Погрузитесь в мир блеска, роскоши и тайн Великого Гэтсби — классического романа, который перенесет вас в эпоху безудержного веселья и разрушительной страсти. Следуйте за загадочным Джейем Гэтсби и его стремлением к идеалам, раскрывая темные тайны общества роскоши и алчности. Откройте для себя историю любви, предательства и человеческих страстей, которая оставит незабываемый след в вашем сердце. Лучшие цитаты из книги Великий Гэтсби собраны в данной подборке.
Сдержанность в суждениях несет в себе негасимую надежду на лучшее.
Если когда-нибудь тебе захочется кого-то критиковать, – сказал он, – вспомни, что далеко не все люди в мире обладают теми преимуществами, которые дарованы тебе
Нет смятения более разрушительного, нежели смятение ума, мыслящего незатейливыми штампами
При рождении люди далеко не в равной мере наделяются способностью следовать нравственным устоям.
Гэтсби верил в зеленый огонек, в ослепительно сияющее будущее, что с каждым годом от нас все дальше и дальше. Вот оно вновь ускользнуло, но не беда – завтра ускорим бег, протянем руки чуть дальше… И в одно прекрасное утро… Так мы и плывем вперед, против течения, а оно неустанно сносит наши утлые челны в прошлое.
Каждый из нас втайне считает себя обладателем хотя бы одной основополагающей добродетели, и признаюсь: я один из немногих честных людей, которых когда-либо знал.
Так мы и плывем вперед, против течения, а оно неустанно сносит наши утлые челны в прошлое.
Никакое пламя или шквальный ветер не в силах разрушить то, что человек хранит в потаенных уголках своей души.
– Если когда-нибудь тебе захочется кого-то критиковать, – сказал он, – вспомни, что далеко не все люди в мире обладают теми преимуществами, которые дарованы тебе.
Если когда-нибудь тебе захочется кого-то критиковать, – сказал он, – вспомни, что далеко не все люди в мире обладают теми преимуществами, которые дарованы тебе.
Какой смысл чего-то добиваться, если мне было куда приятнее говорить ей о том, чего я собираюсь добиться.
Они были беспечны, Том и Дейзи, – ломали вещи и людские судьбы, а затем отступали под защитой своих денег или своей безграничной легкомысленности, или чего-то еще, что удерживало их вместе, оставляя другим разбираться с тем, что они сделали…
Мне тридцать, – ответил я. – Я уже пять лет как вышел из того возраста, когда можно лгать самому себе и почитать это за честь.
Лживость в женщине не относится к числу тех пороков, за которые следует строго судить.
Ведь в конечном итоге на жизнь лучше всего смотреть из одного-единственного окошка. Так она видится шире и полнее.
Ты или охотник, или добыча, или действуешь, или устало ждешь своего часа
Для нее стань самым бойким и хоть шляпу золотую надевай в угоду ей, Прыгай выше всех и только сил, конечно, не жалей, И тогда она воскликнет: Мальчик в шляпе золотой, Я хочу, чтобы ты был мой! Томас Парк д’Инвильер
Давайте научимся по-настоящему дружить с человеком, пока он жив, – заметил он. – После смерти, я считаю, надо оставить его в покое.
Это не игра слов и даже не парадокс – ведь в конечном итоге на жизнь лучше всего смотреть из одного-единственного окошка. Так она видится шире и полнее.
Я повернулся и ушел: злой, наполовину влюбленный и бесконечно несчастный.
Я рада, что девочка. Очень надеюсь, что она вырастет дурочкой. Ведь в нашем мире самое лучшее для девочки – быть хорошенькой дурочкой
Ты или охотник, или добыча, или действуешь, или устало ждешь своего часа.
Для нее стань самым бойким и хоть шляпу золотую надевай в угоду ей, Прыгай выше всех и только сил, конечно, не жалей, И тогда она воскликнет: Мальчик в шляпе золотой, Я хочу, чтобы ты был мой!
Он относился к весьма характерному для Америки типу людей, которые к двадцати с лишним годам достигают таких ослепительных высот, что вся их последующая жизнь имеет привкус некоего разочарования.
Солнце пригревало все сильнее, листва распускалась с фантастической быстротой, словно при ускоренной киносъемке, и я почувствовал знакомую с детства уверенность, что летом жизнь начинается заново.
– Если когда-нибудь тебе захочется кого-то критиковать, – сказал он, – вспомни, что далеко не все люди в мире обладают теми преимуществами, которые дарованы тебе.
Ведь в нашем мире самое лучшее для девочки – быть хорошенькой дурочкой
Ты или охотник, или добыча, или действуешь, или устало ждешь своего часа.
Невыразимо грустно смотреть свежим взглядом на то, с чем ты уже успел свыкнуться ценой немалых трудов.
Тридцатилетие – оно сулило все больше одиночества, все меньше знакомых-холостяков, все меньше энергии и энтузиазма, все меньше волос на голове.
При рождении люди далеко не в равной мере наделяются способностью следовать нравственным устоям
Сдержанность в суждениях несет в себе негасимую надежду на лучшее
Вот и хорошо, – сказала я. – Я рада, что девочка. Очень надеюсь, что она вырастет дурочкой. Ведь в нашем мире самое лучшее для девочки – быть хорошенькой дурочкой
Что при рождении люди далеко не в равной мере наделяются способностью следовать нравственным устоям.
Поведение человека может основываться на различных мотивах – от твердокаменной непоколебимости до слюнтяйского малодушия
Гэтсби верил в зеленый огонек, в ослепительно сияющее будущее, что с каждым годом от нас все дальше и дальше. Вот оно вновь ускользнуло, но не беда – завтра ускорим бег, протянем руки чуть дальше… И в одно прекрасное утро…
Теперь я хотел возобновить свои литературные опыты и вновь сделаться специалистом узкого профиля, так называемым всесторонне образованным человеком. Это не игра слов и даже не парадокс – ведь в конечном итоге на жизнь лучше всего смотреть из одного-единственного окошка. Так она видится шире и полнее.
Я почувствовал знакомую с детства уверенность, что летом жизнь начинается заново.
Жизнь начинается снова с первым осенним похолоданием.
Если когда-нибудь тебе захочется кого-то критиковать, – сказал он, – вспомни, что далеко не все люди в мире обладают теми преимуществами, которые дарованы тебе.
Сегодня глумятся над семьей и семейными ценностями, а завтра выкинут за борт все моральные устои и разрешат браки между белыми и черными.
После двух чаш шампанского все происходящее вокруг виделось мне преисполненным значительности и некой особой философской глубины.
Эта неотразимая улыбка понимала вас настолько, насколько вы хотели быть понятым, верила в вас так же, как вы сами хотели бы в себя верить, и убеждала вас в том, что вы производите именно то впечатление, которое стремитесь произвести.
Это огромное преимущество – оставаться трезвым в пьяной компании.
Сдержанность в суждениях несет в себе негасимую надежду на лучшее.
Практически любое проявление самоуверенности каждый раз ошеломляет и обескураживает меня.
– Мне тридцать, – ответил я. – Я уже пять лет как вышел из того возраста, когда можно лгать самому себе и почитать это за честь.
Летом жизнь начинается заново.
Американцы, иногда готовые стать крепостными, никогда не соглашаются сделаться крестьянами.
Итак, мы мчались навстречу смерти сквозь прохладные сумерки.
Ведь в нашем мире самое лучшее для девочки – быть хорошенькой дурочкой.
