтали в студенческие годы, — сочетание подлинной культуры ученого с обаянием и утонченной благовоспитанностью светского человека, гражданина мира. Он казался им одним из тех, кто, как говорит Данте, «стремится облагородить душу поклонением красоте».

Он терпеть не мог, когда на него глазели, — чувство, знакомое гениям только на закате жизни, но никогда не оставляющее людей заурядных.

У каждого из нас есть свой секрет.

Странный вы народ, художники! Из кожи вон лезете, чтобы добиться известности, но, как только она приходит, не ставите ее ни в грош.

Над благими намерениями тяготеет злой рок: человек решается на них слишком поздно.

Совесть и малодушие, в сущности, одно и то же.

Мой мальчик, женщины не бывают гениями. Они – декоративный пол. Им нечего сказать миру, но они говорят – и говорят премило. Женщина – это воплощение торжествующей над духом материи, мужчина же олицетворяет собой торжество мысли над моралью.

У жизни маки для нас всегда наготове.

Чтобы постигнуть действительность, надо видеть, как она балансирует на канате. И только посмотрев все те акробатические штуки, какие проделывает Истина, мы можем правильно судить о ней.

Для художника нравственная жизнь человека – лишь одна из тем его творчества. Этика же искусства в совершенном применении несовершенных средств.

В наш век ничего серьезного не происходит. Во всяком случае, не должно происходить.

Уродства жизни, когда-то ненавистные ему, потому что возвращали к действительности, теперь по той же причине стали ему дороги. Да, безобразие жизни стало единственной реальностью. Грубые ссоры и драки, грязные притоны, бесшабашный разгул, низость воров и подонков общества поражали его воображение сильнее, чем прекрасные творения Искусства и грезы, навеваемые Песней. Они были ему нужны, потому что давали забвение.

В нем чувствовалась искренность и чистота юности, ее целомудренная пылкость.

— Но ИстЭнд — очень серьезная проблема. — Несомненно. Ведь это — проблема рабства, и мы пытаемся разрешить ее, увеселяя рабов.

Единственное, что стоит возвести в теорию, это наслаждение.

Нет ничего тягостней мучительной неизвестности.

Вы, видно, считаете, что я отстала от времени? Ну и пусть. Меня не прельщает идти в ногу с таким временем.

— Просто возмутительно, – сказал он, – что в наше время принято за спиной у человека говорить о нем вещи, которые… безусловно верны.

А улыбался он потому, что молодость весела без причин, — в этом ее главное очарование.

Только людям ограниченным нужны годы, чтобы отделаться от какого-нибудь чувства или впечатления. А человек, умеющий собой владеть, способен покончить с печалью так же легко, как найти новую радость. Я не желаю быть рабом своих переживаний. Я хочу ими насладиться, извлечь из них все, что можно. Хочу властвовать над своими чувствами.

Каждый из нас носит в себе и ад, и небо.

Трагедия старости не в том, что человек стареет, а в том, что он душой остается молодым.

Ты любишь всех, а любить всех – значит не любить никого. Тебе все одинаково безразличны.

Если неприятно, когда о тебе говорят, то ещё хуже — когда о тебе совсем не говорят.

Никто не встречает свой идеал дважды в жизни. Да и один раз редко кто его находит.

Впрочем, я не говорил, что Дориан женится. Я сказал только, что он собирается жениться. Это далеко не одно и то же. Я, например, явно помню, что женился, но совершенно не припоминаю, чтобы я собирался это сделать. И склонен думать, что такого намерения у меня никогда не было.

Жизнь, формируя душу, будет разрушать тело.

Мне до тошноты надоели влюбленные женщины. Женщины, которые ненавидят, гораздо интереснее.

… я действительно не терплю свою родню. Это потому, должно быть, что мы не выносим людей с теми же недостатками, что у нас.

Любить — это значит превосходить себя.

О любви писать выгодно, на нее большой спрос. В наше время разбитое сердце выдерживает множество изданий.

Вашим искусством была жизнь.

Простые слова — но как они страшны! От них никуда не уйдешь. Как они ясны, неотразимо сильны и жестоки! И вместе с тем — какое в них таится коварное очарование.

Дориана эти инструменты интересовали своей оригинальностью, и он испытывал своеобразное удовлетворение при мысли, что Искусство, как и Природа, создает иногда уродов, оскорбляющих глаз и слух человеческий своими формами и голосами.

В общественной жизни он был верным сторонником своего лидера, а в частной – сторонником хорошей кухни, то есть следовал общеизвестному мудрому правилу: «Выступай с либералами, а обедай с консерваторами».

Подлинный секрет счастья в искании красоты.

Я пришел к выводу, что в основном женщины делятся на две категории: ненакрашенные и накрашенные. Первые нам очень полезны. Если хотите приобрести репутацию почтенного человека, вам стоит только пригласить такую женщину поужинать с вами. Женщины второй категории очаровательны. Но они совершают одну ошибку: красятся лишь для того, чтобы казаться моложе.

… когда человек теряет красоту, он теряет все.

Филантропы, увлекаясь благотворительностью, теряют всякое человеколюбие. Это их отличительная черта.

Академия слишком обширна и общедоступна. Когда ни придешь, встречаешь там столько людей, что не видишь картин, или столько картин, что не удается людей посмотреть. Первое очень неприятно, второе еще хуже.

Я сочувствую всему, кроме людского горя. Ему я сочувствовать не могу. Оно слишком безобразно, слишком ужасно и угнетает нас. Во всеобщем сочувствии к страданиям есть нечто в высшей степени нездоровое. Сочувствовать надо красоте, ярким краскам и радостям жизни. И как можно меньше говорить о темных ее сторонах.

