Погружаясь в страницы книги Мост через вечность Ричарда Баха, читатель отправляется в захватывающее путешествие сквозь временем и пространством. Это произведение искусства переносит нас на грани между реальностью и мистикой, открывая перед нами тайны Вселенной и глубокие понимания о жизни и смерти. С каждой строчкой автор умело раскрывает темы любви, духовности и судьбы, заставляя нас задуматься о смысле существования и вечности. Мост через вечность — это книга, способная затронуть самые глубокие струны человеческой души и оставить незабываемый след в сердце каждого, кто осмелится переступить порог между миром реальности и миром магии. Лучшие цитаты из книги Мост через вечность Ричарда Баха собраны в данной подборке.
Ты когда-нибудь чувствовал, — спросила она, — что тебе не хватает того, кого ты никогда не встречал?
Я поцеловал её улыбку.
Если ты хочешь, чтобы кто-то остался в твоей жизни, – никогда не относись к нему равнодушно!
Ты — причина меня такого, каким ты знаешь меня в своей жизни.
Когда мы сильно привязываемся к вещам и к людям, то разве не уходит вместе с ними какая-то частица нас, когда уходят они?
Достаточно было измениться нашим мыслям — и мир вокруг нас тоже изменился.
Что, если мы родные души? — спросил я себя мысленно, пока она плакала. — Что, если мы всю жизнь искали именно друг друга? Мы соприкоснулись, ощутили на момент, какой может быть земная любовь, и что, теперь из-за моих страхов мы расстанемся и никогда больше не увидим друг друга? И мне придется до конца дней своих искать ту, что я уже однажды нашел, но испугался и не сумел полюбить?
— Если хочешь найти того, кого полюбишь, — сказала она мне однажды, — то секрет состоит в том, чтобы сначала найти того, кто тебе понравится. — Мы с ней были лучшими друзьями до того, как полюбили друг друга. Она мне нравилась, я ею восхищался, я доверял ей!
– Каждая актриса в Голливуде, каждая красивая женщина, которую я знаю, притворяется красивой и боится, что мир откроет секрет ее привлекательности рано или поздно. Это касается и меня.
Я покачал головой.
– Сумасшедшая. Ты совсем сумасшедшая.
– Мир сходит с ума, когда речь идет о красоте.
Я покачал головой.
– Сумасшедшая. Ты совсем сумасшедшая.
– Мир сходит с ума, когда речь идет о красоте.
Мы должны иметь дело с той валютой, которая представляет для нас ценность, — продолжила она, — в противном случае любой успех в мире не покажется нам удовлетворительным, не принесёт счастья. Если кто — то пообещаешь, что тебе заплатят миллион скрунчей за то, что ты перейдёшь через улицу, а скрунчи не представляют для тебя никакой ценности, — ты будешь переходить через дорогу? А если тебе пообещают сто миллионов скрунчей, что тогда?
Немало постранствовав, я знал, что Америку осваивали удивительно привлекательные женщины, ведь миллионы их дочерей населяют эту страну сегодня.
Катастрофа не была проявлением моей защиты в действии, этот случай был скорее свидетельством того, что она бывает ненадёжной.
Самоубийство, как и всякое убийство, совсем не творческий поступок! Каждый, кто отчаялся настолько, что может совершить самоубийство, — думал я, обладает достаточной настойчивостью, чтобы подойти к проблеме творчески и решить её: сорваться в полночь, незаконно проникнуть на борт судна, идущего в Новую Зеландию, и начать всё сначала — жить так, как он всегда хотел. Однако люди боятся бросить вызов судьбе.
Они изолируют тебя!
Двое начинают скучать, — сказала она однажды вечером, — не тогда, когда они долго находятся физически в одном месте. Они скучают, если далеки друг от друга ментально и духовно.
Мало помалу, думал я, мы восстанавливаем сознательное понимание того, что мы уже знаем от рождения: истинно все то, во что желает верить наше высшее внутреннее Я.
Если у тебя есть деньги, это прекрасно. Для женщины важно то, используешь ли их ты для того, чтобы купить её.
Но она так далека: Разве это не интересно, Ричард, как бесконечно она далека? Вы стоите, разделяемые тридцатою дюймами, но нет способа преодолеть пропасть и сказать: «привет».
Вначале популярность забавляет. Вы не возражаете против телекамер, за этими линзами – целый круг очень милых и приятных людей. Я могу быть милым с ними до тех пор, пока они милы со мной, и еще две минуты потом.
Может быть, у совершенных нет родных душ потому, что они переросли все человеческие потребности?
— У меня была в ходу гипотеза, почти теория… Вот она: красивые женщины почти равнодушны к сексу…
— Знаешь, что неверно в твоей гипотезе? — спросила она.
— Думаю, что в ней все верно. Но есть исключения, и ты — спасибо Творцу — одно из них. А в общем случае дело обстоит так: красивые женщины устают от того, что их рассматривают в качестве сексуальных объектов. В то же время они знают, что их достоинства этим исчерпываются, поэтому их переключатели срабатывают на выключение.
— Занятно, но неправильно, — сказала она.
— Почему?
— Детская наивность. Переверни наоборот. Согласно моей теории, Ричард, привлекательные мужчины почти равнодушны к сексу.
— Чепуха! Что ты хочешь этим сказать?
— Слушай: «Я защищена от привлекательных мужчин как крепость, я холодна к ним, я не подпускаю их к себе ближе, чем на расстояние вытянутой руки, не отвожу им никакой роли в моей жизни, и после этого всего начинает почему-то казаться, что они не получают такого удовольствия от секса, как мне бы хотелось…»
— Неудивительно, — сказал я и при виде разлетающихся обломков моего разгромленного предположения понял, что она имеет в виду. Неудивительно! Если бы ты не была так холодна к ним, если бы ты чуть-чуть открылась, дала им понять, как ты себя чувствуешь, что ты думаешь, — ведь в конце концов ни один из нас, по-настоящему привлекательных мужчин, не хочет, чтобы к нему относились как к секс-машине! Вот и получается, что если женщина дает нам почувствовать чуть-чуть человеческого тепла, выходит совсем другая история!
— И какова мораль этой басни, Ричард?
— Там, где, отсутствует душевная близость, идеального секса быть не может, — сказал я. — И если кто-то постигает это, и если он находит того, кем восторгается, кого любит, уважает и искал всю свою жизнь, разве не может оказаться, что он находит тем самым самую уютную постель для себя? И даже если тот, кого он нашел, оказывается прекрасной женщиной, не может ли оказаться, что она будет уделять очень много внимания сексуальному общению с ним и будет наслаждаться радостями физической близости в той же мере, что и он сам?
— Знаешь, что неверно в твоей гипотезе? — спросила она.
— Думаю, что в ней все верно. Но есть исключения, и ты — спасибо Творцу — одно из них. А в общем случае дело обстоит так: красивые женщины устают от того, что их рассматривают в качестве сексуальных объектов. В то же время они знают, что их достоинства этим исчерпываются, поэтому их переключатели срабатывают на выключение.
— Занятно, но неправильно, — сказала она.
— Почему?
— Детская наивность. Переверни наоборот. Согласно моей теории, Ричард, привлекательные мужчины почти равнодушны к сексу.
— Чепуха! Что ты хочешь этим сказать?
— Слушай: «Я защищена от привлекательных мужчин как крепость, я холодна к ним, я не подпускаю их к себе ближе, чем на расстояние вытянутой руки, не отвожу им никакой роли в моей жизни, и после этого всего начинает почему-то казаться, что они не получают такого удовольствия от секса, как мне бы хотелось…»
— Неудивительно, — сказал я и при виде разлетающихся обломков моего разгромленного предположения понял, что она имеет в виду. Неудивительно! Если бы ты не была так холодна к ним, если бы ты чуть-чуть открылась, дала им понять, как ты себя чувствуешь, что ты думаешь, — ведь в конце концов ни один из нас, по-настоящему привлекательных мужчин, не хочет, чтобы к нему относились как к секс-машине! Вот и получается, что если женщина дает нам почувствовать чуть-чуть человеческого тепла, выходит совсем другая история!
— И какова мораль этой басни, Ричард?