Он много говорил о прошлом, и я понял, что он хочет что-то возродить, некий образ самого себя, когда-то влюбившегося в Дейзи. С тех пор ему многое довелось пережить, но если бы он однажды смог вернуться к некой отправной точке и заново, не спеша, пройти весь путь, возможно, он бы понял, что именно он утратил…
Вот и хорошо, – сказала я. – Я рада, что девочка. Очень надеюсь, что она вырастет дурочкой. Ведь в нашем мире самое лучшее для девочки – быть хорошенькой дурочкой.
На жизнь лучше всего смотреть из одного-единственного окошка. Так она видится шире и полнее.
Она не ответила. Я повернулся и ушел: злой, наполовину влюбленный и бесконечно несчастный.
При этом их становится все больше: У богачей – деньжат, у бедных – ребятишек. Всем ясно это, Понятно очень…
Что-то заставляло его углубляться в дебри тривиальных идей, словно укоренившееся самолюбование своей силой перестало удовлетворять его властную натуру.
Я рада, что девочка. Очень надеюсь, что она вырастет дурочкой. Ведь в нашем мире самое лучшее для девочки – быть хорошенькой дурочкой.
Почти всегда показное поведение служит прикрытием чему-то, хотя вначале это не так заметно
А в голове все билась и билась одна мысль: живешь лишь раз, живешь лишь раз.
Он относился к весьма характерному для Америки типу людей, которые к двадцати с лишним годам достигают таких ослепительных высот, что вся их последующая жизнь имеет привкус некоего разочарования
Ведь в нашем мире самое лучшее для девочки – быть хорошенькой дурочкой
Очень надеюсь, что она вырастет дурочкой. Ведь в нашем мире самое лучшее для девочки – быть хорошенькой дурочкой
Никакое пламя или шквальный ветер не в силах разрушить то, что человек хранит в потаенных уголках своей души.
И тут мне пришло в голову, что никакие различия – расовые, культурные или духовные – не идут в сравнение с разницей между здоровым и больным человеком.
– Давайте научимся по-настоящему дружить с человеком, пока он жив, – заметил он. – После смерти, я считаю, надо оставить его в покое.
Он рано познал женщин и, поскольку они его избаловали, стал презирать их: юных девственниц – за их неопытность, всех остальных – за истерики и визг по поводу того, что он, в своем неуемном самолюбовании, считал чем-то само собой разумеющимся.
И я почувствовал знакомую с детства уверенность, что летом жизнь начинается заново.
Я вдруг подумал, что досужий наблюдатель, глядящий на погружавшиеся в темноту улицы поверх крыш, мог бы увидеть множество человеческих тайн за нашими окнами, желтевшими среди мириад подобных им квадратов и прямоугольников. Я сам был таким наблюдателем, смотревшим и не устававшим удивляться. Я одновременно находился внутри и снаружи, очарованный и в то же время повергнутый в ужас бесконечным разнообразием проявлений бытия.
Я проснулась после наркоза с таким чувством, что меня все бросили, и сразу же спросила акушерку: мальчик или девочка. Она ответила, что девочка, и я тут же отвернулась и расплакалась. Вот и хорошо, – сказала я. – Я рада, что девочка. Очень надеюсь, что она вырастет дурочкой. Ведь в нашем мире самое лучшее для девочки – быть хорошенькой дурочкой.
В юные годы, когда я более внимательно воспринимал окружающий меня мир и прислушивался к мнению других людей, отец дал мне совет, к которому я вновь и вновь обращался в течение всей своей жизни.– Если когда-нибудь тебе захочется кого-то критиковать, – сказал он, – вспомни, что далеко не все люди в мире обладают теми преимуществами, которые дарованы тебе.
Вероятно, даже в тот день бывали мгновения, когда Дейзи не соответствовала женщине его мечты – и не по своей вине, а из-за колоссальной силы созданной им иллюзии, которая была идеальнее ее самой, идеальнее всего на свете. Он погрузился в свою иллюзию со всей страстью творца, неустанно совершенствуя ее и связывая ее со всеми радостными событиями своей жизни. Никакое пламя или шквальный ветер не в силах разрушить то, что человек хранит в потаенных уголках своей души.
В результате я стал проявлять сдержанность в суждениях. Эта привычка позволяла мне открывать в людях любопытнейшие черты характера и вызывать их расположение.
Он такой тупой, что сам не знает – жив он или мертв.
Ты или охотник, или добыча, или действуешь, или устало ждешь своего часа.
Джордан Бейкер инстинктивно избегала людей умных и проницательных, и теперь я знал причину этого. Она чувствовала себя увереннее там, где любое отклонение от принятых правил поведения считалось невозможным. Она была неисправимо, патологически лжива и бесчестна. Она терпеть не могла проигрывать, и, учитывая ее нежелание предстать в невыгодном свете, я предположил, что она с младых ногтей в совершенстве овладела искусством выкручиваться из любых ситуаций, дабы взирать на мир с холодной высокомерной улыбкой и одновременно с этим поступать так, чтобы исполнялось все, чего пожелает ее крепкое холеное тело.
В конечном итоге на жизнь лучше всего смотреть из одного-единственного окошка. Так она видится шире и полнее.
Лишь несбывшаяся мечта продолжала сражаться на излете догоравшего дня, пытаясь дотянуться до того, что уже утратило свои очертания, с отчаянием обреченного прорываясь к голосу в другом конце комнаты, уже ставшему чужим.
Превращение распутника в резонера было окончательным и бесповоротным.
Ни одна живая душа не проявила ни малейшего интереса в смысле личного внимания, на которое, мне кажется, каждый имеет право по окончании своего земного пути.
Вспомни, что далеко не все люди в мире обладают теми преимуществами, которые дарованы тебе.
Когда она говорила, офицер смотрел на нее таким взглядом, о каком любая девушка может только мечтать.
Это огромное преимущество – оставаться трезвым в пьяной компании
Именно то, что довлело над ним, та мерзость и низость, пыльным облаком клубившиеся вокруг него и душившие его мечты, – вот что на время заглушило во мне интерес к мелочным людским печалям и сиюминутным восторгам.
Каждый из нас втайне считает себя обладателем хотя бы одной основополагающей добродетели
Вот и хорошо, – сказала я. – Я рада, что девочка. Очень надеюсь, что она вырастет дурочкой. Ведь в нашем мире самое лучшее для девочки – быть хорошенькой дурочкой
Нет смятения более разрушительного, нежели смятение ума, мыслящего незатейливыми штампами,
Я не мог ни простить, ни посочувствовать ему, но было понятно, что с его точки зрения все его действия полностью оправданны. Он до крайности запутался из-за своей беспечности. Они были беспечны, Том и Дейзи, – ломали вещи и людские судьбы, а затем отступали под защитой своих денег или своей безграничной легкомысленности, или чего-то еще, что удерживало их вместе, оставляя другим разбираться с тем, что они сделали…
Это огромное преимущество – оставаться трезвым в пьяной компании. Никому ничего не сболтнешь, а если и вздумается пошалить, то всегда можно выбрать момент, когда все напились до такой степени, что тебя просто не замечают и всем все равно.
Их взгляды встретились, и они смотрели друг на друга, словно были одни во вселенной.