Жизнь ничего не утаила от вас. И все в ней вы воспринимали как музыку, поэтому она вас не испортила.

Во всяком искусстве есть то, что лежит на поверхности, и символ.

Человек не может брать на себя миссию возмездия.

Я же полагаю, что культурному человеку покорно принимать мерило своего времени ни в коем случае не следует, — это грубейшая форма безнравственности.

Он невольно испытывал глубокую жалость к художнику, сделавшему ему такое странное признание, и спрашивал себя, способен ли он оказаться когда-нибудь всецело во власти чужой души?

Руководствоваться рассудком – в этом есть что-то неблагородное. Это значит – предавать интеллект.

К братьям своим я не питаю нежных чувств. Мой старший брат никак не хочет умереть, а младшие только это и делают.

Художник не моралист. Подобная склонность художника рождает непростительную манерность стиля.

Мне часто приходит в голову, что искусство в гораздо большей степени скрывает художника, чем раскрывает его…

— Я люблю мужчин с будущим и женщин с прошлым.

Как сказал один остроумный француз, женщины вдохновляют нас на великие дела, но вечно мешают нам их творить.

Не говорите «прекраснейший роман» в жизни. Скажите лучше: «первый».

Иногда то, что мы считаем мертвым, долго еще не хочет умирать.

Вы, допустим, воображаете себя человеком сильным и думаете, что вам ничто не угрожает. А между тем случайное освещение предметов в комнате, тон утреннего неба, запах, когда-то любимый вами и навеявший смутные воспоминания, строка забытого стихотворения, которое снова встретилось вам в книге, музыкальная фраза из пьесы, которую вы давно уже не играли, — вот от каких мелочей зависит течение нашей жизни.

— Нынешние молодые люди воображают, что деньги это всё.
— … А с годами они в этом убеждаются.

У человека, одержимого страстью, мысли вращаются в замкнутом кругу.

Я спросил у неё, не бальзамирует ли она сердца своих мужей и не носит ли их на поясе, как Маргарита Наваррская. Она ответила, что это невозможно, потому что ни у одного из них не было сердца.

Я чувствую что отдал всю душу человеку, для которого она — то же что цветок в петлице, украшение, которым он будет тешить свое тщеславие только один день.

Я люблю сцену, на ней все гораздо правдивее, чем в жизни.

…вся прелесть прошлого в том, что оно – прошлое.

Собственнический инстинкт — вот что такое ревность. Мы многое бы выбрасывали, если бы не боялись, что выброшенное тут же подберут другие.

Опыт не имеет никакого морального значения; опытом люди называют свои ошибки. Моралисты, как правило, всегда видели в опыте средство предостережения и считали, что он влияет на формирование характера. Они славили опыт, ибо он учит нас, чему надо следовать и чего избегать. Но опыт не обладает движущей силой. В нем так же мало действенного, как и в человеческом сознании. По существу, он только свидетельствует, что наше грядущее обычно бывает подобно нашему прошлому и что грех, совершенный однажды с содроганием, мы повторяем в жизни много раз – но уже с удовольствием.

— Лорд Генри, меня ничуть не удивляет, что свет считает Вас в высшей степени безнравственным человеком.
— Вероятно, вы имеете в виду ТОТ свет? С ЭТИМ я в прекрасных отношениях.

И в любви верность — это всецело вопрос физиологии, она ничуть не зависит от нашей воли. Люди молодые хотят быть верны — и не бывают, старики хотели бы изменять, но где уж им!

Если бы каждый человек мог жить полной жизнью, давая волю каждому чувству и выражение каждой мысли, осуществляя каждую свою мечту, — мир ощутил бы вновь… мощный порыв к радости.

Ненависть девятнадцатого века к Реализму – это ярость Калибана, увидевшего себя в зеркале.

… Даже без участия нашей мысли или сознательной воли не может ли то, что вне нас, звучать в унисон с нашими настроениями и чувствами, и атом — стремиться к атому под влиянием какого-то таинственного тяготения или удивительного сродства?..

Бесчувственный ко всему, жаждущий лишь утешений порока, Дориан Грей, человек с оскверненным воображением и бунтующей душой, спешил вперед…

Кто-то сказал про нас, что мы «любим ушами». А вы, мужчины, любите глазами… Если только вы вообще когда-нибудь любите.

Как это ни печально, Гений, несомненно, долговечнее Красоты. Потому-то мы так и стремимся сверх всякой меры развивать свой ум. В жестокой борьбе за существование мы хотим сохранить хоть что-нибудь устойчивое, прочное, и начиняем голову фактами и всяким хламом в бессмысленной надежде удержать за собой место в жизни. Высокообразованный, сведущий человек – вот современный идеал. А мозг такого высокообразованного человека – это нечто страшное! Он подобен лавке антиквария, набитой всяким пыльным старьем, где каждая вещь оценена гораздо выше своей настоящей стоимости…

Достав изящную серебряную спичечницу, лорд Генри закурил папиросу с самодовольным и удовлетворенным видом человека, сумевшего вместить в одну фразу всю житейскую мудрость.

Я никогда не знаю, где моя жена, и моя жена никогда не знает, что я делаю. Когда мы встречаемся, мы рассказываем друг другу ложь с максимально серьезными лицами.

Я слишком люблю читать книги, мистер Эрскин, и потому не пишу их. Конечно, хорошо бы написать роман, роман чудесный, как персидский ковер, и столь же фантастический. Но у нас в Англии читают только газеты, энциклопедические словари да учебники. Англичане меньше всех народов мира понимают красоты литературы.

В нашей жизни не должно быть места аскетизму, умерщвляющему чувства, так же как и грубому распутству, притупляющему их.

Я отберу у вас щит, но оставлю копьё.