— Там, где, отсутствует душевная близость, идеального секса быть не может, — сказал я. — И если кто-то постигает это, и если он находит того, кем восторгается, кого любит, уважает и искал всю свою жизнь, разве не может оказаться, что он находит тем самым самую уютную постель для себя? И даже если тот, кого он нашел, оказывается прекрасной женщиной, не может ли оказаться, что она будет уделять очень много внимания сексуальному общению с ним и будет наслаждаться радостями физической близости в той же мере, что и он сам?
Секрет моей силы, — продолжал он, — в том, что я не вру.
Она стояла на той вершине, которая была видна мне лишь издали; она видела свет, она знала секрет, который никогда не был мне доступен.
— Часто люди тянут друг друга вниз; один из них хочет взлететь, словно воздушный шар, а другой виснет на нем мертвым грузом. Мне всегда было интересно, а что, если оба — и женщина и мужчина устремятся вверх, как шары?!
— Это было бы здорово!
— Это было бы здорово!
Не совершай классическую ошибку всех умников: не думай, что нет людей умнее тебя.
Не совершай классическую ошибку всех умников: не думай, что нет людей умнее тебя.
Зачем тебе пистолет? Дави их интеллектом!
Им дали рай, они его профукали. Им дали Землю, они её изгадили.
Вера похожа на стакан с водой. В детстве он крошечный и наполнен, но стакан растет с возрастом, и та вода едва покрывает дно. Периодически стакан надо наполнять.
— Знаешь, чем занимаются мертвые большую часть времени? Они наблюдают за живыми. Особенно, когда те принимают душ.
— Класс, скорей бы сдохнуть!
— Класс, скорей бы сдохнуть!
Важно не то, проигрываем ли мы в игре, важно, как мы проигрываем и как мы благодаря этому изменимся, что нового вынесем для себя, как сможем применить это в других играх. Странным образом поражение оборачивается победой.
Если хочешь, чтобы волшебство вошло в твою жизнь, откажись от своих защитных приспособлений. Волшебство во много раз сильнее, чем сталь!
Ошибок не бывает. События, которые вторгаются в нашу жизнь, какими бы неприятными для нас они ни были, необходимы для того, чтобы мы научились тому, чему должны научиться.
Родная душа – это тот, у кого есть ключи от наших замков, и к чьим замкам подходят наши ключи. Когда мы чувствуем себя настолько в безопасности, что можем открыть наши замки, тогда наши самые подлинные «я» выходят навстречу друг другу, и мы можем быть полностью и искренне теми, кто мы есть. Тогда нас любят такими, какими мы есть, а не такими, какими мы стараемся быть.
Противоположностью одиночеству, Ричард, является не совместная жизнь, а душевная близость.
Приходится признать, что мы одиноки на этой планете, каждый из нас совершенно одинок, и чем скорее мы это признаем, тем лучше для нас.
Чтобы привлечь что-либо в свою жизнь, представь, будто оно уже там есть.
Я живу как хочу. Я остаюсь, если я захочу. И я уйду, если не захочу.
Не знаю, где ты, но где-то ты живешь сейчас на этой земле… Встретиться сейчас мы не можем, я не знаю почему. Однако придет день, и наши вопросы станут ответами, и мы окажемся в чем-то таком светлом… и каждый мой шаг — это шаг к тебе по мосту, который нам предстоит перейти, чтобы встретиться.
Может, важно не столько быть похожими друг на друга, сколько проявлять любознательность? Поскольку мы разные, нас ждут радость знакомства с миром друг друга, возможность дарить друг другу свои увлечения и открытия.
Лучший способ отплатить за удивительный миг – просто насладиться им.
Единственное, что имеет значение в конце нашего пребывания на земле, это то, как сильно мы любили, каким было качество нашей любви.
Единственная реальность – Жизнь!
Ты смотрел на жизнь как на шахматную игру, и за это я благодарна тебе. Мне виделась соната. Из за этих различий погибли и король и королева, и оборвалась мелодия.
Дело не в вещах, Ричи, дело в смысле вещей.
Каким бы ни был наш следующий шаг, он нужен для того, чтобы достичь того места, куда мы выбрали идти.
Из-за того, что мы берем на веру лежащее на поверхности, мы забываем, что внешнее – это не то, что мы есть на самом деле.
Что в отдалении и отдельно, что вместе и отдельно — всё равно мы будем слишком несчастливы. Я ощущаю себя существом которое много плачет, существом, которое даже обязано плакать, потому что счастье нужно выстрадать. А я знаю, что мне ещё рано превращать жизнь в сплошное страдание.
Чем более просветленными становимся мы, тем менее возможно для нас жить в согласии с кем-либо где бы то ни было. Чем больше мы узнаем, тем лучше для нас жить самим по себе.
Жизнь – это только сон, любовь моя.
До тех пор, пока мы верим во время как последовательность событий, мы видим становление, а не бытие. Вне времени все мы – одно.
Нет такого писателя во всем мире, – я говорил предельно медленно, – который или которая бы смогли бы писать книгу на идеях, в которые она или он не верили бы. Мы можем написать что-то настоящее, если только верим по-настоящему.
Ну а что, если я не убегу? Что мне терять, кроме сотен тонн стальных оков, которые якобы делают меня неуязвимым? Возможно, расправив освобожденные от брони крылья, я смогу летать так, чтобы меня не сбили.
То, что очаровывает нас, также ведет и защищает. Страстная одержимость чем-нибудь, что мы любим — парусами, самолетами, идеями, — и неудержимый магический поток прокладывает нам путь вперед, низводя до нуля значительность правил, здравый смысл и разногласия, перенося нас через глубочайшие ущелья различий во мнениях. Без силы этой любви мы становимся лодками, увязшими в штиле на море беспросветной скуки, а это смертельно.
Пройди через стену, которая отделяет то, что ты знаешь, и то, о чем осмеливаешься говорить.
Высшей формой отношений между людьми является дружба, а когда появляется любовь, дружбе приходит конец.
Что самое важное в любой выбранной нами жизни? – думал я. – Может ли все быть таким простым и сводиться к близости с тем, кого мы любим?
Сохрани свою любовь к небу, дитя, и я тебе обещаю: то, что ты любишь, найдёт способ увлечь тебя от земли, в высоту, в её жутковато счастливые ответы на все вопросы.
Любовь! Такая сильная! Если бы она была зеленой, она бы оказалась такой зеленой, такой невообразимо зеленой, что даже Идея о Зеленом не могла бы ее вообразить.
Ты можешь найти ответ где угодно, даже на страницах прошлогодней газеты. Закрой глаза, немного подумай о вопросе и дотронься до любого текста. И там ты найдешь ответ.
В том, что мы слышим, очень многое определяется тем, что мы ожидаем услышать, отсеивая все остальное.
— Каков план действий?
— Предлагаю напиться, у меня кончились идеи.
— Предлагаю напиться, у меня кончились идеи.
Прежде чем наносить кому либо увечья из-за этого кинопустячка, вспомните, даже у Всевышнего есть чувство юмора. Взять хоть утконоса.
И дурацкий эксперимент, названный жизнью, прервётся.
Ваше существование — глумление над моралью.
Ну нет в нем искры божьего гнева… Как прикажешь мне вселять ужас в сердца грешников с такой крохотулей?
Нас послал тот, который Аз Есмь!
— Девятнадцать из двадцати самых кассовых картин века — моя работа.
— Девятнадцать?
— Да… Двадцатая была про мальчика. Он остался один дома, ворвались грабители и он их одолел. Ха! Это не мой проект. Кто-то продал душу дьяволу, чтобы заработать на этом дерьме деньги.
— Девятнадцать?
— Да… Двадцатая была про мальчика. Он остался один дома, ворвались грабители и он их одолел. Ха! Это не мой проект. Кто-то продал душу дьяволу, чтобы заработать на этом дерьме деньги.
Сэр, не надо меня злить. Я в гневе неприятен.
Ты человек. Последствия прискорбны. Совесть и недолговечность.
Ваши выходки, даже самые мелкие, задокументированы на небесах, а может и в аду!
Не удивительно, что он видел Иисуса! Голый, а косяк заначил.
Не грудь делает женщину женщиной. Женская суть есть точка схождения двух прямых — её ног.
Могут ли родственные души встретиться, а затем навсегда расстаться?