Лживость в женщине не относится к числу тех пороков, за которые следует строго судить
Ты или охотник, или добыча, или действуешь, или устало ждешь своего часа
Плохой водитель в безопасности лишь до тех пор, пока ему не попадется другой плохой водитель
Никакое пламя или шквальный ветер не в силах разрушить то, что человек хранит в потаенных уголках своей души
И рано утром, И поздно ночью Мы развлекаемся, порою слишком…
Почти всегда показное поведение служит прикрытием чему-то, хотя вначале это не так заметно,
Не то чтобы я влюбился – я испытывал любопытство пополам с нежной симпатией.
Я рада, что девочка. Очень надеюсь, что она вырастет дурочкой. Ведь в нашем мире самое лучшее для девочки – быть хорошенькой дурочкой
– Ты слишком многого от меня хочешь! – крикнула она в лицо Гэтсби. – Я люблю тебя сейчас – разве этого недостаточно? Я не могу изменить прошлое. – Она начала беспомощно всхлипывать. – Я любила его… когда-то… Но тебя я тоже любила.
Она терпеть не могла проигрывать, и, учитывая ее нежелание предстать в невыгодном свете, я предположил, что она с младых ногтей в совершенстве овладела искусством выкручиваться из любых ситуаций, дабы взирать на мир с холодной высокомерной улыбкой и одновременно с этим поступать так, чтобы исполнялось все, чего пожелает ее крепкое холеное тело.
– Если когда-нибудь тебе захочется кого-то критиковать, – сказал он, – вспомни, что далеко не все люди в мире обладают теми преимуществами, которые дарованы тебе
Он обладал какой-то непостижимой восприимчивостью, обостренной чувствительностью к тому, что сулила ему жизнь, словно был своего рода сложным сейсмографом, регистрирующим землетрясения на десятки тысяч километров.
Возможно, кому-то эта ситуация могла показаться интригующей и в некотором роде пикантной, однако мне хотелось немедленно вызвать полицию.
Блаженны мертвые, по коим дождь восплакал
Почти всегда показное поведение служит прикрытием чему-то
Нельзя расстаться со старой симпатией из-за неких досужих пересудов, однако, с другой стороны, мне совсем не хотелось, чтобы эти пересуды заставили меня идти под венец.
Он понимающе мне улыбнулся – нет, гораздо больше, чем понимающе. Это была одна из тех редкостных улыбок, полных ободрения и сочувствия, которую встретишь очень редко: четыре-пять раз в жизни. На какое-то мгновение она обращалась – или казалась обращенной – ко всему окружающему миру, а затем вдруг становилась предназначенной только вам и исполненной безграничной к вам симпатии. Эта неотразимая улыбка понимала вас настолько, насколько вы хотели быть понятым, верила в вас так же, как вы сами хотели бы в себя верить, и убеждала вас в том, что вы производите именно то впечатление, которое стремитесь произвести.
Это огромное преимущество – оставаться трезвым в пьяной компании.
В нашем мире самое лучшее для девочки – быть хорошенькой дурочкой
Я одновременно находился внутри и снаружи, очарованный и в то же время повергнутый в ужас бесконечным разнообразием проявлений бытия.
Это огромное преимущество – оставаться трезвым в пьяной компании. Никому ничего не сболтнешь, а если и вздумается пошалить, то всегда можно выбрать момент, когда все напились до такой степени, что тебя просто не замечают и всем все равно.
Ее слова представляли собой некий странный экспромт, но от нее исходило какое-то волнующее тепло, словно ее душа старалась вырваться наружу под прикрытием этих невпопад сказанных слов.
Он хотел от Дейзи ни много ни мало, чтобы она пошла к Тому и сказала: Я никогда тебя не любила. Когда она одной этой фразой выбросит из жизни четыре года, они смогут что-то решить в чисто практическом плане. Одним из возможных решений представлялось их возвращение в Луисвилл после того, как она обретет свободу; он сделает ей предложение в ее родном доме, после чего они поженятся – как и предполагалось пять лет назад.
Я повернулся и пошел прочь, а он продолжал стоять, озаренный лунным светом, оберегая то, на что никто не покушался.
Он знал, что, как только он поцелует эту девушку, как только навеки соединит свои невыразимые видения с ее преходящим дыханием, ему уже не свернуть с означенного пути, как Господь не сворачивает со стези своей.
Он цеплялся за последнюю надежду, и у меня не хватило смелости вернуть его в реальный мир.
На лужайке и аллее толпились гости и зубоскалили о его пороках, а он стоял на тех самых ступенях и махал им рукой на прощание, свято храня свою нетленную мечту.
Поведение человека может основываться на различных мотивах – от твердокаменной непоколебимости до слюнтяйского малодушия, однако в какой-то определенный момент мне становится все равно, чем человек руководствуется в своих поступках.
Вот вы ждете этого дня, а потом жалеете, что он уже прошел? У меня так каждый год!
При рождении люди далеко не в равной мере наделяются способностью следовать нравственным устоям.
Вот и хорошо, – сказала я. – Я рада, что девочка. Очень надеюсь, что она вырастет дурочкой. Ведь в нашем мире самое лучшее для девочки – быть хорошенькой дурочкой.
Вероятно, даже в тот день бывали мгновения, когда Дейзи не соответствовала женщине его мечты – и не по своей вине, а из-за колоссальной силы созданной им иллюзии, которая была идеальнее ее самой, идеальнее всего на свете.
Во все время этой экскурсии он не сводил глаз с Дейзи, и мне показалось, что он заново оценивал все содержимое своего особняка в зависимости от того, как на ту или иную вещь реагировали столь любимые им глаза.
Когда я подошел проститься, я заметил, что лицо Гэтсби вновь обрело смущенное выражение, словно он сомневался, наяву ли свалившееся на него счастье. Почти пять лет! Вероятно, даже в тот день бывали мгновения, когда Дейзи не соответствовала женщине его мечты – и не по своей вине, а из-за колоссальной силы созданной им иллюзии, которая была идеальнее ее самой, идеальнее всего на свете. Он погрузился в свою иллюзию со всей страстью творца, неустанно совершенствуя ее и связывая ее со всеми радостными событиями своей жизни. Никакое пламя или шквальный ветер не в силах разрушить то, что человек хранит в потаенных уголках своей души.
Сдержанность в суждениях несет в себе негасимую надежду на лучшее. Я до сих пор боюсь упустить нечто важное, если забуду – как напыщенно выразился мой отец и как я не менее напыщенно повторяю за ним, – что при рождении люди далеко не в равной мере наделяются способностью следовать нравственным устоям.
Воображая, что я тоже тороплюсь туда, где меня ждет веселье, и разделяя их радостное возбуждение, я желал этим незнакомым людям только хорошего.
Я рада, что девочка. Очень надеюсь, что она вырастет дурочкой. Ведь в нашем мире самое лучшее для девочки – быть хорошенькой дурочкой.
Мы, господствующая раса, должны находиться в боевой готовности, иначе другие расы захватят власть над миром.
Гэтсби, воплощавший все, что я откровенно презирал.
– Все они – жалкие пигмеи! – прокричал я во весь голос. – Они и мизинца вашего не стоят!
И вновь сделаться специалистом узкого профиля, так называемым всесторонне образованным человеком. Это не игра слов и даже не парадокс – ведь в конечном итоге на жизнь лучше всего смотреть из одного-единственного окошка. Так она видится шире и полнее.
Причина подобного моего поведения заключалась в том, что потаенные откровения молодых людей или, по крайней мере, форма, в которой они преподносятся, всегда грешат неким скрытым плагиатом или явным искажением или утаиванием фактов.
Лживость в женщине не относится к числу тех пороков, за которые следует строго судить.