— Ты всё это серьёзно говоришь, Гарри? — Совершенно серьёзно, Бэзил. Не дай бог, чтоб мне пришлось говорить когда-нибудь ещё серьёзнее, чем сейчас.

Американские девицы так же ловко скрывают своих родителей, как английские дамы – свое прошлое.

– Дориан настолько умен, мой милый Бэзил, что не может время от времени не делать глупостей. – Но брак не из тех «глупостей», которые делают «время от времени», Гарри!

Если говорить о форме, – прообразом всех искусств является искусство музыканта. Если говорить о чувстве – искусство актера.

Политикой я не интересуюсь. В палате общин едва ли найдется хоть один человек, на которого художнику стоило бы расходовать свои краски. Правда, многие из них очень нуждаются в побелке.

Большинство людей становятся банкротами из-за чрезмерного пристрастия не к Шекспиру, а к прозе жизни.

Художник должен создавать прекрасные произведения искусства, не внося в них ничего из своей личной жизни.

…только слова придают реальность явлениям.

…портрет, написанный Бэзилом, всегда будет указывать ему путь в жизни, руководить им, как одними руководит добродетель, другими – совесть и всеми людьми – страх перед богом. В жизни существуют наркотики против угрызений совести, средства, усыпляющие нравственное чутье. Но здесь перед его глазами – видимый символ разложения, наглядные последствия греха. И всегда будет перед ним это доказательство, что человек способен погубить собственную душу.

Подлинная тайна жизни в зримом, а не в сокровенном.

Быть естественным – это поза, и самая ненавистная людям поза!

Лучше обожать, чем быть предметом обожания. Терпеть чьё-то обожание — это скучно и тягостно.

Мы живем в такое время, когда абсолютно бесполезные вещи являются единственно необходимыми.

В самобичевании есть своего рода сладострастие. И когда мы сами себя виним, мы чувствуем, что никто другой не вправе более винить нас. Отпущение грехов дает нам не священник, а сама исповедь.

В вас всегда будут влюбляться, и вы всегда будете влюблены в любовь.

Вы пришли меня утешать, это очень мило с вашей стороны. Но застали меня уже утешившимся — и злитесь. Вот оно, людское сочувствие.

Смерти я не боюсь — страшно только её приближение.

Эта была исповедь. И после неё я словно чего-то лишился. Никогда не следует выражать свои чувства словами.

Красивые грехи, как и красивые вещи — привилегия богатых и успешных.

— … Женщины относятся к нам, мужчинам, так же, как человечество — к своим богам: они нам поклоняются — и надоедают, постоянно требуя чего-то.
— По-моему, они требуют лишь то, что первые дарят нам, — сказал Дориан тихо и серьезно. — Они пробуждают в нас любовь и вправе ждать ее от нас.

Ведь порок всегда накладывает свою печать на лицо человека. Его не скроешь.

Правда жизни открывается нам именно в форме парадоксов.

Никогда я не позволю им рассматривать мое сердце под микроскопом.

… Она изображает из себя красавицу. В этом — секрет её успеха.

Гарри, представьте себе девушку лет семнадцати, с нежным, как цветок, личиком, с головкой гречанки, обвитой темными косами. Глаза — синие озера страсти, губы — лепестки роз.

До чего же увлекательно — оказывать воздействие на других людей! Разве что-нибудь может сравниться с этим?

А самое печальное для человека, пережившего роман, — это то, что он становится таким неромантичным.

Попробуй высказать какую-нибудь мысль типичному англичанину, – а это большая неосторожность! – так он и не подумает разобраться, верная это мысль или неверная. Его интересует только одно: убежден ли ты сам в том, что говоришь. А между тем важна идея, независимо от того, искренне ли верит в нее тот, кто ее высказывает. Идея, пожалуй, имеет тем большую самостоятельную ценность, чем менее верит в нее тот, от кого она исходит, ибо она тогда не отражает его желаний, нужд и предрассудков…

Общество – по крайней мере, цивилизованное общество – не очень-то склонно верить тому, что дискредитирует людей богатых и приятных. Оно инстинктивно понимает, что хорошие манеры важнее добродетели, и самого почтенного человека ценят гораздо меньше, чем того, кто имеет хорошего повара. И, в сущности, это правильно: когда вас в каком-нибудь доме угостили плохим обедом или скверным вином, то вас очень мало утешает сознание, что хозяин дома в личной жизни человек безупречно нравственный.

Мысль и Слово для художника – средства Искусства. Порок и Добродетель – материал для его творчества.

В нашей жизни не осталось ничего красочного, кроме порока.

Благие намерения – попросту бесплодные попытки идти против природы

Она — настоящий павлин, только без его красоты.

Как необычайна и трагична жизнь!

Ценность эмоций заключается в том, что они нас приводят к заблуждениями, а ценность науки — в том, что она совершенно не эмоциональна.

Лучше было бы, если бы всякое прегрешение влекло за собой верное и скорое наказание. В каре – очищение. Не «Прости нам грехи наши», а «Покарай нас за беззакония наши» – вот какой должна быть молитва человека справедливейшему богу.

В искусстве, как и в политике, деды всегда не правы.

Но избранник – тот, кто в прекрасном видит лишь одно: Красоту.

Чтобы вернуть свою молодость, я готов сделать все на свете — только не заниматься гимнастикой, не вставать рано и не вести добродетельный образ жизни. Молодость! Что может с ней сравниться? Как это глупо говорить о «неопытной и невежественной юности». Я с уважением слушаю суждения только тех, кто много меня моложе. Молодость нас определила, ей жизнь открывает свои самые новые чудеса. А людям пожилым я всегда противоречу. Я это делаю из принципа. Спросите их мнение о чем-нибудь, что произошло только вчера, — и они с важностью преподнесут вам свои суждения, господствовавшие в тысяча восемьсот двадцатом году, когда мужчины носили длинные чулки, когда люди верили решительно во все, но решительно ничего не знали.