Погляди в зеркало, и можешь быть уверен: то, что ты видишь – это не то, что ты есть.
Мы — мост через вечность, возвышающийся над морем времени, где мы радуемся приключениям, забавляемся живыми тайнами, выбираем себе катастрофы, триумфы, свершения, невообразимые происшествия, проверяя себя снова и снова, обучаясь любви, любви и любви.
Мир этот в действительности даже отдаленно не напоминает то, чем он кажется; все, скрытое, в наших мыслях, осуществляется в нашей жизни; чудеса на самом деле вовсе не чудо.
Единственное, что разрушает мечты, — это компромисс.
Она так чертовски умна, что самое худшее, что может случиться, — это что я слишком многому научусь, прежде чем она меня оставит в следующий раз.
Для меня имеет значение лишь один мир – субъективный мир человека, который каждый создает для себя сам.
Чем больше я узнавала его, тем больше он вызывал у меня восхищения, и тем чаще я думала: какой он удивительный человек! Вот ключ. Ищите такого любовника, который бы становился лучше с каждым днем, восторг от которого был бы все более ярким, а доверие к которому росло бы вопреки невзгодам.
Мы забываем днем, а во сне мы помним все сны прошлых лет.
Нет такой проблемы, которую мы не смогли бы разрешить, спокойно и рационально обсудив ее. Если мы будем не согласны друг с другом, что плохого в том, чтобы сказать: «Лесли, я не согласен, вот мои соображения по этому поводу?» А ты в ответ: «Хорошо, Ричард, твои аргументы убедили меня, что твой вариант лучше». Тут и конец разногласиям. И не нужно будет подметать осколки посуды и чинить поломанные двери.
Я очень ценю две вещи — душевную близость и способность доставлять радость.
Не забывай! Кричал я без слов через десятилетия. Никогда не забывай этот миг!
Почему я так очарован и испытываю такую радость лишь от ее поворота мысли, лишь от очертания ее лица или груди, лишь от веселого света в ее глазах, когда она смеется?
Потому что эти уникальные очертания и сияние, Ричард, мы несем с собой из жизни в жизнь. Это наши отличительные знаки, скрытые в глубине нашего сознания под всем тем, во что мы верим, и, ничего не зная о них, мы вспоминаем их, когда встречаемся снова!
Потому что эти уникальные очертания и сияние, Ричард, мы несем с собой из жизни в жизнь. Это наши отличительные знаки, скрытые в глубине нашего сознания под всем тем, во что мы верим, и, ничего не зная о них, мы вспоминаем их, когда встречаемся снова!
Подлинные истории любви не заканчиваются никогда. Единственная возможность узнать, что случается в «жили долго и счастливо» с идеальным супругом, — состоит в том, чтобы прожить её самому.
Как я могу это знать, почему я так непоколебимо убежден, что смерть не разлучает нас с теми, кого мы любим?
Потому что ты, кого я люблю сегодня потому что она и я умирали уже миллионы раз до этого, и вот мы снова в эту секунду, в эту минуту, в этой жизни снова вместе! Смерть не более разлучает нас, чем жизнь!
Глубоко внутри души каждый из нас знает вечные законы, и один из них состоит в том, что мы всегда будем возвращаться в объятия того, кого мы любим, независимо от того, расстаемся ли мы в конце дня или в конце жизни.
Потому что ты, кого я люблю сегодня потому что она и я умирали уже миллионы раз до этого, и вот мы снова в эту секунду, в эту минуту, в этой жизни снова вместе! Смерть не более разлучает нас, чем жизнь!
Глубоко внутри души каждый из нас знает вечные законы, и один из них состоит в том, что мы всегда будем возвращаться в объятия того, кого мы любим, независимо от того, расстаемся ли мы в конце дня или в конце жизни.
Между нами существует некоторое различие. У меня есть ответы на все твои вопросы, но, клянусь, ты не будешь их слушать, пока тебя не разгладило Великим Катком Жизненного Опыта.
В большинстве случаев этот метод выручал меня – уход был быстродействующим средством против всех, кто досаждал мне. Исключением, конечно, в одном случае из двух миллиардов был случай, когда тебе причиняет боль твоя родная душа.
Ты сможешь когда-нибудь стать счастливым, только если тебе как-то удастся научиться не всегда думать только о себе. Пока в твоей жизни не найдется места для человека, который был бы для тебя не менее важен, чем ты сам, ты всегда будешь одинок, будешь кого-то искать.
Я впервые увидел это лицо за много лет до того, как мы встретились – самым важным из способов. Случайно.
Как такой умный человек может сомневаться в том, что наше существование – это нечто большее, чем просто фотовспышка на фоне вечности?
Люди живут в больших домах, чтобы укрыться от «дождя» и «снега», по бокам коробок проделаны дырки, чтобы можно было глядеть наружу. Они перемещаются в коробках меньшего размера, раскрашенных во все возможные цвета, с колёсами по углам. Им нужна эта коробочная культура, потому что каждый человек мыслит себя заключённым в коробку под названием «тело»; им нужны руки и ноги, пальцы, чтобы держать карандаши и ручки, разные инструменты, им нужен язык, потому что они забыли, как общаться, им нужны глаза, потому что они забыли, как видеть.
Удовольствие от собственных слов получаешь тогда, когда говоришь как можно меньше неправды.
Один плюс один, если только это те единицы, может равняться бесконечности.
А ты счастлив? В данный конкретный миг — занимаешься ли ты тем, чем хотел бы заняться больше всего на свете?
Кроме нее, я ни с кем бы не отважился вести себя естественно, быть таким же ребячливым, таким же глупым, таким же знающим, таким же сексуальным, таким же внимательным и нежным, каким я был на самом деле. Если бы слово «любовь» не было искажено лицемерием и собственничеством, если бы это слово означало то, что подразумевал под ним я, то я готов был признать, что люблю ее.
Нет ничего такого, что, появившись в нашем уме, не имело бы смысла.
Время от времени, — писал я, — забавно просто закрыть глаза и посреди этой темноты шепнуть самому себе: я — волшебник, и когда я открою глаза, то увижу мир, творцом которого являюсь я и только я.
Затем медленно, словно занавес на сцене, приподнимаются веки.
И глядите, без сомнений, вот он, мой мир, точно такой, каким я построил его.
Затем медленно, словно занавес на сцене, приподнимаются веки.
И глядите, без сомнений, вот он, мой мир, точно такой, каким я построил его.
— Ты не устаёшь от своего упрямства?
— Смертельно устаю. Но если упрямство мне требуется для того, чтобы прожить свою жизнь так, как я хочу её прожить, я буду упрямым и впредь!
— Смертельно устаю. Но если упрямство мне требуется для того, чтобы прожить свою жизнь так, как я хочу её прожить, я буду упрямым и впредь!
После того, как она повесила трубку, я сказал в затихший телефон: – Я люблю тебя, Лесли Парриш.
Эти слова, сказанные в полном уединении, так что никто их не услышал, – слова, которые я так презирал и никогда не произносил, – были истинны, как сам свет.
Эти слова, сказанные в полном уединении, так что никто их не услышал, – слова, которые я так презирал и никогда не произносил, – были истинны, как сам свет.
Для меня имеет значение лишь один мир – субъективный мир человека, который каждый создает для себя сам.
Будь у нас свобода воли, мы наплевали бы на всё, как люди. Но нет, мы слуги.
Будьте тише воды, ниже радаров!
И о чём мы перемигиваемся?
Не так уж и важно, во что вы верите. Главное просто верить.
Аз есмь Серафим!… Я шишка, старший у ангелов!
Вы у меня освоите хоккей на костылях!
— Предположим, нам остается жить минут пять. Ведь всякое бывает. Ну взорвется бомба или еще что. Тогда отдашься?
— В такой маловероятной ситуации? Да, идет.
— Да? Дешевка. Видал?
— В такой маловероятной ситуации? Да, идет.
— Да? Дешевка. Видал?
Что есть залог порядочности? Страх! В том и трудность. Вам уже нечего бояться, господа. Вы возлежите на самой вершине могущества, прикрывшись своим ложным идолом. Смеясь над правосудием, вы скрываете свою жизнь даже друг от друга. Но не от Бога.