Однако я в некотором роде тугодум, к тому же надо мной довлеет множество моих собственных принципов, которые тормозят мои желания.
Он ждал пять лет и купил особняк, где щедро раздавал сияние звезд ничтожной мошкаре, – и все только для того, чтобы однажды днем словно случайно заглянуть в гости к незнакомому человеку.
Если это так, то он, очевидно, понимал, что его старый уютный мир рухнул и он дорого заплатил за то, что столь долго жил одной-единственной мечтой.
Как только он вышел из комнаты, она встала, подошла к Гэтсби, притянула его лицо к себе и поцеловала в губы. – Ты же знаешь, как я люблю тебя, – прошептала она.
Теперь я хотел возобновить свои литературные опыты и вновь сделаться специалистом узкого профиля, так называемым всесторонне образованным человеком.
Я уже пять лет как вышел из того возраста, когда можно лгать самому себе и почитать это за честь.
Я же мог наслаждаться морским пейзажем, видом на соседскую лужайку и тешить самолюбие своего рода сопричастностью к миру миллионеров. И все это за восемьдесят долларов в месяц.
Все они – жалкие пигмеи! – прокричал я во весь голос. – Они и мизинца вашего не стоят!
Он знал, что Дейзи какая-то особенная и восхитительная, но до конца не понимал, насколько особенной и восхитительной может оказаться девушка из приличной семьи. Она исчезла в своем роскошном доме, в своей богатой, насыщенной жизни, оставив Гэтсби… – да ничего ему не оставив. Он считал себя ее мужем – вот и все.
С тех пор ему многое довелось пережить, но если бы он однажды смог вернуться к некой отправной точке и заново, не спеша, пройти весь путь, возможно, он бы понял, что именно он утратил…
Возможно, он подумал, что некогда имевший для него громадное значение огонек теперь утратил всякий смысл. Долгое время этот огонек был, казалось, совсем рядом с ней, чуть ли не касался ее, словно звезда, касающаяся луны. Теперь он снова стал обычным сигнальным огнем на причале. Число обожаемых Гэтсби предметов уменьшилось на одну единицу.
Далеко не все люди в мире обладают теми преимуществами, которые дарованы тебе.
Если когда-нибудь тебе захочется кого-то критиковать, – сказал он, – вспомни, что далеко не все люди в мире обладают теми преимуществами, которые дарованы тебе
Очень надеюсь, что она вырастет дурочкой. Ведь в нашем мире самое лучшее для девочки – быть хорошенькой дурочкой.
Блаженны мертвые, по коим дождь восплакал
Дейзи вдруг взяла его под руку, но он, казалось, был поглощен своими мыслями. Возможно, он подумал, что некогда имевший для него громадное значение огонек теперь утратил всякий смысл. Долгое время этот огонек был, казалось, совсем рядом с ней, чуть ли не касался ее, словно звезда, касающаяся луны. Теперь он снова стал обычным сигнальным огнем на причале. Число обожаемых Гэтсби предметов уменьшилось на одну единицу.
От прикосновения его губ она расцвела, словно цветок, только для него, и воплощение завершилось.
Я до сих пор боюсь упустить нечто важное, если забуду – как напыщенно выразился мой отец и как я не менее напыщенно повторяю за ним, – что при рождении люди далеко не в равной мере наделяются способностью следовать нравственным устоям.
Она никогда не любила вас, слышите, вы?! – вскричал он. – А вышла она за вас только потому, что я был беден, а она устала меня ждать. Произошла ужасная ошибка, но в глубине души она никогда не любила никого, кроме меня!
Во все время этой экскурсии он не сводил глаз с Дейзи, и мне показалось, что он заново оценивал все содержимое своего особняка в зависимости от того, как на ту или иную вещь реагировали столь любимые им глаза.
Ее напугала какая-то первобытная энергия, рвавшаяся наружу из-под вороха старых эвфемизмов, и чересчур показной фатализм, с которым обитатели Уэст-Эгга кратчайшим путем перемещались из одного небытия в другое. Ей виделось нечто ужасное в самой простоте происходящего, которую она была не в силах постичь.
Молочно-белое лицо Дейзи приближалось к его лицу, и его сердце билось все быстрее. Он знал, что, как только он поцелует эту девушку, как только навеки соединит свои невыразимые видения с ее преходящим дыханием, ему уже не свернуть с означенного пути, как Господь не сворачивает со стези своей. Поэтому он ждал еще какое-то мгновение, прислушиваясь к звуку камертона, коснувшегося звезды. Потом он поцеловал ее. От прикосновения его губ она расцвела, словно цветок, только для него, и воплощение завершилось.
Он состоял при своей жене, а не она при нем.
Блаженны мертвые, по коим дождь восплакал
От их женского щебетания веяло холодом, как от их белых платьев и равнодушных глаз, лишенных чувств и желаний.
Некоторое время эти видения служили своего рода отдушиной для его воображения, убеждая в иллюзорности его тогдашнего бытия и утверждая в мысли о том, что весь мир незыблемо покоится на крыльях феи.
За пресыщенно-высокомерным лицом, которое она являла миру, определенно что-то скрывалось – почти всегда показное поведение служит прикрытием чему-то, хотя вначале это не так заметно, – и однажды я выяснил, что именно.
Она чувствовала себя увереннее там, где любое отклонение от принятых правил поведения считалось невозможным. Она была неисправимо, патологически лжива и бесчестна. Она терпеть не могла проигрывать, и, учитывая ее нежелание предстать в невыгодном свете, я предположил, что она с младых ногтей в совершенстве овладела искусством выкручиваться из любых ситуаций, дабы взирать на мир с холодной высокомерной улыбкой и одновременно с этим поступать так, чтобы исполнялось все, чего пожелает ее крепкое холеное тело.
Он до крайности запутался из-за своей беспечности. Они были беспечны, Том и Дейзи, – ломали вещи и людские судьбы, а затем отступали под защитой своих денег или своей безграничной легкомысленности, или чего-то еще, что удерживало их вместе, оставляя другим разбираться с тем, что они сделали…
В такую жару кому какое дело, чьи губы целуешь, чья голова оставляет влажный след на пижамном кармане прямо над сердцем!
Мне кажется, что он тянулся к ее голосу с его лихорадочно-вибрирующим жаром, который не оставлял никаких сомнений – в нем звучала бессмертная песнь.
Чуть позже я принимал участие в Первой мировой войне; этим термином принято называть очередное переселение тевтонских племен.
Она обладала голосом, который приковывает к себе все внимание собеседника и заставляет прислушиваться к каждому слову, словно это и есть та самая главная музыкальная фраза, которая никогда больше не повторится.
Мне начинал нравиться Нью-Йорк с его стремительными, сулящими самые неожиданные повороты судьбы вечерами, с его ласкающим беспокойный взор нескончаемым калейдоскопом людей и машин.
Однако я в некотором роде тугодум, к тому же надо мной довлеет множество моих собственных принципов, которые тормозят мои желания
Вот и хорошо, – сказала я. – Я рада, что девочка. Очень надеюсь, что она вырастет дурочкой. Ведь в нашем мире самое лучшее для девочки – быть хорошенькой дурочкой.
Именно Коуди оставил ему наследство – ему причиталось двадцать пять тысяч долларов. Их он не получил. Он так и не понял сути юридической казуистики, использованной против него, однако все, что осталось от миллионов, целиком отошло Элле Кей. Ему пришлось довольствоваться бесценным жизненным опытом; неясный образ Джея Гэтсби наполнился содержанием и стал реальным человеком.