Свет велик, в нем много интереснейших людей.

Ты знаешь, я не сторонник брака. Главный вред брака в том, что он вытравливает из человека эгоизм. А люди неэгоистичные бесцветны, они утрачивают свою индивидуальность. Правда, есть люди, которых брачная жизнь делает сложнее. Сохраняя свое «я», они дополняют его множеством чужих «я». Такой человек вынужден жить более чем одной жизнью и становится личностью высокоорганизованной, а это, я полагаю, и есть цель нашего существования. Кроме того, всякое переживание ценно, и что бы ни говорили против брака, – это ведь, безусловно, какое-то новое переживание, новый опыт.

Гедонизм научит людей во всей полноте переживать каждое мгновение жизни, ибо и сама жизнь – лишь преходящее мгновение.

— Гарри! Сибила Вэйн для меня святыня! — Только святыни и стоит касаться, Дориан.

… Красота – один из видов Гения, она еще выше Гения, ибо не требует понимания. Она – одно из великих явлений окружающего нас мира, как солнечный свет, или весна, или отражение в темных водах серебряного щита луны. Красота неоспорима. Она имеет высшее право на власть и делает царями тех, кто ею обладает.

Обыкновенные люди ждут, чтобы жизнь сама открыла им свои тайны, а немногим избранникам тайны жизни открываются раньше, чем поднимется завеса. Иногда этому способствует искусство (и главным образом литература), воздействуя непосредственно на ум и чувства. Но бывает, что роль искусства берет на себя в этом случае какой-нибудь человек сложной души, который и сам представляет собой творение искусства, – ибо Жизнь, подобно поэзии, или скульптуре, или живописи, также создает свои шедевры.

Жизнь дарит человеку в лучшем случае одно-единственное неповторимое мгновение, и секрет счастья в том, чтобы это мгновение повторялось как можно чаще.

Люди умирают от здравого смысла, от однажды утраченного мгновения. Жизнь — это мгновение, грядущего нет, поэтому заставь её пылать всегда самым синим пламенем.

Если нельзя себе что-то простить, можно об этом забыть.

Молодость — единственное богатство, которое стоит беречь… Она делает царями тех, кто ею обладает.

В сущности, Искусство – зеркало, отражающее того, кто в него смотрится, а вовсе не жизнь.

— Я верю в величие нации.
— Оно только пережиток предприимчивости и напористости.
— В нём залог развития.
— Упадок мне милее.
— А как же искусство?
— Оно — болезнь.
— А любовь?
— Иллюзия.
— А религия?
— Распространённый суррогат веры.
— Вы скептик.
— Ничуть! Ведь скептицизм — начало веры.
— Да кто же вы?
— Определить — значит ограничить.
— Ну дайте мне хоть нить!..
— Нити обрываются. И вы рискуете заблудиться в лабиринте.

Недурно, если дружба начинается смехом, и лучше всего, если она им же кончается.

… И, несколько месяцев спустя , принялся серьёзно изучать великое аристократическое искусство безделья.

За изысканной красотой всегда скрывается что-то трагическое. Как же много нужно в мире страданий, чтобы расцвел самый скромный цветок.

Обожаю простые удовольствия. Это последнее прибежище для сложных натур.

Влюбленность начинается с того, что человек обманывает себя, а кончается тем, что он обманывает другого. Это и принято называть романом.

Жаль , что так часто человеку за одну единственную ошибку приходится расплачиваться без конца. В своих расчётах с человеком Судьба никогда не считает его долг погашенным.

Мы вправе судить о человеке по тому влиянию, которое он оказывает на других.

… человек, у которого нет врагов, но их с успехом заменяют тайно ненавидящие его друзья.

Я сегодня устал от себя и рад бы превратиться в кого-нибудь другого.

Пределов нет…

А ведь у человека есть предки не только в роду: они у него есть и в литературе. И многие из этих литературных предков, пожалуй, ближе ему по типу и темпераменту, а влияние их, конечно, ощущается им сильнее.

Конечно, это верно, лорд Генри. Если бы женщины не любили вас, мужчин, за ваши недостатки, что было бы с вами? Ни одному мужчине не удалось бы жениться, все вы остались бы несчастными холостяками. Правда, и это не заставило бы вас перемениться. Теперь все женатые мужчины живут как холостяки, а все холостые — как женатые.

Портрет этот — как бы его совесть. Да, совесть. И надо его уничтожить.

Во-первых, я понял, что такое совесть. Это вовсе не то, что вы говорили, Гарри. Она — самое божественное в нас. И вы не смейтесь больше над этим — по крайней мере, при мне. Я хочу быть человеком с чистой совестью. Я не могу допустить, чтобы душа моя стала уродливой.

Душа и тело, тело и душа – какая это загадка! В душе таятся животные инстинкты, а телу дано испытать минуты одухотворяющие. Чувственные порывы способны стать утонченными, а интеллект – отупеть. Кто может сказать, когда умолкает плоть и начинает говорить душа? Как поверхностны и произвольны авторитетные утверждения психологов! И при всем том – как трудно решить, которая из школ ближе к истине! Действительно ли душа человека – лишь тень, заключенная в греховную оболочку? Или, как полагал Джордано Бруно, тело заключено в духе? Расставание души с телом – такая же непостижимая загадка, как их слияние.

Собственная душа и страсти друзей – вот что самое занятное в жизни.

