Книги Константина Ваншенкина — это волшебное путешествие в мир фантазии и мудрости. Его произведения наполнены загадками, тайнами и неожиданными поворотами сюжета, которые заставляют читателя держать дыхание до последней страницы. Сочинения Ваншенкина — это уникальное сочетание философии, фэнтези и приключений, которые оставляют незабываемый след в сердце каждого, кто открывает для себя его творчество. Лучшие цитаты из книг Константина Ваншенкина собраны в данной подборке.
Нельзя сказать: «Я пишу книгу стихов». Даже: «Я пишу стихи», — говорят редко. Стихи пишутся.
…понятие достоверности значительно шире просто документальности. Оно прежде всего в психологической точности, в точности глаза, сверхточности эпитета. Когда Б. Пастернак в ранней прозе говорит о кровати проститутки — «промысловая кровать» (то есть на ней происходит промысел) — это ли не достоверность! Когда Бунин говорит о раздевающейся женщине: «стоптала с себя упавшее на пол платье», — это ли не достоверность!
Он умер, когда ему было сорок лет. Его лучшие песни не забыты, и, думаю, уже не забудутся
Поразительна всё-таки эта тяга к дорогим сердцу местам — в любую глушь, по плохим дорогам, — лишь бы побывать, увидеть.
…какая разница между модой и славой? Мода никогда не бывает посмертной. Посмертной бывает только слава…
Только очень сильные, редкие натуры могут писать, не обращая внимания на отзвук, не сообразуясь с реакцией окружающих. Всем постоянно нужен дополнительный толчок, стимул, похвала.
Среди профессиональных литераторов вряд ли найдется хоть один, кого бы горько и несправедливо не обижала когда-нибудь критика. Это неминуемо. Все мы несем эти невидимые шрамы.
Какова литература — таков и читатель. Это взаимосвязано, и очень крепко. Я совершенно убежден, что количественно читатель — тонкий, или посредственный, или никудышный (а есть и такой) — находится в прямой пропорциональной зависимости от уровня, точнее, от различных уровней, нашей литературы.
Прошло двадцать лет, а мы всё пишем о войне и, наверное, всю свою жизнь мы будем писать о ней, потому что это наша суровая юность, которой мы гордимся, а ведь юность, даже когда она уже давно миновала, незримо растворена в наших зрелых годах.
Какие же книги самые лучшие? Те, что вызывают у меня самого желание писать. Не так, как написаны они, нет, но написать нечто достойное, может быть и лучшее, чем книга вызвавшая это жгучее желание.
У каждого поэта, как бы самобытен и оригинален он ни был, обязательно встречаются интонации других поэтов. «…» В этом нет ничего удивительного — поэзия не рождается на пустом месте.
Для восприятия поэзии нужно иметь бОльшую подготовку, чем для восприятия прозы, нужно иметь более высокую эмоциональную чуткость, настроенность, иначе говоря — потребность в прекрасном.
Самая насущная забота всякого труда и ремесла — это чтобы новая работа лучше прежней сделана была.
В час обыкновенный, посредине дня, вдруг пронзит мгновенной радостью меня. или ночью синей вдруг проснусь в тиши от необъяснимой нежности души.
Поэт для вящего эффекта молчит с минуту (зал притих), и вроде белого конспекта звучит эстрадный рыхлый стих.
Она проходит длинною тропою как будто по твоей идет судьбе, и даже знает о тебе такое, чего ты сам не знаешь о себе.
А жизнь моя, в общем частная И думает о простом. Тихонечко в ней участвуя, На койке лежу пластом.
Пусть было потом охлажденье, От сказанных слов ни следа — Вхождение в наслажденье Запомнилось им навсегда.
Тесная комнатенка. Скверная работенка. Рвется всегда, где тонко. Жизнь это только проба. В общем, смотрите в оба — С первых минут до гроба.
Вероятно, у каждого пишущего есть самое большое три-четыре человека, мнение которых особенно важно и дорого. Мы словно пишем именно для них.
Главными были не воспоминания, — мы уже вспоминали столько раз, что они являлись теперь некоей постоянной, неменяющейся ценностью. Главным было слышать голоса и смотреть друг на друга. Это поле, созданное вокруг нас, ощущалось так сильно, что жены действительно чувствовали, будто и их молодость прошла вместе.