Потаенные откровения молодых людей или, по крайней мере, форма, в которой они преподносятся, всегда грешат неким скрытым плагиатом или явным искажением или утаиванием фактов.
После смущения и некой неосознанной радости его поглотило чудо ее присутствия рядом с ним.
Он много говорил о прошлом, и я понял, что он хочет что-то возродить, некий образ самого себя, когда-то влюбившегося в Дейзи.
Это мой Средний Запад – не пшеничные поля, не прерии, не захолустные городки, населенные иммигрантами-шведами, а веселые поезда моей юности, везшие меня домой, фонари и перезвон колокольчиков на санях в морозной мгле, тени праздничных гирлянд в светлых квадратах окон на снегу. Я – часть всего этого, немного печальный от долгих зим, немного самонадеянный оттого, что вырос в доме Каррауэев в городе, где уже какой десяток лет дома называют по фамилии их владельцев. Сейчас я понимаю, что рассказанная мной история посвящена Западу. В конечном итоге Том и Гэтсби, Дейзи, Джордан и я – все мы с Запада, и, возможно, нам всем не хватало той закваски, которая помогла бы нам приспособиться к жизни на Востоке.
Я попытался было уйти, но они и слышать не хотели: возможно, в моем присутствии они куда больше чувствовали себя наедине друг с другом.
Каждую ночь он добавлял к своим фантазиям витиеватые узоры, пока сон не окутывал его забвением, прервав очередную тщеславную мечту.
Их взгляды встретились, и они смотрели друг на друга, словно были одни во вселенной.
Ваша жена не любит вас, – заявил Гэтсби. – И никогда не любила. Она любит меня.
Стоял прохладный вечер, полный предвкушения какого-то волшебства, которое обычно ощущается, когда меняются времена года.
Так вот, я и думать забыл о каких-то там честолюбивых планах, с каждой минутой все больше поглощаемый любовью. Мне вдруг стало все равно. Какой смысл чего-то добиваться, если мне было куда приятнее говорить ей о том, чего я собираюсь добиться.
Рост могущества цветных империй Годдарда?
Поведение человека может основываться на различных мотивах – от твердокаменной непоколебимости до слюнтяйского малодушия, однако в какой-то определенный момент мне становится все равно, чем человек руководствуется в своих поступках
Я – единственный отпрыск богатого семейства Среднего Запада, остальные его члены уже отошли в мир иной. Вырос я в Америке, но учился в Оксфорде, поскольку все мои предки получали образование именно там. Это семейная традиция.
Мне вдруг стало все равно. Какой смысл чего-то добиваться, если мне было куда приятнее говорить ей о том, чего я собираюсь добиться.
Давайте научимся по-настоящему дружить с человеком, пока он жив, – заметил он. – После смерти, я считаю, надо оставить его в покое
Когда мы уже несли Гэтсби к дому, садовник заметил чуть поодаль в траве тело Уилсона. Смертельный треугольник замкнулся.
Он погрузился в свою иллюзию со всей страстью творца, неустанно совершенствуя ее и связывая ее со всеми радостными событиями своей жизни. Никакое пламя или шквальный ветер не в силах разрушить то, что человек хранит в потаенных уголках своей души.
За месяц своей любви они никогда не были так близки друг другу и никогда столь безгранично друг в друге не растворялись, как в тот прощальный день, когда она молча прикасалась губами к его обтянутому кителем плечу, а он нежно гладил кончики ее пальцев, словно она спала и он боялся потревожить ее сон.
Молочно-белое лицо Дейзи приближалось к его лицу, и его сердце билось все быстрее. Он знал, что, как только он поцелует эту девушку, как только навеки соединит свои невыразимые видения с ее преходящим дыханием, ему уже не свернуть с означенного пути, как Господь не сворачивает со стези своей. Поэтому он ждал еще какое-то мгновение, прислушиваясь к звуку камертона, коснувшегося звезды. Потом он поцеловал ее. От прикосновения его губ она расцвела, словно цветок, только для него, и воплощение завершилось.
Том и Дейзи, – ломали вещи и людские судьбы, а затем отступали под защитой своих денег или своей безграничной легкомысленности, или чего-то еще, что удерживало их вместе, оставляя другим разбираться с тем, что они сделали…
Том Бьюкенен буквально вытащил меня из комнаты, словно передвинул с одной клетки на другую шахматную фигуру.
Он знал, что, как только он поцелует эту девушку, как только навеки соединит свои невыразимые видения с ее преходящим дыханием, ему уже не свернуть с означенного пути, как Господь не сворачивает со стези своей. Поэтому он ждал еще какое-то мгновение, прислушиваясь к звуку камертона, коснувшегося звезды. Потом он поцеловал ее. От прикосновения его губ она расцвела, словно цветок, только для него, и воплощение завершилось.
Мне тридцать, – ответил я. – Я уже пять лет как вышел из того возраста, когда можно лгать самому себе и почитать это за честь
Вот и хорошо, – сказала я. – Я рада, что девочка. Очень надеюсь, что она вырастет дурочкой. Ведь в нашем мире самое лучшее для девочки – быть хорошенькой дурочкой.
Она чувствовала себя увереннее там, где любое отклонение от принятых правил поведения считалось невозможным.
Но то, что развеселило меня тогда, теперь отравляло все веселье.
Он понимающе мне улыбнулся – нет, гораздо больше, чем понимающе. Это была одна из тех редкостных улыбок, полных ободрения и сочувствия, которую встретишь очень редко: четыре-пять раз в жизни. На какое-то мгновение она обращалась – или казалась обращенной – ко всему окружающему миру, а затем вдруг становилась предназначенной только вам и исполненной безграничной к вам симпатии. Эта неотразимая улыбка понимала вас настолько, насколько вы хотели быть понятым, верила в вас так же, как вы сами хотели бы в себя верить, и убеждала вас в том, что вы производите именно то впечатление, которое стремитесь произвести. Именно в этот миг она исчезла, и я вновь смотрел на элегантного молодого возмутителя спокойствия лет тридцати с небольшим, питавшего слабость к светским оборотам речи, которая порой граничила с абсурдом. Незадолго до того, как он представился, у меня создалось довольно сильное впечатление, что он тщательно подбирает слова.
Судя по всему, он прошел две стадии перемены настроения и теперь вступал в третью. После смущения и некой неосознанной радости его поглотило чудо ее присутствия рядом с ним. Он так долго его предвкушал, в своих мечтах он выверил его до малейшей мелочи, он ждал его, так сказать, стиснув зубы, каждую секунду находясь в невероятном напряжении. И вот теперь, казалось, в нем, как в часах, лопнула сильно закрученная пружина.
– Если когда-нибудь тебе захочется кого-то критиковать, – сказал он, – вспомни, что далеко не все люди в мире обладают теми преимуществами, которые дарованы тебе.
Уже появляются скиталицы – самоуверенные девицы, которые то и дело прибиваются к группкам из солидных и импозантных людей, на какой-то мимолетный, радостный миг привлекают к себе всеобщее внимание, а затем, воодушевленные своим успехом, плывут дальше в постоянно меняющемся свете сквозь калейдоскоп лиц, голосов и красок.
Сочувствие имеет свои пределы, и нам хотелось, чтобы все их душераздирающие ссоры остались где-то там, в большом городе.
Ей казалось, что я много знаю, потому что я жил совсем иной жизнью и знал совсем не то, что знала она.