Геноцид — самое утомительное занятие… после хоккея.
О, нет! Я видел слишком много фильмов про Бонда и понимаю, что все детали плана нельзя раскрывать даже на пороге победы.
Так ты за этим меня позвал? Ради этого я пропустил мультики?
И кто из нас инфантилен? На что ты его подбивала? Врезать мне клюшкой для гольфа? Tы серьезно? Я же долбанный демон!
Если верите в супружество, живите в нем честно. Если нет, – разведитесь быстро.
Ни одно желание не дается тебе отдельно от силы, позволяющей его осуществить.
Я очень ценю две вещи — душевную близость и способность доставлять радость.
Тебе не приходилось замечать, как постепенно меняется внешний облик человека, которого уже знаешь какое-то время?
Чтобы поблагодарить ее за этот день, я потянулся к ее руке и легонько, нежно взял ее в свою. Мы долго смотрели друг на друга, и никто из нас не говорил, никто не заметил, что время остановилось. Само безмолвие сказало за нас то, для чего мы никогда раньше не искали слов.
Один плюс один, если только это те единицы, может равняться бесконечности.
— Ты не устаёшь от своего упрямства?
— Смертельно устаю. Но если упрямство мне требуется для того, чтобы прожить свою жизнь так, как я хочу её прожить, я буду упрямым и впредь!
— Смертельно устаю. Но если упрямство мне требуется для того, чтобы прожить свою жизнь так, как я хочу её прожить, я буду упрямым и впредь!
Удовольствие от собственных слов получаешь тогда, когда говоришь как можно меньше неправды.
Свет и прикосновение, мягкие тени и шепот, и это утро, переходящее в день, переходящее в вечер, и вновь найденный путь навстречу друг другу после целой жизни, прожитой порознь.
— Часто люди тянут друг друга вниз; один из них хочет взлететь, словно воздушный шар, а другой виснет на нем мертвым грузом. Мне всегда было интересно, а что, если оба — и женщина и мужчина устремятся вверх, как шары?!
— Это было бы здорово!
— Это было бы здорово!
А ты счастлив? В данный конкретный миг — занимаешься ли ты тем, чем хотел бы заняться больше всего на свете?
Нет ничего такого, что, появившись в нашем уме, не имело бы смысла.
Кроме нее, я ни с кем бы не отважился вести себя естественно, быть таким же ребячливым, таким же глупым, таким же знающим, таким же сексуальным, таким же внимательным и нежным, каким я был на самом деле. Если бы слово «любовь» не было искажено лицемерием и собственничеством, если бы это слово означало то, что подразумевал под ним я, то я готов был признать, что люблю ее.
Ты сможешь когда-нибудь стать счастливым, только если тебе как-то удастся научиться не всегда думать только о себе. Пока в твоей жизни не найдется места для человека, который был бы для тебя не менее важен, чем ты сам, ты всегда будешь одинок, будешь кого-то искать.
После того, как она повесила трубку, я сказал в затихший телефон: – Я люблю тебя, Лесли Парриш.
Эти слова, сказанные в полном уединении, так что никто их не услышал, – слова, которые я так презирал и никогда не произносил, – были истинны, как сам свет.
Эти слова, сказанные в полном уединении, так что никто их не услышал, – слова, которые я так презирал и никогда не произносил, – были истинны, как сам свет.
В большинстве случаев этот метод выручал меня – уход был быстродействующим средством против всех, кто досаждал мне. Исключением, конечно, в одном случае из двух миллиардов был случай, когда тебе причиняет боль твоя родная душа.
Тебе не приходилось замечать, как постепенно меняется внешний облик человека, которого уже знаешь какое-то время?
Ни одно желание не дается тебе отдельно от силы, позволяющей его осуществить.
Свет и прикосновение, мягкие тени и шепот, и это утро, переходящее в день, переходящее в вечер, и вновь найденный путь навстречу друг другу после целой жизни, прожитой порознь.
Чтобы поблагодарить ее за этот день, я потянулся к ее руке и легонько, нежно взял ее в свою. Мы долго смотрели друг на друга, и никто из нас не говорил, никто не заметил, что время остановилось. Само безмолвие сказало за нас то, для чего мы никогда раньше не искали слов.
— Часто люди тянут друг друга вниз; один из них хочет взлететь, словно воздушный шар, а другой виснет на нем мертвым грузом. Мне всегда было интересно, а что, если оба — и женщина и мужчина устремятся вверх, как шары?!
— Это было бы здорово!
— Это было бы здорово!
Мы забываем днем, а во сне мы помним все сны прошлых лет.
Нет такой проблемы, которую мы не смогли бы разрешить, спокойно и рационально обсудив ее. Если мы будем не согласны друг с другом, что плохого в том, чтобы сказать: «Лесли, я не согласен, вот мои соображения по этому поводу?» А ты в ответ: «Хорошо, Ричард, твои аргументы убедили меня, что твой вариант лучше». Тут и конец разногласиям. И не нужно будет подметать осколки посуды и чинить поломанные двери.
Чем больше я узнавала его, тем больше он вызывал у меня восхищения, и тем чаще я думала: какой он удивительный человек! Вот ключ. Ищите такого любовника, который бы становился лучше с каждым днем, восторг от которого был бы все более ярким, а доверие к которому росло бы вопреки невзгодам.
Мы — мост через вечность, возвышающийся над морем времени, где мы радуемся приключениям, забавляемся живыми тайнами, выбираем себе катастрофы, триумфы, свершения, невообразимые происшествия, проверяя себя снова и снова, обучаясь любви, любви и любви.
Мир этот в действительности даже отдаленно не напоминает то, чем он кажется; все, скрытое, в наших мыслях, осуществляется в нашей жизни; чудеса на самом деле вовсе не чудо.
Она так чертовски умна, что самое худшее, что может случиться, — это что я слишком многому научусь, прежде чем она меня оставит в следующий раз.
Погляди в зеркало, и можешь быть уверен: то, что ты видишь – это не то, что ты есть.
Не знаю, где ты, но где-то ты живешь сейчас на этой земле… Встретиться сейчас мы не можем, я не знаю почему. Однако придет день, и наши вопросы станут ответами, и мы окажемся в чем-то таком светлом… и каждый мой шаг — это шаг к тебе по мосту, который нам предстоит перейти, чтобы встретиться.
Может, важно не столько быть похожими друг на друга, сколько проявлять любознательность? Поскольку мы разные, нас ждут радость знакомства с миром друг друга, возможность дарить друг другу свои увлечения и открытия.
Единственное, что имеет значение в конце нашего пребывания на земле, это то, как сильно мы любили, каким было качество нашей любви.
Лучший способ отплатить за удивительный миг – просто насладиться им.
Родная душа – это тот, у кого есть ключи от наших замков, и к чьим замкам подходят наши ключи. Когда мы чувствуем себя настолько в безопасности, что можем открыть наши замки, тогда наши самые подлинные «я» выходят навстречу друг другу, и мы можем быть полностью и искренне теми, кто мы есть. Тогда нас любят такими, какими мы есть, а не такими, какими мы стараемся быть.
Противоположностью одиночеству, Ричард, является не совместная жизнь, а душевная близость.
Приходится признать, что мы одиноки на этой планете, каждый из нас совершенно одинок, и чем скорее мы это признаем, тем лучше для нас.
Чтобы привлечь что-либо в свою жизнь, представь, будто оно уже там есть.
Единственное, за что Бог обижается на людей, так это за гнусь творимую Его именем.
Основа стратегии: если враг знает, где ты, — будь в другом месте.
Метатрон служит божьим голосом. Всякий придурок, уверявший, что Господь Бог говорил с ним, на самом деле слышал мой голос. Или… свое воображение.
— Один из первых обетов, данных Сыном Божьим Петру, гласил: «Что ты назовёшь Истиной на земле…»
— «Истина в Небесах!»
— «Истина в Небесах!»
Не гипнотизируй, а то подумают, что у нас супружеская размолвка.
Один из недостатков нематериальности муз — с редактором не поспоришь. У авторов, людей, своя точка зрения на происходящее. А все писаки были мужчинами, и ее сделали им. И не только с Богом так. И в Библии дискриминация. В первородном грехе виновата женщина. Женщина срезала Самсону прядь. И голову Иоанна Крестителя тоже требовала женщина. На досуге перечитай. Женщины — враги хуже египтян вкупе с римлянами. Это пахнет дурно.