Почему, например, запах ладана настраивает людей мистически, а серая амбра разжигает страсти? Почему аромат фиалок будит воспоминания об умершей любви, мускус туманит мозг, а чампак возвращает воображение? Мечтая создать науку о психологическом влиянии запахов, Дориан изучал действие разных пахучих корней и трав, душистых цветов в пору созревания их пыльцы, ароматных бальзамов, редких сортов душистого дерева, нарда, который расслабляет, ховении, от запаха которой можно обезуметь, алоэ, который, как говорят, исцеляет душу от меланхолии.

Тем, кто верен в любви, доступна лишь ее банальная сущность. Трагедию же любви познают лишь те, кто изменяет.

Мужчины женятся от усталости, женщины выходят замуж из любопытства. И тем и другим брак приносит разочарование.

Совесть и трусость, в сущности, одно и то же, Бэзил. «Совесть» – официальное название трусости, вот и все.

Частенько подлинные трагедии в жизни принимают такую неэстетическую форму, что оскорбляют нас своим грубым неистовством, крайней нелогичностью и бессмысленностью, полным отсутствием изящества. Они нам претят, как все вульгарное. Мы чуем в них одну лишь грубую животную силу и восстаем против неё. Но случается, что мы в жизни наталкиваемся на драму, в которой есть элементы художественной красоты. Если красота эта — подлинная, то драматизм события нас захватывает. И мы неожиданно замечаем, что мы уже более не действующие лица, а только зрители этой трагедии. Или, вернее, то и другое вместе. Мы наблюдаем самих себя, и самая необычайность такого зрелища нас увлекает.

Право, мы разучились давать вещам красивые названия, — да, да, это печальная правда! А ведь слово — это все. Я никогда не придираюсь к поступкам, я требователен только к словам… Потому-то я и не выношу вульгарный реализм в литературе. Человека, называющего лопату лопатой, следовало бы заставить работать ею — только на это он и годен.

Женщины любят нас за наши недостатки. Если этих недостатков изрядное количество, они готовы все нам простить, даже ум… Боюсь, что за такие речи вы перестанете приглашать меня к обеду, леди Нарборо, но что поделаешь – это истинная правда.

— Ах, милая Глэдис, все пути ведут к одному. — К чему же? — К разочарованию.

Я ещё могу примириться с грубой силой, но грубая, тупая рассудочность совершенно невыносима.

Влиять на другого человека — это значит передать ему свою душу. Он начнет думать не своими мыслями, пылать не своими страстями. И добродетели у него будут не свои, и грехи, — если предположить, что таковые вообще существуют, — будут заимствованные. Он станет отголоском чужой мелодии, актером, выступающим в роли, которая не для него написана.

В детстве мы любим родителей. Став взрослыми, судим их. И бывает, что мы их прощаем.

Почему я страдаю не так сильно, как хотел бы? Неужели у меня нет сердца?

Мужей очень красивых женщин я отношу к разряду преступников.

В радости, как и во всяком наслаждении, почти всегда есть нечто жестокое.

Женщина выходит замуж вторично только в том случае, если первый муж был ей противен. А мужчина женится опять только потому, что очень любил первую жену. Женщины ищут в браке счастья, мужчины ставят своё на карту.

Ох, что за несносный народ эти родители!

Раскрыть людям себя и скрыть художника – вот к чему стремится искусство.

Страсти либо убивают, либо умирают сами. Мелкие горести и неглубокая любовь живучи. Великая любовь и великое горе гибнут от избытка своей силы.

… надо знать этот великий секрет жизни: лечите душу ощущениями, а ощущения пусть врачует душа.

Мне доставляет странное удовольствие говорить ему вещи, которые говорить не следовало бы, — хоть я и знаю, что потом пожалею об этом.

Нет книг нравственных или безнравственных. Есть книги хорошо написанные или написанные плохо. Вот и всё.

Быть хорошим человеком значит быть в согласии с самим собой. Разлад — необходимость быть в согласии с другими.

…я стал скрытен, мне нравится иметь от людей тайны. Это, пожалуй, единственное, что может сделать для нас современную жизнь увлекательной и загадочной. Самая обыкновенная безделица приобретает удивительный интерес, как только начинаешь скрывать ее от людей.

То, что было хорошо для наших родителей, для нашего поколения уже недостаточно хорошо.

В наш век правят личности, а не идеи.

Я могла изображать на сцене любовь, которой не знала, но не могу делать это теперь, когда любовь сжигает меня, как огонь.

Мы утратили способность отвлеченно воспринимать красоту.

Вы совершенно восхитительны, и в то же время вы сущий разрушитель морали.

Высшая, как и низшая, форма критики – один из видов автобиографии.

И в иные минуты Зло было для него лишь одним из средств осуществления того, что он считал красотой жизни.

Как бесплодны всякие отвлечённые умозаключения, не связанные с опытом и действительностью.

Эта женщина и в старости сохранила следы изумительного своего безобразия.

В наш век люди слишком много читают, это мешает им быть мудрыми, и слишком много думают, а это мешает им быть красивыми.

Страдания не вызывают у меня сочувствия. Слишком отталкивающи, слишком ужасны, слишком удручающи.

Милый друг, в деревне всякий может быть праведником, — с улыбкой заметил лорд Генри. — Там нет никаких соблазнов. По этой-то причине людей, живущих за городом, не коснулась цивилизация. Да, да, приобщиться к цивилизации — дело весьма нелегкое. Для этого есть два пути: культура или так называемый разврат. А деревенским жителям то и другое недоступно. Вот они и закоснели в добродетели.

Красота, подлинная красота, исчезает там, где появляется одухотворенность.