Давайте научимся по-настоящему дружить с человеком, пока он жив,
– И все-таки это вы меня бросили, – вдруг сказала Джордан. – Тогда, по телефону. Теперь-то мне на вас наплевать, но тогда это стало для меня неожиданностью, и я долго не могла прийти в себя – впервые бросили меня, а не я.
Для нее стань самым бойким и хоть шляпу золотую надевай в угоду ей, Прыгай выше всех и только сил, конечно, не жалей, И тогда она воскликнет: Мальчик в шляпе золотой, Я хочу, чтобы ты был мой! Томас Парк д’Инвильер
Они были беспечны, Том и Дейзи, – ломали вещи и людские судьбы, а затем отступали под защитой своих денег или своей безграничной легкомысленности, или чего-то еще, что удерживало их вместе, оставляя другим разбираться с тем, что они сделали…
Тридцатилетие – оно сулило все больше одиночества, все меньше знакомых-холостяков, все меньше энергии и энтузиазма, все меньше волос на голове
Я умудренная опытом! Боже, в моем-то возрасте – и уже умудренная опытом!
В конечном итоге на жизнь лучше всего смотреть из одного-единственного окошка. Так она видится шире и полнее
Гэтсби, воплощавший все, что я откровенно презирал
Он дорого заплатил за то, что столь долго жил одной-единственной мечтой.
– Давайте научимся по-настоящему дружить с человеком, пока он жив
Вновь сделаться специалистом узкого профиля, так называемым всесторонне образованным человеком. Это не игра слов и даже не парадокс – ведь в конечном итоге на жизнь лучше всего смотреть из одного-единственного окошка. Так она видится шире и полнее.
За пресыщенно-высокомерным лицом, которое она являла миру, определенно что-то скрывалось – почти всегда показное поведение служит прикрытием чему-то, хотя вначале это не так заметно
Вероятно, даже в тот день бывали мгновения, когда Дейзи не соответствовала женщине его мечты – и не по своей вине, а из-за колоссальной силы созданной им иллюзии, которая была идеальнее ее самой, идеальнее всего на свете
Он брал все, до чего мог дотянуться, хватал жадно и бесцеремонно – и, в конце концов, одним тихим октябрьским вечером он взял Дейзи, взял, прекрасно понимая, что не имеет никакого права даже коснуться ее руки.
Далеко не все люди в мире обладают теми преимуществами, которые дарованы тебе
Она была неисправимо, патологически лжива и бесчестна. Она терпеть не могла проигрывать, и, учитывая ее нежелание предстать в невыгодном свете, я предположил, что она с младых ногтей в совершенстве овладела искусством выкручиваться из любых ситуаций, дабы взирать на мир с холодной высокомерной улыбкой и одновременно с этим поступать так, чтобы исполнялось все, чего пожелает ее крепкое холеное тело.
Непритязательность и скромность этой просьбы потрясли меня. Он ждал пять лет и купил особняк, где щедро раздавал сияние звезд ничтожной мошкаре, – и все только для того, чтобы однажды днем словно случайно заглянуть в гости к незнакомому человеку.
Он много говорил о прошлом, и я понял, что он хочет что-то возродить, некий образ самого себя, когда-то влюбившегося в Дейзи.
Вот оно что: весь караван-сарай рассыпался, словно карточный домик, от одного ее неодобрительного взгляда.
Ты слишком многого от меня хочешь! – крикнула она в лицо Гэтсби. – Я люблю тебя сейчас – разве этого недостаточно? Я не могу изменить прошлое. – Она начала беспомощно всхлипывать. – Я любила его… когда-то… Но тебя я тоже любила.
Не могу вам описать, старина, насколько я поразился, осознав, что люблю ее. Какое-то время я даже надеялся, что она меня бросит, но этого не произошло, поскольку она тоже в меня влюбилась. Ей казалось, что я много знаю, потому что я жил совсем иной жизнью и знал совсем не то, что знала она. Так вот, я и думать забыл о каких-то там честолюбивых планах, с каждой минутой все больше поглощаемый любовью. Мне вдруг стало все равно. Какой смысл чего-то добиваться, если мне было куда приятнее говорить ей о том, чего я собираюсь добиться.
Мне кажется, Гэтсби сам не верил, что кто-то позвонит, или ему уже было все равно. Если это так, то он, очевидно, понимал, что его старый уютный мир рухнул и он дорого заплатил за то, что столь долго жил одной-единственной мечтой. Наверное, он смотрел на незнакомые небеса сквозь грозно сгустившуюся листву и думал о том, как затейливо устроена роза и сколь первозданно солнце бросает свет на наспех сотворенную траву. Перед ним открылся новый мир, реальный и одновременно эфемерный, где бесцельно бродили робкие призраки, дышавшие его мечтами, словно воздухом… подобные пепельно-серой фантастической фигуре, скользившей к нему сквозь бесформенные деревья.
Размышляя о древнем, неведомом мне мире, я подумал о том, с каким восхитительным удивлением Гэтсби впервые заметил зеленый огонек на краю причала у дома Дейзи. Он прошел долгий путь к этой залитой лунным светом лужайке, и мечта его казалась столь близкой, что стоит протянуть руку, и… Он не знал, что она уже где-то позади, где-то в темных пространствах далеко за городом, где в ночном мраке простиралась огромная страна.
Однако я в некотором роде тугодум
Возможно, прибудет какой-то потрясающий гость, редкая птица, которой должно восхищаться, или ослепительная молодая девушка, которая одним своим взглядом на Гэтсби, одним мановением руки обратит в прах все пять лет непоколебимой преданности.
Они не были счастливы, и ни один из них не притронулся ни к курице, ни к пиву. Но и совершенно несчастными их тоже нельзя было назвать. Во всей этой картине ощущалось несомненное родство душ, и любой решил бы, что они о чем-то сговариваются.
Арабский шейх – да, это я, Мне отдана любовь твоя, Когда ты спишь – а я хитер! — Я прокрадусь к тебе в шатер…
Да потому что Гэтсби специально купил этот дом, чтобы быть рядом с Дейзи – только бухту переплыть.
– Я бы не требовал от нее столь многого, – осторожно заметил я. – Прошлого не вернешь. – Прошлого не вернешь?! – недоуменно воскликнул он. – Очень даже вернешь!
Он ждал пять лет и купил особняк, где щедро раздавал сияние звезд ничтожной мошкаре, – и все только для того, чтобы однажды днем словно случайно заглянуть в гости к незнакомому человеку
Возможно, потому, что она не пьет. Это огромное преимущество – оставаться трезвым в пьяной компании. Никому ничего не сболтнешь, а если и вздумается пошалить, то всегда можно выбрать момент, когда все напились до такой степени, что тебя просто не замечают и всем все равно.
В конечном итоге Том и Гэтсби, Дейзи, Джордан и я – все мы с Запада, и, возможно, нам всем не хватало той закваски, которая помогла бы нам приспособиться к жизни на Востоке.
Он понимающе мне улыбнулся – нет, гораздо больше, чем понимающе. Это была одна из тех редкостных улыбок, полных ободрения и сочувствия, которую встретишь очень редко: четыре-пять раз в жизни. На какое-то мгновение она обращалась – или казалась обращенной – ко всему окружающему миру, а затем вдруг становилась предназначенной только вам и исполненной безграничной к вам симпатии. Эта неотразимая улыбка понимала вас настолько, насколько вы хотели быть понятым, верила в вас так же, как вы сами хотели бы в себя верить, и убеждала вас в том, что вы производите именно то впечатление, которое стремитесь произвести
Это был выдающийся дар следовать надежде, романтический порыв, которого я никогда ни в ком не встречал и вряд ли когда-нибудь встречу.