— Пожалуйста, помолчите!
— Но я и так молчу.
— Вы думаете — это раздражает.
— Но я и так молчу.
— Вы думаете — это раздражает.
Горе парализует, любовь — мотиватор куда серьезнее.
Хочешь спрятать дерево — спрячь его в лесу.
— Хочу глотнуть воздуха — идем гулять.
— Вообще-то, у меня свидание.
— Что?
— Это когда двое увлечены и проводят время вместе.
— А я что тебе предложил?
— Не совсем это… надеюсь.
— Вообще-то, у меня свидание.
— Что?
— Это когда двое увлечены и проводят время вместе.
— А я что тебе предложил?
— Не совсем это… надеюсь.
— Я тебе сердце выжгу!
— Из проверенных источников известно, что у меня его нет.
— Из проверенных источников известно, что у меня его нет.
Быть умным — это одно, а умничать — другое.
Время от времени, — писал я, — забавно просто закрыть глаза и посреди этой темноты шепнуть самому себе: я — волшебник, и когда я открою глаза, то увижу мир, творцом которого являюсь я и только я.
Затем медленно, словно занавес на сцене, приподнимаются веки.
И глядите, без сомнений, вот он, мой мир, точно такой, каким я построил его.
Затем медленно, словно занавес на сцене, приподнимаются веки.
И глядите, без сомнений, вот он, мой мир, точно такой, каким я построил его.
Я впервые увидел это лицо за много лет до того, как мы встретились – самым важным из способов. Случайно.
Как такой умный человек может сомневаться в том, что наше существование – это нечто большее, чем просто фотовспышка на фоне вечности?
Высшей формой отношений между людьми является дружба, а когда появляется любовь, дружбе приходит конец.
Люди живут в больших домах, чтобы укрыться от «дождя» и «снега», по бокам коробок проделаны дырки, чтобы можно было глядеть наружу. Они перемещаются в коробках меньшего размера, раскрашенных во все возможные цвета, с колёсами по углам. Им нужна эта коробочная культура, потому что каждый человек мыслит себя заключённым в коробку под названием «тело»; им нужны руки и ноги, пальцы, чтобы держать карандаши и ручки, разные инструменты, им нужен язык, потому что они забыли, как общаться, им нужны глаза, потому что они забыли, как видеть.
Ты можешь найти ответ где угодно, даже на страницах прошлогодней газеты. Закрой глаза, немного подумай о вопросе и дотронься до любого текста. И там ты найдешь ответ.
Между нами существует некоторое различие. У меня есть ответы на все твои вопросы, но, клянусь, ты не будешь их слушать, пока тебя не разгладило Великим Катком Жизненного Опыта.
Сохрани свою любовь к небу, дитя, и я тебе обещаю: то, что ты любишь, найдёт способ увлечь тебя от земли, в высоту, в её жутковато счастливые ответы на все вопросы.
Не забывай! Кричал я без слов через десятилетия. Никогда не забывай этот миг!
Почему я так очарован и испытываю такую радость лишь от ее поворота мысли, лишь от очертания ее лица или груди, лишь от веселого света в ее глазах, когда она смеется?
Потому что эти уникальные очертания и сияние, Ричард, мы несем с собой из жизни в жизнь. Это наши отличительные знаки, скрытые в глубине нашего сознания под всем тем, во что мы верим, и, ничего не зная о них, мы вспоминаем их, когда встречаемся снова!
Потому что эти уникальные очертания и сияние, Ричард, мы несем с собой из жизни в жизнь. Это наши отличительные знаки, скрытые в глубине нашего сознания под всем тем, во что мы верим, и, ничего не зная о них, мы вспоминаем их, когда встречаемся снова!
В том, что мы слышим, очень многое определяется тем, что мы ожидаем услышать, отсеивая все остальное.
Подлинные истории любви не заканчиваются никогда. Единственная возможность узнать, что случается в «жили долго и счастливо» с идеальным супругом, — состоит в том, чтобы прожить её самому.
Как я могу это знать, почему я так непоколебимо убежден, что смерть не разлучает нас с теми, кого мы любим?
Потому что ты, кого я люблю сегодня потому что она и я умирали уже миллионы раз до этого, и вот мы снова в эту секунду, в эту минуту, в этой жизни снова вместе! Смерть не более разлучает нас, чем жизнь!
Глубоко внутри души каждый из нас знает вечные законы, и один из них состоит в том, что мы всегда будем возвращаться в объятия того, кого мы любим, независимо от того, расстаемся ли мы в конце дня или в конце жизни.
Потому что ты, кого я люблю сегодня потому что она и я умирали уже миллионы раз до этого, и вот мы снова в эту секунду, в эту минуту, в этой жизни снова вместе! Смерть не более разлучает нас, чем жизнь!
Глубоко внутри души каждый из нас знает вечные законы, и один из них состоит в том, что мы всегда будем возвращаться в объятия того, кого мы любим, независимо от того, расстаемся ли мы в конце дня или в конце жизни.
Пройди через стену, которая отделяет то, что ты знаешь, и то, о чем осмеливаешься говорить.
Что самое важное в любой выбранной нами жизни? – думал я. – Может ли все быть таким простым и сводиться к близости с тем, кого мы любим?
Ошибок не бывает. События, которые вторгаются в нашу жизнь, какими бы неприятными для нас они ни были, необходимы для того, чтобы мы научились тому, чему должны научиться.
Я поцеловал её улыбку.
Если ты хочешь, чтобы кто-то остался в твоей жизни, – никогда не относись к нему равнодушно!
Ты — причина меня такого, каким ты знаешь меня в своей жизни.
Достаточно было измениться нашим мыслям — и мир вокруг нас тоже изменился.
— Если хочешь найти того, кого полюбишь, — сказала она мне однажды, — то секрет состоит в том, чтобы сначала найти того, кто тебе понравится. — Мы с ней были лучшими друзьями до того, как полюбили друг друга. Она мне нравилась, я ею восхищался, я доверял ей!
Что, если мы родные души? — спросил я себя мысленно, пока она плакала. — Что, если мы всю жизнь искали именно друг друга? Мы соприкоснулись, ощутили на момент, какой может быть земная любовь, и что, теперь из-за моих страхов мы расстанемся и никогда больше не увидим друг друга? И мне придется до конца дней своих искать ту, что я уже однажды нашел, но испугался и не сумел полюбить?
Если хочешь, чтобы волшебство вошло в твою жизнь, откажись от своих защитных приспособлений. Волшебство во много раз сильнее, чем сталь!
Ты когда-нибудь чувствовал, — спросила она, — что тебе не хватает того, кого ты никогда не встречал?
— Стоп, стоп, стоп! Он никак не может быть отцом – посмотри на отвороты его джинсов!
— Да, знакомить тебя с телевизором было опрометчиво.
— Да, знакомить тебя с телевизором было опрометчиво.
— Бежим! Возьми меня за руку.
— Вот теперь точно пойдут слухи…
— Вот теперь точно пойдут слухи…
— Вы не особенно боитесь.
— Вы не особо пугаете.
— Вы не особо пугаете.
Салли зашла к тебе мило побеседовать, а потом случайно задержалась… и драила полы у тебя всю ночь, судя по состоянию ее коленей.
— Я знаю, что ты настоящий.
— На 100%?
— Никто не может прикидываться таким занудой круглосуточно.
— На 100%?
— Никто не может прикидываться таким занудой круглосуточно.
— На кону жизни реальных людей, тебя это хоть как-то волнует?
— Волнение поможет их спасти?
— Нет.
— Тогда я и дальше буду избегать этой ошибки.
— Волнение поможет их спасти?
— Нет.
— Тогда я и дальше буду избегать этой ошибки.
— Зачем он даёт нам подсказки?
— Добрый самаритянин.
— Который снаряжает живые бомбы?!
— Скверный самаритянин.
— Добрый самаритянин.
— Который снаряжает живые бомбы?!
— Скверный самаритянин.
Хватит. Я в шоке. Видите, на мне одеяло. И вообще, я только что поймал вам серийного убийцу.