Из всех художников, которых я знавал, только бездарные были обаятельными людьми. Талантливые живут своим творчеством и поэтому сами по себе совсем неинтересны. Великий поэт – подлинно великий – всегда оказывается самым прозаическим человеком. А второстепенные – обворожительны. Чем слабее их стихи, тем эффектнее наружность и манеры. Если человек выпустил сборник плохих сонетов, можно заранее сказать, что он совершенно неотразим. Он вносит в свою жизнь ту поэзию, которую не способен внести в свои стихи. А поэты другого рода изливают на бумаге поэзию, которую не имеют смелости внести в жизнь.

— И отчего они не сидят у себя в Америке? Ведь нас всегда уверяют, что там для женщин рай. — Так оно и есть. Потому-то они, подобно праматери Еве, и стремятся выбраться оттуда.

Своя жизнь — вот что самое главное.

Ненависть девятнадцатого века к Романтизму – это ярость Калибана, не находящего в зеркале своего отражения.

Критик – это тот, кто способен в новой форме или новыми средствами передать свое впечатление от прекрасного.

Время ревниво, оно покушается на лилии и розы, которыми одарили вас боги.

— …. Женщины отдают мужчинам самое драгоценное в жизни. — Но они неизменно требуют его обратно – и всё самой мелкой монетой.

Уезжая из Лондона, я теперь никогда не говорю своим родственникам, куда еду. Скажи я им — и все удовольствие пропадет. Это смешная прихоть, согласен, но она каким-то образом вносит в мою жизнь изрядную долю романтики.

Благие намерения – это чеки, которые люди выписывают на банк, где у них нет текущего счета.

Да, в нынешние времена за все приходится платить слишком дорого. Пожалуй, трагедия бедняков — в том, что только самоотречение им по средствам.

Я, право, не могу выставить напоказ этот портрет… Я вложил в него слишком много самого себя.

Высоко развитый интеллект уже сам по себе некоторая аномалия, он нарушает гармонию лица. Как только человек начнет мыслить, у него непропорционально вытягивается нос, или увеличивается лоб, или что-нибудь другое портит его лицо. Посмотри на выдающихся деятелей любой ученой профессии – как они уродливы! Исключение составляют, конечно, наши духовные пастыри, – но эти ведь не утруждают своих мозгов. Епископ в восемьдесят лет продолжает твердить то, что ему внушали, когда он был восемнадцатилетним юнцом, – естественно, что лицо его сохраняет красоту и благообразие. Судя по портрету, твой таинственный молодой приятель, чье имя ты упорно не хочешь назвать, очарователен, – значит, он никогда ни о чем не думает. Я в этом совершенно убежден. Наверное, он – безмозглое и прелестное божье создание, которое нам следовало бы всегда иметь перед собой: зимой, когда нет цветов, – чтобы радовать глаза, а летом – чтобы освежать разгоряченный мозг.

Что ж, если ему нет прощения, то, по крайней мере, он может прибегнуть к забвению.

Вы удивительный человек, мистер Грей. Вы знаете больше, чем вам это кажется, но меньше, чем хотели бы знать.

Не будем говорить о неприятном. О чём не говоришь, того как будто и не было.

Люди меня интересуют больше, чем их принципы, а интереснее всего – люди без принципов.

Удивительный ты человек! Никогда не говоришь ничего нравственного – и никогда не делаешь ничего безнравственного. Твой цинизм – только поза.

Вы как-то сказали, что над благими решениями тяготеет злой рок: они всегда принимаются слишком поздно. Так случилось и со мной.

Смотреть плохую игру вредно для души…

Женщина может сделать мужчину праведником только одним способом: надоесть ему так, что он утратит всякий интерес к жизни.

Чтобы быть естественным, необходимо уметь притворяться.

Самое страшное на свете — это скука. Вот единственный грех, которому нет прощения.

Надо продолжать жизнь с того, на чем она вчера остановилась, и мы с болью сознаем, что обречены непрерывно тратить силы, вертясь все в том же утомительном кругу привычных стереотипных занятий. Иногда мы в эти минуты испытываем страстное желание, открыв глаза, увидеть новый мир, преобразившийся за ночь, нам на радость, мир, в котором все приняло новые формы и оделось живыми, светлыми красками, мир, полный перемен и новых тайн, мир, где прошлому нет места или отведено место весьма скромное, и если это прошлое еще живо, то, во всяком случае, не в виде обязательств или сожалений, ибо даже в воспоминании о счастье есть своя горечь, а память о минувших наслаждениях причиняет боль.

За прекрасным всегда скрыта какая-нибудь трагедия. Чтобы зацвел самый скромный цветочек, миры должны претерпеть родовые муки.

В наши дни большинство людей умирает от ползучей формы рабского благоразумия, и все слишком поздно спохватываются, что единственное, о чем никогда не пожалеешь, это наши ошибки и заблуждения.

Мужчина может быть счастлив с любой женщиной, кроме той, в которую он влюблен.

Огонь не уничтожает, он закаляет.

В страданиях тех, кого разлюбили, всегда есть что-то смешное.

Я слишком боготворил вас — и наказан за это. Вы тоже слишком любили себя — и наказаны за это ещё страшнее.

Основание для всякой сплетни – вера в безнравственность.

Умеренность — это всё равно что обыкновенный скучный обед, а неумеренность — праздничный пир.

Но боги скоро отнимают то, что дают.

Спорят только безнадёжные кретины.

Те, кто в прекрасном находят дурное, – люди испорченные, и притом испорченность не делает их привлекательными. Это большой грех.

…как это увлекательно – проверять силу своего влияния на другого человека! Ничто не может с этим сравниться. Перелить свою душу в другого, дать ей побыть в нем; слышать отзвуки собственных мыслей, усиленные музыкой юности и страсти; передавать другому свой темперамент, как тончайший флюид или своеобразный аромат, – это истинное наслаждение, самая большая радость, быть может, какая дана человеку в наш ограниченный и пошлый век с его грубочувственными утехами и грубопримитивными стремлениями.