Вынув платок, я стер с его щеки остатки засохшей пены для бритья, раздражавшие меня весь день и вечер.
Мне хотелось найти хоть кого-нибудь, хотелось пойти в комнату, где он лежал, и пообещать ему: Я обязательно кого-нибудь разыщу, Гэтсби. Не беспокойтесь. Верьте мне – разыщу обязательно.
Бар работает на полную мощность, и один за другим уставленные коктейлями подносы уплывают в сад, наполненный звонким смехом, болтовней, двусмысленными намеками, знакомствами, забываемыми в тот же миг, и слащаво-истеричными приветствиями женщин, так и не запомнивших имен своих новых подружек.
Чуть позже я принимал участие в Первой мировой войне; этим термином принято называть очередное переселение тевтонских племен.
Очень надеюсь, что она вырастет дурочкой. Ведь в нашем мире самое лучшее для девочки – быть хорошенькой дурочкой
Ее лицо, выделявшееся на фоне синего в горошек крепдешинового платья, не отличалось ни красотой, ни правильностью черт, но вся она лучилась такой энергией, словно постоянно пылала внутри.
Вероятно, даже в тот день бывали мгновения, когда Дейзи не соответствовала женщине его мечты – и не по своей вине, а из-за колоссальной силы созданной им иллюзии, которая была идеальнее ее самой, идеальнее всего на свете. Он погрузился в свою иллюзию со всей страстью творца, неустанно совершенствуя ее и связывая ее со всеми радостными событиями своей жизни.
Это была одна из тех редкостных улыбок, полных ободрения и сочувствия, которую встретишь очень редко: четыре-пять раз в жизни. На какое-то мгновение она обращалась – или казалась обращенной – ко всему окружающему миру, а затем вдруг становилась предназначенной только вам и исполненной безграничной к вам симпатии. Эта неотразимая улыбка понимала вас настолько, насколько вы хотели быть понятым, верила в вас так же, как вы сами хотели бы в себя верить, и убеждала вас в том, что вы производите именно то впечатление, которое стремитесь произвести.
Ей хотелось устроить свою жизнь сейчас же, немедленно, а к решению ее должна подтолкнуть некая сила – любовь, деньги, безусловный практицизм, – которая бы находилась рядом.
Нельзя расстаться со старой симпатией из-за неких досужих пересудов, однако, с другой стороны, мне совсем не хотелось, чтобы эти пересуды заставили меня идти под венец.
– Надо постараться забыть о жаре, – нетерпеливо прервал ее Том. – Когда ты все время ноешь, становится в десять раз жарче.
Нет смятения более разрушительного, нежели смятение ума, мыслящего незатейливыми штампами,
Каким-то странным жестом он протянул руки к темной воде, и, даже находясь не очень близко, я мог поклясться, что его пробивает крупная дрожь. Я невольно взглянул в сторону моря, но не увидел ничего, кроме мерцавшего вдали одинокого зеленого огонька, должно быть, сигнального фонаря на краю причала. Когда я вновь посмотрел в сторону Гэтсби, тот уже исчез, и я опять остался один в беспокойном мраке ночи.
Его манера швыряться деньгами вызывала антипатию
Знаешь, Ник, мне всякое пришлось пережить, и теперь я смотрю на мир довольно цинично.
Мистер Макки, живший этажом ниже, оказался бледным женоподобным субъектом.
Стемнело, и когда мы нырнули под маленький мостик, я обнял Джордан за загорелое плечо, слегка притянул к себе и пригласил ее на ужин. Мне вдруг захотелось думать не о Дейзи и Гэтсби, а об этой чистой, самоуверенной, ограниченной особе, скептически относившейся к окружающему миру, которая небрежно откинулась на мою руку. В голове у меня застучала навязчивая фраза: Ты или охотник, или добыча, или действуешь, или устало ждешь своего часа.
В такую жару кому какое дело, чьи губы целуешь, чья голова оставляет влажный след на пижамном кармане прямо над сердцем!
По сути дела, Джей Гэтсби из Уэст-Эгга, Лонг-Айленд, являлся порождением идеального представления Джеймса Гетца о самом себе.
Его жена была симпатичной, горластой, неинтересной и законченной стервой
Должен оставить ваше общество, молодые люди, дабы не злоупотреблять вашим гостеприимством
Клянусь Богом, я, наверное, старомоден, но мне совсем не нравится, что нынче женщины слишком много разъезжают сами по себе и знакомятся со всякими подозрительными типами.
Под всей его светскостью скрывается неотесанный простолюдин.
Он обладал какой-то непостижимой восприимчивостью, обостренной чувствительностью к тому, что сулила ему жизнь, словно был своего рода сложным сейсмографом, регистрирующим землетрясения на десятки тысяч километров. Эта чуткость не имела ничего общего с напускной впечатлительностью, которую принято возвышенно именовать артистическим складом характера. Это был выдающийся дар следовать надежде, романтический порыв, которого я никогда ни в ком не встречал и вряд ли когда-нибудь встречу.
. В такую жару кому какое дело, чьи губы целуешь, чья голова оставляет влажный след на пижамном кармане прямо над сердцем!
Но рядом со мной сидела Джордан, которая, в отличие от Дейзи, была слишком умна, чтобы тянуть за собой давно забытые мечты.
Через две недели настанет самый долгий день в году, – сказала она, улыбнувшись нам своей лучезарной улыбкой. – Вот вы ждете этого дня, а потом жалеете, что он уже прошел? У меня так каждый год!
Его тело обладало чудовищной силой, вызывавшей подсознательный страх.
Теперь всякое может случиться, коль скоро мы проехали этот мост, – подумал я, – что угодно и с кем угодно…
Зачем с кем-то жить, если его терпеть не можешь?
Мне вдруг захотелось думать не о Дейзи и Гэтсби, а об этой чистой, самоуверенной, ограниченной особе, скептически относившейся к окружающему миру, которая небрежно откинулась на мою руку. В голове у меня застучала навязчивая фраза: Ты или охотник, или добыча, или действуешь, или устало ждешь своего часа.
Бог знает, что ты делаешь, все твои деяния. Ты можешь обмануть меня, но Бога – никогда!
Его жена и любовница, всего лишь час назад безраздельно принадлежавшие ему, теперь стремительно ускользали из-под его власти.
Если когда-нибудь тебе захочется кого-то критиковать, – сказал он, – вспомни, что далеко не все люди в мире обладают теми преимуществами, которые дарованы тебе.
Я все-таки пожал ему руку: мне показалось глупым отказываться от этого, поскольку я вдруг почувствовал, что говорю с ребенком.
– Откройте другое окно, – скомандовала Дейзи, не оборачиваясь. – Тут больше нет окон. – Ну, тогда надо заказать по телефону топор…
Если когда-нибудь тебе захочется кого-то критиковать, – сказал он, – вспомни, что далеко не все люди в мире обладают теми преимуществами, которые дарованы
Они были беспечны, Том и Дейзи, – ломали вещи и людские судьбы,
Вы сказали, что плохой водитель в безопасности лишь до тех пор, пока ему не попадется другой плохой водитель.