В мире закрытых дверей тот, у кого есть ключ, — король. И, дорогуша, ты должен увидеть меня в короне.
То, что один предполагает, другой уже наверняка где-нибудь делает.
То, что очаровывает нас, также ведет и защищает. Страстная одержимость чем-нибудь, что мы любим — парусами, самолетами, идеями, — и неудержимый магический поток прокладывает нам путь вперед, низводя до нуля значительность правил, здравый смысл и разногласия, перенося нас через глубочайшие ущелья различий во мнениях. Без силы этой любви мы становимся лодками, увязшими в штиле на море беспросветной скуки, а это смертельно.
Любовь! Такая сильная! Если бы она была зеленой, она бы оказалась такой зеленой, такой невообразимо зеленой, что даже Идея о Зеленом не могла бы ее вообразить.
Чем более просветленными становимся мы, тем менее возможно для нас жить в согласии с кем-либо где бы то ни было. Чем больше мы узнаем, тем лучше для нас жить самим по себе.
Жизнь – это только сон, любовь моя.
Нет такого писателя во всем мире, – я говорил предельно медленно, – который или которая бы смогли бы писать книгу на идеях, в которые она или он не верили бы. Мы можем написать что-то настоящее, если только верим по-настоящему.
Ну а что, если я не убегу? Что мне терять, кроме сотен тонн стальных оков, которые якобы делают меня неуязвимым? Возможно, расправив освобожденные от брони крылья, я смогу летать так, чтобы меня не сбили.
До тех пор, пока мы верим во время как последовательность событий, мы видим становление, а не бытие. Вне времени все мы – одно.
Секрет моей силы, — продолжал он, — в том, что я не вру.
Каким бы ни был наш следующий шаг, он нужен для того, чтобы достичь того места, куда мы выбрали идти.
Она стояла на той вершине, которая была видна мне лишь издали; она видела свет, она знала секрет, который никогда не был мне доступен.
Дело не в вещах, Ричи, дело в смысле вещей.
Из-за того, что мы берем на веру лежащее на поверхности, мы забываем, что внешнее – это не то, что мы есть на самом деле.
Может быть, у совершенных нет родных душ потому, что они переросли все человеческие потребности?
Что в отдалении и отдельно, что вместе и отдельно — всё равно мы будем слишком несчастливы. Я ощущаю себя существом которое много плачет, существом, которое даже обязано плакать, потому что счастье нужно выстрадать. А я знаю, что мне ещё рано превращать жизнь в сплошное страдание.
[Глядя на подвешенный за горло манекен]
— Это ты его довел своими разговорами?
— Мы чемодан нашли. Кое-кто говорил, что чемодан взял убийца. А вот он лежит у нашего любимого психопата.
— Я не психопат, а высокоактивный социопат, выучи термины!
— Я не психопат, а высокоактивный социопат, выучи термины!
— А вы какого чёрта здесь?
— Я тоже рад вас видеть!
— Я тоже рад вас видеть!
— У него другая жизнь.
— Какая жизнь? Меня же не было.
— Какая жизнь? Меня же не было.
Вы видите, но не наблюдаете.
— Здесь мертвая женщина.
— Превосходный анализ, но я думал, вы копнете поглубже.
— Превосходный анализ, но я думал, вы копнете поглубже.
— Он вам предлагал шпионить за мной?
— Да…
— Вы взяли деньги?
— Нет…
— Могли бы прокутить, думайте в другой раз…
— Да…
— Вы взяли деньги?
— Нет…
— Могли бы прокутить, думайте в другой раз…
Поспешные выводы опасны.
Интуиция — не пустяк. Это обработка данных столь быстрая, что разум её не воспринимает.
Каждой сказке нужен старый добрый злодей.
— На фото Вы выглядите выше.
— Для этого нужно хорошее пальто и невысокий друг.
— Для этого нужно хорошее пальто и невысокий друг.
Единственная реальность – Жизнь!
Ты смотрел на жизнь как на шахматную игру, и за это я благодарна тебе. Мне виделась соната. Из за этих различий погибли и король и королева, и оборвалась мелодия.
— У меня была в ходу гипотеза, почти теория… Вот она: красивые женщины почти равнодушны к сексу…
— Знаешь, что неверно в твоей гипотезе? — спросила она.
— Думаю, что в ней все верно. Но есть исключения, и ты — спасибо Творцу — одно из них. А в общем случае дело обстоит так: красивые женщины устают от того, что их рассматривают в качестве сексуальных объектов. В то же время они знают, что их достоинства этим исчерпываются, поэтому их переключатели срабатывают на выключение.
— Занятно, но неправильно, — сказала она.
— Почему?
— Детская наивность. Переверни наоборот. Согласно моей теории, Ричард, привлекательные мужчины почти равнодушны к сексу.
— Чепуха! Что ты хочешь этим сказать?
— Слушай: «Я защищена от привлекательных мужчин как крепость, я холодна к ним, я не подпускаю их к себе ближе, чем на расстояние вытянутой руки, не отвожу им никакой роли в моей жизни, и после этого всего начинает почему-то казаться, что они не получают такого удовольствия от секса, как мне бы хотелось…»
— Неудивительно, — сказал я и при виде разлетающихся обломков моего разгромленного предположения понял, что она имеет в виду. Неудивительно! Если бы ты не была так холодна к ним, если бы ты чуть-чуть открылась, дала им понять, как ты себя чувствуешь, что ты думаешь, — ведь в конце концов ни один из нас, по-настоящему привлекательных мужчин, не хочет, чтобы к нему относились как к секс-машине! Вот и получается, что если женщина дает нам почувствовать чуть-чуть человеческого тепла, выходит совсем другая история!
— И какова мораль этой басни, Ричард?
— Там, где, отсутствует душевная близость, идеального секса быть не может, — сказал я. — И если кто-то постигает это, и если он находит того, кем восторгается, кого любит, уважает и искал всю свою жизнь, разве не может оказаться, что он находит тем самым самую уютную постель для себя? И даже если тот, кого он нашел, оказывается прекрасной женщиной, не может ли оказаться, что она будет уделять очень много внимания сексуальному общению с ним и будет наслаждаться радостями физической близости в той же мере, что и он сам?
— Знаешь, что неверно в твоей гипотезе? — спросила она.
— Думаю, что в ней все верно. Но есть исключения, и ты — спасибо Творцу — одно из них. А в общем случае дело обстоит так: красивые женщины устают от того, что их рассматривают в качестве сексуальных объектов. В то же время они знают, что их достоинства этим исчерпываются, поэтому их переключатели срабатывают на выключение.
— Занятно, но неправильно, — сказала она.
— Почему?
— Детская наивность. Переверни наоборот. Согласно моей теории, Ричард, привлекательные мужчины почти равнодушны к сексу.
— Чепуха! Что ты хочешь этим сказать?
— Слушай: «Я защищена от привлекательных мужчин как крепость, я холодна к ним, я не подпускаю их к себе ближе, чем на расстояние вытянутой руки, не отвожу им никакой роли в моей жизни, и после этого всего начинает почему-то казаться, что они не получают такого удовольствия от секса, как мне бы хотелось…»
— Неудивительно, — сказал я и при виде разлетающихся обломков моего разгромленного предположения понял, что она имеет в виду. Неудивительно! Если бы ты не была так холодна к ним, если бы ты чуть-чуть открылась, дала им понять, как ты себя чувствуешь, что ты думаешь, — ведь в конце концов ни один из нас, по-настоящему привлекательных мужчин, не хочет, чтобы к нему относились как к секс-машине! Вот и получается, что если женщина дает нам почувствовать чуть-чуть человеческого тепла, выходит совсем другая история!
— И какова мораль этой басни, Ричард?
— Там, где, отсутствует душевная близость, идеального секса быть не может, — сказал я. — И если кто-то постигает это, и если он находит того, кем восторгается, кого любит, уважает и искал всю свою жизнь, разве не может оказаться, что он находит тем самым самую уютную постель для себя? И даже если тот, кого он нашел, оказывается прекрасной женщиной, не может ли оказаться, что она будет уделять очень много внимания сексуальному общению с ним и будет наслаждаться радостями физической близости в той же мере, что и он сам?
Мало помалу, думал я, мы восстанавливаем сознательное понимание того, что мы уже знаем от рождения: истинно все то, во что желает верить наше высшее внутреннее Я.