В судьбе людей, физически или духовно совершенных, есть что-то роковое – точно такой же рок на протяжении всей истории как будто направлял неверные шаги королей. Гораздо безопаснее ничем не отличаться от других. В этом мире всегда остаются в барыше глупцы и уроды. Они могут сидеть спокойно и смотреть на борьбу других. Им не дано узнать торжество побед, но зато они избавлены от горечи поражений. Они живут так, как следовало бы жить всем нам, – без всяких треволнений, безмятежно, ко всему равнодушные. Они никого не губят и сами не гибнут от вражеской руки… Ты знатен и богат, Гарри, у меня есть интеллект и талант, как бы он ни был мал, у Дориана Грея – его красота. И за все эти дары богов мы расплатимся когда-нибудь, заплатим тяжкими страданиями.

Все туалеты этой странной женщины имели такой вид, как будто они были задуманы в припадке безумия и надеты в бурю.

… разориться из-за любви к поэзии — это честь.

…каждый восхваляет те добродетели, в которых ему самому нет надобности упражняться: богачи проповедуют бережливость, а бездельники красноречиво распространяются о великом значении труда.

Разумеется, семейная жизнь только привычка, скверная привычка. Но ведь даже с самыми дурными привычками трудно бывает расстаться. Пожалуй, труднее всего именно с дурными. Они — такая существенная часть нашего «я».

Каждый уходящий месяц приближает вас к этому тяжёлому будущему.

Художник не стремится что-то доказывать. Доказать можно даже неоспоримые истины.

Полевые цветы каждой осенью увядают, чтобы весной распуститься вновь. Ракитник в июне каждого года становится таким же золотистым, каким вы его видите в эту минуту. Через месяц пурпурными звёздами расцветёт ломонос, и каждый год в темно-зелёной ночи его листьев всё также будут загораться пурпурные звёзды. Но к нам, людям, молодость не возвращается никогда.

Нищета вползает через дверь, а любовь влетает в окно.

Поверь, культурный человек никогда не раскаивается в том, что предавался наслаждениям, а человек некультурный не знает, что такое наслаждение.

Никаких предзнаменований не бывает. Судьба не шлет нам вестников – для этого она достаточно мудра или достаточно жестока.

Мой мальчик, поверхностными людьми я считаю как раз тех, кто любит только раз в жизни. Их так называемая верность, постоянство – лишь летаргия привычки или отсутствие воображения. Верность в любви, как и последовательность и неизменность мыслей, – это попросту доказательство бессилия… Верность! Когда-нибудь я займусь анализом этого чувства. В нем – жадность собственника. Многое мы охотно бросили бы, если бы не боязнь, что кто-нибудь другой это подберет…

Экзамены, сэр, – это чистейшая чепуха, от начала до конца. Если ты джентльмен, так тебя учить нечему, тебе достаточно того, что ты знаешь. А если ты не джентльмен, то знания тебе только во вред.

Ты боишься, что жизнь Дориана будет разбита, а по-моему, разбитой можно считать лишь ту жизнь, которая остановилась в своем развитии.

Есть только два явления, которые в нашем веке ещё остаются необъяснимыми и ничем не оправданные: смерть и пошлость…

Каждый, кто любит поучать других, начинает с обещания, что это будет в первый и в последний раз, а потом беспрестанно его нарушает.

Всякий портрет, написанный с любовью, – это, в сущности, портрет самого художника, а не того, кто ему позировал. Не его, а самого себя раскрывает на полотне художник.

Слишком коротка жизнь, чтобы брать на себя еще и бремя чужих ошибок.

Порок — элемент прогресса.

Только ограниченные люди не судят по внешности. Настоящая тайна мира в том, что мы видим, а не в том, что скрыто.

Знание пагубно для любви. Только неизвестность пленяет нас. В тумане все кажется необыкновенным.

Я никогда не искал счастья. Кому оно нужно? Я искал наслаждений.

Ничто так не льстит женскому тщеславию как репутация грешницы.

Кто к жизни относится как художник, тому мозгом служит душа.

— Только не говорите о прошлом, Дориан. Оно умерло.
— Иногда то, что мы считаем мертвым, долго ещё остается живым.

Я люблю знать всё о своих новых знакомых и ничего — о старых.

Странный вы народ, художники! Из кожи вон лезете, чтобы добиться известности, но, как только она приходит, не ставите ее ни в грош.

Если произведение искусства вызывает споры, — значит, в нем есть нечто новое, сложное и значительное.
Пусть критики расходятся во мнениях, — художник остается верен себе.
Можно простить человеку, который делает нечто полезное, если только он этим не восторгается. Тому же, кто создает бесполезное, единственным оправданием служит лишь страстная любовь к своему творению.
Всякое искусство совершенно бесполезно.

Только два сорта людей по-настоящему интересны – те, кто знает о жизни все решительно, и те, кто ничего о ней не знает…

Хорошего влияния не существует, мистер Грей. Всякое влияние уже само по себе безнравственно, – безнравственно с научной точки зрения.

— Я провозглашаю истины будущего.
— А я предпочитаю заблуждения настоящего.

Интересно, кто это выдумал, что человек – разумное животное? Что за скороспелое суждение! У человека есть что угодно, только не разум. И, в сущности, это очень хорошо!..

Ему были близки и понятны все те странные и страшные образы, что прошли на арене мира и сделали грех столь соблазнительным, зло — столь утонченным.

Кто пытается проникнуть глубже поверхности, тот идёт на риск. И кто раскрывает символ, идет на риск.