Я перевел взгляд на кузину, которая своим низким, волнующим голосом принялась расспрашивать меня о моем житье-бытье. Она обладала голосом, который приковывает к себе все внимание собеседника и заставляет прислушиваться к каждому слову, словно это и есть та самая главная музыкальная фраза, которая никогда больше не повторится. На ее грустном и вместе с тем миловидном лице разительно выделялись сверкающие глаза и яркий чувственный рот. Однако в голосе ее присутствовало нечто такое, что неравнодушные к ней мужчины долго не могли забыть: певучее, игривое подчинение своей воле, манящее придыхание слова послушай-ка, обещание того, что только вот сейчас пережитые радость и безрассудство непременно вернутся.
Так вот, говорят, что он вроде племянник или двоюродный брат кайзера Вильгельма. Вот откуда у него такие деньжищи.
Я же получил официальное приглашение. В то субботнее утро у моего дома появился шофер в сине-зеленой униформе и передал мне послание от своего хозяина, написанное весьма изысканным и даже высокопарным слогом. В нем говорилось, что мистер Гэтсби почтет за честь, если я соблаговолю пожаловать к нему нынче вечером на малый прием. Он несколько раз видел меня и собирался нанести визит, однако этому воспрепятствовало неблагоприятное стечение обстоятельств. Подпись: Джей Гэтсби, выполненная твердым и изящным почерком.
Перечитывая свои записки, я понимаю, что создается впечатление, будто больше всего меня занимали события тех трех вечеров, разделенных интервалами в несколько недель. Напротив, они являлись всего лишь обычными эпизодами того бурного лета и до поры до времени интересовали меня куда меньше, нежели мои личные дела.
После смущения и некой неосознанной радости его поглотило чудо ее присутствия рядом с ним
Ей казалось, что я много знаю, потому что я жил совсем иной жизнью и знал совсем не то, что знала она.
Том вечно будет кочевать с места на место, подсознательно тоскуя по острым ощущениям, которые испытываешь, одерживая победу в футбольном матче, который поначалу казался безнадежно проигранным.
Но молодые люди никоим образом – по крайней мере так казалось мне, не очень сведущему провинциалу, – не могли просто так выныривать из ниоткуда и покупать себе дворцы на берегу Лонг-Айленда.
Это была одна из тех редкостных улыбок, полных ободрения и сочувствия, которую встретишь очень редко: четыре-пять раз в жизни. На какое-то мгновение она обращалась – или казалась обращенной – ко всему окружающему миру, а затем вдруг становилась предназначенной только вам и исполненной безграничной к вам симпатии. Эта неотразимая улыбка понимала вас настолько, насколько вы хотели быть понятым, верила в вас так же, как вы сами хотели бы в себя верить, и убеждала вас в том, что вы производите именно то впечатление, которое стремитесь произвести
Но дух его пребывал в постоянном и необузданном смятении. По ночам его преследовали затейливые и причудливые видения. На умывальнике тикали часы, лунный свет лил бледно-молочную влагу на ворох его одежды, брошенной на пол. А в это время его внутреннему взору открывалась ослепительно яркая и красочная вселенная. Каждую ночь он добавлял к своим фантазиям витиеватые узоры, пока сон не окутывал его забвением, прервав очередную тщеславную мечту. Некоторое время эти видения служили своего рода отдушиной для его воображения, убеждая в иллюзорности его тогдашнего бытия и утверждая в мысли о том, что весь мир незыблемо покоится на крыльях феи.
Зайдя к ней в комнату за полчаса до свадебного застолья, я увидела ее лежащей на кровати, прекрасной, как июньская ночь, в ее убранном цветами платье – и пьяной в стельку. В одной руке она держала бутылку белого вина, в другой – какое-то письмо.
В нем говорилось, что мистер Гэтсби почтет за честь, если я соблаговолю пожаловать к нему нынче вечером на малый прием.
– Ваша жена не любит вас, – заявил Гэтсби. – И никогда не любила. Она любит меня.
– оно сулило все больше одиночества, все меньше знакомых-холостяков, все меньше энергии и энтузиазма, все меньше волос на голове.
– Если бы не туман, мы бы увидели ваш дом на том берегу бухты, – сказал Гэтсби. – У вас на краю причала по ночам всегда горит зеленый огонек.
Каждую ночь он добавлял к своим фантазиям витиеватые узоры, пока сон не окутывал его забвением, прервав очередную тщеславную мечту
Тут мне пришло в голову, что никакие различия – расовые, культурные или духовные – не идут в сравнение с разницей между здоровым и больным человеком. Уилсон был настолько болен, что выглядел виноватым, не заслуживающим никакого прощения, словно он только что обесчестил невинную девушку.
На какой-то мимолетный, чарующий миг люди затаили дыхание, завидя неведомый дотоле континент, невольно восхищаясь красотой, которой они не понимали и которой не жаждали, в последний раз в истории воочию лицезря то, что соизмерялось с дарованной им свыше способностью удивляться чуду.
Муж Дейзи, помимо своих прочих спортивных достижений, считался одним из самых сильных игроков крайней линии, когда-либо выступавших за футбольную команду Йельского университета. Он относился к весьма характерному для Америки типу людей, которые к двадцати с лишним годам достигают таких ослепительных высот, что вся их последующая жизнь имеет привкус некоего разочарования. Его семья владела невообразимыми богатствами, и даже в таком привилегированном университете, как Йельский, его манера швыряться деньгами вызывала антипатию.
Мгновения, когда Дейзи не соответствовала женщине его мечты – и не по своей вине, а из-за колоссальной силы созданной им иллюзии, которая была идеальнее ее самой, идеальнее всего на свете. Он погрузился в свою иллюзию со всей страстью творца, неустанно совершенствуя ее и связывая ее со всеми радостными событиями своей жизни. Никакое пламя или шквальный ветер не в силах разрушить то, что человек хранит в потаенных уголках своей души.
Такие дивные рубашки, – всхлипывала она сквозь приглушавшие ее плач складки материи. – Мне так грустно, потому что я никогда раньше не видела таких… таких прекрасных рубашек. –
Скандал разрастался все больше, но его кое-как замяли. Подносчик клюшек отказался от своего заявления, а второй остававшийся свидетель признал, что вполне мог ошибиться. Это происшествие и ее имя связались воедино в моем сознании. Джордан Бейкер инстинктивно избегала людей умных и проницательных, и теперь я знал причину этого. Она чувствовала себя увереннее там, где любое отклонение от принятых правил поведения считалось невозможным. Она была неисправимо, патологически лжива и бесчестна. Она терпеть не могла проигрывать, и, учитывая ее нежелание предстать в невыгодном свете, я предположил, что она с младых ногтей в совершенстве овладела искусством выкручиваться из любых ситуаций, дабы взирать на мир с холодной высокомерной улыбкой и одновременно с этим поступать так, чтобы исполнялось все, чего пожелает ее крепкое холеное тело.
Три поколения моей довольно состоятельной семьи жили в городе на Среднем Западе, где снискали себе определенную известность. Семейство Каррауэев представляет собой нечто вроде клана, и, согласно преданию, мы происходим от герцогов Баклю, однако родоначальником моей линии является брат деда, обосновавшийся здесь в 1851 году. Он нанял человека, который вместо него отправился на Гражданскую войну, а сам основал дело по оптовой торговле скобяными изделиями, которым теперь управляет мой отец.
В результате я стал проявлять сдержанность в суждениях. Эта привычка позволяла мне открывать в людях любопытнейшие черты характера и вызывать их расположение.
Меня больше не влекли захватывающие путешествия в потаенные уголки людских душ.