Если у тебя есть деньги, это прекрасно. Для женщины важно то, используешь ли их ты для того, чтобы купить её.
Но она так далека: Разве это не интересно, Ричард, как бесконечно она далека? Вы стоите, разделяемые тридцатою дюймами, но нет способа преодолеть пропасть и сказать: «привет».
Слабость гения — нужда в аудитории.
— Нужно вызвать полицию.
— Да. [Стреляет пять раз в воздух] Уже едут.
— Да. [Стреляет пять раз в воздух] Уже едут.
— В этом ваш кайф — рискнуть жизнью, чтобы умом блеснуть.
— Зачем мне это?
— Вы идиот.
— Зачем мне это?
— Вы идиот.
— Не пяльтесь!
— Почему? Вы же пялитесь.
— Обоим нельзя.
— Почему? Вы же пялитесь.
— Обоим нельзя.
— Я бывший солдат. Я убивал людей.
— Ты же был доктором!
— Бывали плохие дни.
— Ты же был доктором!
— Бывали плохие дни.
Я нужен тебе, без меня ты ничто. Мы одинаковые — ты и я. Только ты скучный. Ты на стороне ангелов.
— Вы хоть иногда можете вести себя как взрослые люди?
— Я веду блог в интернете, а он забыл надеть брюки. Я не стал бы очень надеяться.
— Я веду блог в интернете, а он забыл надеть брюки. Я не стал бы очень надеяться.
О, может быть я и на стороне ангелов, но даже на секунду не подумай, что я один из них.
— С Рождеством!
— Ты же его ненавидишь.
— Видимо, в пунше что-то было.
— Точно! Иди выпей еще.
— Ты же его ненавидишь.
— Видимо, в пунше что-то было.
— Точно! Иди выпей еще.
Вначале популярность забавляет. Вы не возражаете против телекамер, за этими линзами – целый круг очень милых и приятных людей. Я могу быть милым с ними до тех пор, пока они милы со мной, и еще две минуты потом.
Самоубийство, как и всякое убийство, совсем не творческий поступок! Каждый, кто отчаялся настолько, что может совершить самоубийство, — думал я, обладает достаточной настойчивостью, чтобы подойти к проблеме творчески и решить её: сорваться в полночь, незаконно проникнуть на борт судна, идущего в Новую Зеландию, и начать всё сначала — жить так, как он всегда хотел. Однако люди боятся бросить вызов судьбе.
Двое начинают скучать, — сказала она однажды вечером, — не тогда, когда они долго находятся физически в одном месте. Они скучают, если далеки друг от друга ментально и духовно.
– Каждая актриса в Голливуде, каждая красивая женщина, которую я знаю, притворяется красивой и боится, что мир откроет секрет ее привлекательности рано или поздно. Это касается и меня.
Я покачал головой.
– Сумасшедшая. Ты совсем сумасшедшая.
– Мир сходит с ума, когда речь идет о красоте.
Я покачал головой.
– Сумасшедшая. Ты совсем сумасшедшая.
– Мир сходит с ума, когда речь идет о красоте.
Катастрофа не была проявлением моей защиты в действии, этот случай был скорее свидетельством того, что она бывает ненадёжной.
Мы должны иметь дело с той валютой, которая представляет для нас ценность, — продолжила она, — в противном случае любой успех в мире не покажется нам удовлетворительным, не принесёт счастья. Если кто — то пообещаешь, что тебе заплатят миллион скрунчей за то, что ты перейдёшь через улицу, а скрунчи не представляют для тебя никакой ценности, — ты будешь переходить через дорогу? А если тебе пообещают сто миллионов скрунчей, что тогда?
Немало постранствовав, я знал, что Америку осваивали удивительно привлекательные женщины, ведь миллионы их дочерей населяют эту страну сегодня.
Отсутствие мыслей неизменно. Приятно быть не мной: вечная расслабуха.
— Ты ругался с банкоматом?
— Я ругался, а ему было некуда деться.
— Я ругался, а ему было некуда деться.
Я был холодным и твёрдым, я был мостом, я лежал над пропастью.
Не рухнув, ни один мост, коль скоро уж он воздвигнут, не перестает быть мостом.
Есть ещё похер в похеровницах.
Так вот, состояние пациента стабильное: он мертв.
Заниматься благотворительностью при капитализме — все равно, что заклеивать лейкопластырем раковую опухоль.
Поеду в тот, другой, город. Честно, я всегда этого хотел и сейчас хочу. И хочу встретиться с этим человеком. Япона мать, да я просто хочу что-нибудь делать! Путешествовать на транссибирском экспрессе, побывать в Индии, постоять на Айерс-рок, промокнуть до нитки в Мачу-Пикчу! Хочу заняться серфингом! Я все-таки куплю дельтаплан. Снова приеду к Большому Каньону и на этот раз не остановлюсь у обрыва. Я хочу увидеть северное сияние со Шпицбергена или в Гренландии, хочу увидеть полное затмение, хочу наблюдать пирокластические зрелища, хочу пройти по лавовому туннелю, хочу увидеть Землю из космоса, хочу пить тибетский чай в Ладакхе, я хочу плыть вниз по Амазонке и вверх по Янцзы и гулять по Великой Китайской стене. Я хочу побывать в Азании! Я хочу снова увидеть, как с палуб авианосцев сбрасывают вертолеты. Я хочу оказаться в постели разом с тремя женщинами!..
А знаешь, — сказал он, — если бы от меня зависело, я бы запретил всем, кто верит в астрологию, Библию, чудесное исцеление и прочую хиромантию, пользоваться электричеством, автомобилями, поездами, и самолетами, и пластмассовыми вещами. Мракобесы втемяшили себе в башку, что вселенная живет по их кретинским законам. Это их дело, пусть тешат себя иллюзиями. Но как они тогда, блин, смеют прикасаться к плодам чистого человеческого гения, к тому, чего ценой тяжкого труда добились люди несравненно лучше их? Да кто возьмется перечислить все те вещи, которых сейчас не было бы вокруг нас, если бы не нашлись люди здравомыслящие и упорные…
— Да успокойся ты, дружище. Разве нельзя, глядя смерти в лицо, сохранять достоинство?
— В жопу достоинство! Я жить хочу!
— В жопу достоинство! Я жить хочу!
Неужели это действительно так просто? Неужели женщина — это место, а мужчина всего лишь вещь?
Прежние мечты были прекрасны. Они не сбылись, но я рад, что они у меня были.
Просто благодарен судьбе за то, что по крайней мере я встретил тебя. Ведь мы могли пролететь друг мимо друга, как две пылинки во Вселенной.
Этот эффект длится всего несколько секунд, когда солнце только что ушло за горизонт, но его лучи как бы рикошетом продолжают освещать землю.
Крики тех, кто хочет спасти меня, сменяются криками продающих меня. Кто же перекричит?
Сейчас мне совершенно ясно, что я давно уже шел к тебе — а ты ко мне, хотя мы и не подозревали о существовании друг друга. Какая-то бездумная уверенность, скрытая глубоко под нашим неведением, и привела нас друг к другу. Как две одиноких птицы, мы парили над великой равниной, подчиняясь некоему небесному расчету, и все годы, прожитые нами, нужны были для того, чтобы мы наконец встретились.
Странная штука — дорога. Не ведая ни о чём, я брёл себе и брёл в тот августовский день и вдруг поднял глаза, — а ты уже шла по траве навстречу.
Оглядываясь назад, я понимаю, что произошло неизбежное, я называю это высочайшей вероятностью невероятного, а если попросту, иначе и быть не могло.
Оглядываясь назад, я понимаю, что произошло неизбежное, я называю это высочайшей вероятностью невероятного, а если попросту, иначе и быть не могло.
Сам по себе предмет служит просто орудием для отражения света, его проводником. И если освещение хорошее, то всегда можно найти в предмете что-то достойное внимания фотографа.
Мы живём в мире, где чёрствость и безразличие всё чаще становятся нормой человеческих отношений, а наши души, как панцирем, покрыты струпьями засохших страданий и обид.
В том океане двойственности, в котором мы живем, такого рода определенность приходит только раз, и никогда больше не повторяется, сколько бы жизней мы не прожили.