Человек должен вбирать в себя краски жизни, но никогда не помнить деталей. Детали всегда банальны.

Пожалуй, жестокость, откровенная жестокость женщинам милее всего: в них удивительно сильны первобытные инстинкты. Мы им дали свободу, а они все равно остались рабынями, ищущими себе господина. Они любят покоряться.

Говорить с этим мальчиком было все равно что играть на редкостной скрипке. Он отзывался на каждое прикосновение, на малейшую дрожь смычка…

Некоторые люди очень охотно отдают то, что им самим крайне необходимо. Вот что я называю верхом великодушия!

— Только не говорите о прошлом, Дориан. Оно умерло. — Иногда то, что мы считаем мертвым, долго ещё остается живым.

Хотел бы я, чтобы вы питали ко мне хоть тысячную долю того сострадания, какое я питаю к вам.

Музыка творит в душе не новый мир, а скорее – новый хаос.

Прошлое всегда можно изгладить раскаянием, забвением или отречением, будущее же неотвратимо.

Преступники — всегда люди низших классов. И я их ничуть не осуждаю. Мне кажется, для них преступление — то же, что для нас искусство: просто-напросто средство, доставляющее сильные ощущения.

Жизнь человеческая — вот что казалось ему единственно достойным изучения. В сравнении с нею всё остальное ничего не стоило.

Если верить психологам, бывают моменты, когда жажда греха (или того, что люди называют грехом) так овладевает человеком, что каждым фибром его тела, каждой клеточкой его мозга движут опасные инстинкты. В такие моменты люди теряют свободу воли. Как автоматы, идут они навстречу своей гибели. У них уже нет иного выхода, сознание их — либо молчит, — либо своим вмешательством только делает бунт заманчивее. Ведь теологи не устают твердить нам, что самый страшный из грехов — это грех непослушания. Великий дух, предтеча зла, был изгнан с небес именно за мятеж.

и муж ее, краснощекий джентльмен с белоснежными бакенбардами, который, подобно большинству людей этого типа, воображал, что избытком жизнерадостности можно искупить полнейшую неспособность мыслить.

Человечество преувеличивает свою роль на земле. Это – его первородный грех. Если бы пещерные люди умели смеяться, история пошла бы по другому пути.

Я таков, какой я есть, — ничего с этим не поделаешь.

Для меня красота — чудо из чудес.

Так называемые «безнравственные» книги — это лишь те книги, которые показывают миру его пороки, вот и все.

— Ненавижу смерть!
— Почему?
— А потому, что в наше время человек может всё пережить, кроме неё.

«Всегда»!… Какое ужасное слово! Я содрогаюсь, когда слышу его. Его особенно любят женщины. Они портят всякий роман, стремясь, чтобы он длился вечно. Притом «всегда» – это пустое слово. Между капризом и «вечной любовью» разница только та, что каприз длится несколько дольше.

Чтобы вернуть молодость, стоит только повторить все ее безумства.

Именно те страсти, природу которых мы неверно понимаем, сильнее всего властвуют над нами. А слабее всего бывают чувства, происхождение которых нам понятно. И часто человек воображает, будто он производит опыт над другими, тогда как в действительности производит опыт над самим собой.

У нас принято говорить о «тайных» пороках. Но тайных пороков не бывает. Они сказываются в линиях рта, в отяжелевших веках, даже в форме рук.

Женщины в жизни — прекрасные актрисы.

И сознание, что среди слушателей есть человек, которого ему хочется пленить, оттачивало его остроумие, придавало красочность речам.

Разве притворство – такой уж великий грех? Вряд ли. Оно – только способ придать многообразие человеческой личности.

…и самый смелый из нас боится самого себя. Самоотречение, этот трагический пережиток тех диких времен, когда люди себя калечили, омрачает нам жизнь. И мы расплачиваемся за это самоограничение. Всякое желание, которое мы стараемся подавить, бродит в нашей душе и отравляет нас. А согрешив, человек избавляется от влечения к греху, ибо осуществление – это путь к очищению. После этого остаются лишь воспоминания о наслаждении или сладострастие раскаяния. Единственный способ отделаться от искушения – уступить ему. А если вздумаешь бороться с ним, душу будет томить влечение к запретному, и тебя измучают желания, которые чудовищный закон, тобой же созданный, признал порочными и преступными. Кто-то сказал, что величайшие события в мире – это те, которые происходят в мозгу у человека. А я скажу, что и величайшие грехи мира рождаются в мозгу, и только в мозгу.

Губы мои нашли ее губы. Мы поцеловались. Не могу вам передать, что я чувствовал в тот момент. Казалось, жизнь остановилась и этот миг сладостного блаженства будет длиться до конца моих дней.

Я на стороне троянцев. Они сражались за женщину!

А поверить я способен во что угодно и тем охотнее, чем оно невероятнее.

В чужих драмах есть что-то безмерно жалкое.

Что пользы человеку приобрести весь мир, если он теряет… как дальше? Да, если он теряет собственную душу!

Женщины, защищаясь, всегда переходят в наступление. А их наступление часто кончается внезапной и необъяснимой сдачей.

Совесть делает всех нас эгоистами…

Человек не должен брать на себя отмщения, это дело господа бога.

Художник – тот, кто создаёт прекрасное.

Любовь питается повторением, и только повторение превращает простое вожделение в искусство. Притом каждый раз, когда влюбляешься, любишь впервые. Предмет страсти меняется, а страсть всегда остается единственной и неповторимой. Перемена только усиливает её.

Удовольствие можно находить во всём, что входит в привычку.

Гармония духа и тела — как это прекрасно! В безумии своем мы разлучили их, мы изобрели вульгарный реализм и пустой идеализм.