Можно сказать с уверенностью: ни из одного вида транспорта мы не наблюдаем такой сменяемости картин, такой обозримости, такой панорамности, как из окна поезда. Важно и то, что это близко, рядом.
Детям не все понятно в мире взрослых, потому что они еще не были взрослыми. Взрослым не все понятно в жизни детей, потому что, хотя они и были маленькими, они иногда забывают об этом.
Иду, бодрюсь… а где-то ель скрипит, и почему-то делается грустно. всё спит кругом, а может, и не спит, а только притворяется искусно.
Коварный как пиратский адмирал, мальчишек бил, девчат таскал за косы и чистые тетрадки отбирал.
И вот уже в который раз пишу в москву тебе я о том, как рыжики растут на солнечных полянах, какой невиданный уют среди озер стеклянных, как удивитльна вода под крышей краснодара и чтобы ты ко мне сюда скорее приезжала.
Ведет он девушку одну росистой стороною… луна похожа на луну и ни на что иное.
Но я не знал об этом ничего. какое мне до сердца было дело? ведь я совсем не чувствовал его, оно ни разу даже не болело.
Я, пробудившись резко и тревожно, увидел рядом крупного коня, который подошел и осторожно выдергивал траву из-под меня.
Шинели тронула рукав, щекой припала, вся зарделась, потом прошла за старый шкаф, свет погасила и разделась.
Предложил ей тут же сесть, Извинясь, что сроки круты, Уточнив притом, что есть У пришедшей три минуты. Ощущая сквозь чулок Холод кожаного кресла, Улыбнулась лишь чуток И надолго в душу влезла.
Я не плакал. Я уже не умел плакать по-детски и еще не мог по-мужски.
Плечи плотного Князева ловко облегала сшитая на заказ серая куртка спортивного покроя, — слева пестрел мощный сруб укрытых под выпуклым плексигласом орденских планок, справа четыре нашивки: две желтые и две красные. Полковник грустно подумал: «Для кого это? Ведь большинство теперь не понимает, что они означают…»
Она такого маленького роста, что рядом с ней находится земля. и то, что нам обычно недоступно: веселые жучки даже муравьи, — всё для неё отчётливо и крупно, достойно восхищения и любви.
Упаси вас бог познать заботу об ушедшей юности тужить, делать нелюбимую работу, с нелюбимой женщиною жить.
Западает сомненье в душу, что неправильно мы живем: там, где нужно смотреть и слушать, больше думаем о своем.
Я научился на свои Стихи смотреть, как на чужие — Их строчек плотные слои Уже не раз отдельно жили. Верчу строку и так и сяк. Порой могу себя поздравить, А все какой-нибудь пустяк Зачем-то хочется поправить.
Но впоследствии, чем ни живи, Нет, не всё забывается быстро: Тянет изредка к первой любви, Как убийцу на место убийства.
…если не помнят свои стихи наизусть, значит, они не настоящие, не органичные.
…Как мы гордимся своей работой, её самым скромным результатом, её нехитрыми плодами в иной, не в нашей профессиональной области, а главным образом, в сфере физического труда: тот посадил рябину, вскопал грядку, этот смастерил стеллаж, просто вбил гвоздь. Но и наоборот: люди, для которых такая работа, ручная, работа — профессия, лелеют малую возможность или даже мечту что-либо написать, нарисовать, хотя бы прочитать, и нешуточно себя за это уважают.
Ты добрая, конечно, а не злая, и, только не подумавши сперва, меня обидеть вовсе не желая, ты говоришь обидные слова. но остается горестная метка, – так на тропинке узенькой, в лесу, товарищем оттянутая ветка бывает, вдруг ударит по лицу.
Ещё лежит на травах изморось, Не шелохнётся речки гладь. И вся природа словно выспалась И только ленится вставать.
Трус притворился храбрым на войне, […] и так вошел он в роль, что наконец, стал храбрецом, почти уже природным, неплохо бы, чтоб, скажем, и подлец навечно притворился благородным. скрывая подлость, день бы ото дня такое же выказывал упорство. во всем другом естественность ценя, приветствую подобное притворство!