То есть я именно создаю картину: меняю объективы, веду съёмку с разных ракурсов, чтобы выразить на фотографии собственное видение предмета или пейзажа.
Я не воспринимаю вещи такими, какие они есть, а стараюсь найти их суть. И вкладываю в эту работу душу. Пытаюсь найти скрытую поэзию образа.
Я не воспринимаю вещи такими, какие они есть, а стараюсь найти их суть. И вкладываю в эту работу душу. Пытаюсь найти скрытую поэзию образа.
Слова можно ощущать физически, а не только обозначать ими какие-то понятия.
Тест IQ непригоден для оценки способностей людей, потому что он не принимает в расчет магию, а она очень важна как сама по себе, так и в качестве дополнения к логике.
Для детей естественно воспринимать родителей своего рода бесполыми существами.
Анализ разрушает целое. Есть некоторые вещи, таинственные вещи, которые должны оставаться нетронутыми. Если будешь рассматривать их по частям, они исчезнут.
Франческа ничего не ответила, изумляясь, что на свете существует человек, которому не все равно, как называется место, где растет трава, — луг или пастбище. Его волнует цвет неба, он пишет стихи и не пишет прозу, играет на гитаре и зарабатывает на жизнь тем, что создает образы, а все свои орудия труда носит в рюкзаке. Он словно ветер. И двигается как ветер. Может быть, ветер его и принес.
— За окном спешат люди, они меня не видят. Они спешат, садятся в поезд, такси… им есть куда и к кому ехать, а я сижу и жду, жду…
— И чего вы ждёте?
— Вдруг что-нибудь произойдёт.
— И чего вы ждёте?
— Вдруг что-нибудь произойдёт.
— Вы не задумывались о том, что можно жить без ножей?
— Можно жить без ножей, без рук, без ног, без вас… Только что это за жизнь?
— Можно жить без ножей, без рук, без ног, без вас… Только что это за жизнь?
Лампочку, которая светит, не выбрасывают.
Когда-то я жил на стороне улицы с четными номерами домов и смотрел в окна домов напротив — с нечетными номерами. И казалось, люди там счастливее, комнаты светлее, жить там веселее… Но комнаты там были темные, квартиры тесные, а жильцы смотрели на дома с четными номерами. Потому что всегда кажется, что везет кому-то другому.
— Помните ту порванную купюру?
— Какую?
— Которую вы порвали пополам, и две половинки ничего не стоили порознь. Вы верите в это?
— Какую?
— Которую вы порвали пополам, и две половинки ничего не стоили порознь. Вы верите в это?
Я из породы людей-пылесосов. Они нужны, чтобы другим было легче дышать.
— Так больше нельзя.
— Что нельзя?
— Жить врозь…
— Что нельзя?
— Жить врозь…
Научитесь проигрывать, а то выигрыши перестанут радовать.
Невезучесть необъяснима. Это как музыкальный слух: либо он есть, либо его нет.
— У меня ничего не получается. Я даже утопиться не могу…
— Не унывайте! Когда-нибудь получится.
— Не унывайте! Когда-нибудь получится.
Со мной всегда так: всё начинается плохо, а заканчивается ещё хуже…
Дурных путей нет, есть дурные встречи.
Мужчины на меня действуют как красивые наряды в витринах — всё время хочется примерить.
Похоже, вы собираетесь совершить глупость. Чего вы ждете? Когда поднимется вода? Видите, это не так уж легко. Вам кажется, нужно ни о чем не думать, расслабиться, но это никогда не получается. Мост не самое подходящее место для этого – вам обязательно кто-нибудь помешает.
Он – психолог. Он сразу понял, что у меня жуткая хандра и меня нужно взбодрить. Он так усердно меня взбадривал, что мне показалось, что я беременна. Но мне повезло – это был аппендицит. Повезло, конечно, относительно… Анестезиолога нельзя было назвать удачной находкой.
— Вы меня боитесь?
— С вашей челюстью вы вряд ли похожи на ангела.
— С вашей челюстью вы вряд ли похожи на ангела.
— Вы закончили?
— Нет!
— Простите, месье, вы позволите?
— Нет, они еще не кончили, с презервативом это всегда задерживается….
— Извините…
— Если только она ими пользуется…
— Вы ими пользуетесь?
— Чем?
— Как вы думаете, когда запираетесь в сортире с первым встречным? Что вы надеваете — беруши для ушей? Пижаму?
— Это не первый встречный! У него тахикардия…
— Ну и что?
— У него так сильно бьется сердце, у меня такое тоже бывает, мне хотелось чтобы меня обняли…. Да, может быть, это слишком быстро, я не задумывалась…
— Да я тоже не задумывался… Мы не задумывались…
— Как вы похожи, вам обоим не грозит воспаление мозга!
— Нет!
— Простите, месье, вы позволите?
— Нет, они еще не кончили, с презервативом это всегда задерживается….
— Извините…
— Если только она ими пользуется…
— Вы ими пользуетесь?
— Чем?
— Как вы думаете, когда запираетесь в сортире с первым встречным? Что вы надеваете — беруши для ушей? Пижаму?
— Это не первый встречный! У него тахикардия…
— Ну и что?
— У него так сильно бьется сердце, у меня такое тоже бывает, мне хотелось чтобы меня обняли…. Да, может быть, это слишком быстро, я не задумывалась…
— Да я тоже не задумывался… Мы не задумывались…
— Как вы похожи, вам обоим не грозит воспаление мозга!
Вы из Парижа? Не встречали там растерянную блондинку с водонепроницаемыми часами и печалью на лице?
Я ещё не привыкла говорить «нет».
Хочешь десерт? Например, официанта со сливками?
Вы похожи на человека, который собирается сделать глупость.
— В первый раз всегда так. К тому же вы смущались, потому что оба были слишком молоды.
— Нет, это потому что мы были в туалете на бензоколонке. А там не очень-то удобно… Вы никогда не пробовали?
— Нет…
— Не удобно… особенно на дорогах!
— Нет, это потому что мы были в туалете на бензоколонке. А там не очень-то удобно… Вы никогда не пробовали?
— Нет…
— Не удобно… особенно на дорогах!
Должны ли люди убивать друг друга, лишь для того, чтобы получить острые ощущения?
Хотел бы я увидеть балет. Уверен, это было бы приятным воспоминанием в окопах.
Если я сама себя не пожалею, то кто пожалеет?
— Я знал, что не усну сегодня, поэтому гулял по саду, доверяя звездам свою удачу.
— Они ее удовлетворили?
— Нет, они казались равнодушными. Они просто продолжали сиять, маленькие показушники!
— Они ее удовлетворили?
— Нет, они казались равнодушными. Они просто продолжали сиять, маленькие показушники!
— Я думал, что мышцы танцоров подобны силачам.
— О, не совсем. Это немного страшно, мы стараемся сочетать стройность с силой.
— О, не совсем. Это немного страшно, мы стараемся сочетать стройность с силой.
Мы молоды, и жить ведь хорошо. Даже жить так, как я! Хотя, Бог знает, я слышала, как они называли это «самым легким путем». Интересно, откуда они взяли эту фразочку? Знаю одно, это не могла придумать женщина… Полагаю, ты думаешь, что я грязь…
— Это так поспешно. Ты абсолютно уверен?
— Майра, я никогда в жизни ни в чем не был так уверен. В тот момент, когда ты покинула меня после авианалета, я знал, что должен снова отыскать тебя. Я нашел тебя и теперь никогда тебя не отпущу. Такой ответ тебе подходит?
— Майра, я никогда в жизни ни в чем не был так уверен. В тот момент, когда ты покинула меня после авианалета, я знал, что должен снова отыскать тебя. Я нашел тебя и теперь никогда тебя не отпущу. Такой ответ тебе подходит?
— Балет был прекрасен.
— Мадам не разделяет это мнение.
— Что ж, эксперты никогда не видят того, что видят люди со стороны, и я тебя уверяю, это было прекрасно.
— Это определенно доказывает, что вы не специалист.
— Мадам не разделяет это мнение.
— Что ж, эксперты никогда не видят того, что видят люди со стороны, и я тебя уверяю, это было прекрасно.
— Это определенно доказывает, что вы не специалист.