Лучшие цитаты группы Кровосток (146 цитат)

Стимуляторы, галлюциногены и эйфоретики
Доказывают, что рай умещается в пакетике.
Эйфоретики, стимуляторы и галлюциногены —
Это вера, надежда, любовь, пожеванные злой муреной.
Галлюциногены, эйфоретики и стимуляторы:
Детей ***, стариков ***у, остальных в изоляторы.
А как иначе найдешь покой в наши мрачные дни?
Знаете варианты? Саентология, фитнесс, ДПНИ?
Садо-мазохистские клубы? Гоа? Сопли в жж?
Прокачанная девятина? Поэзия? Тротил в гараже?
Чаще звонить своим родителям? Реже ***ать чужих детей?
Нарды? Филателия? Хичкок без перевода? Шлифовка ногтей?
Вопросов много. Реальных ответов только три:
эйфоретики, стимуляторы и галлюциногены — нужное подчеркни.

Уже не веришь в деда мороза, но веришь пока в свою половинку, две половинки бывают у таблетоса, у жопы и у мозга…

О вкусах не спорят, не спорят вообще.
И особенно с безвкусными мудаками.

План Б универсальный: адреналин, ***зм и оружие.

Быть плохим — это честно,
Быть плохим — это вкусно.

Не хочу никого пугать и ничего вроде,
Того, рекомендую просто насрать на всё, только то и всего.

Улыбка яркая, как если б солнце поменяли на бриллианты,
И нет таких весов, чтобы измерить, сколько тонн карат излучает каждый взгляд.

Думай позитивно, стакан всегда наполовину полон, всегда.
Чувствуй хорошее, плохого не существует,
Между «нет» и «да», выбор только «да».
Верь в лучшее, жизнь — это танец под присмотром чуткого Бога.
Повторяй эту ***ень чаще,
Повторяй, даже если звучит убого.

Бобры, будьте добры, не ерепеньте свой мех. Я знал вас всех.

Быть плохим — значит жить без войны с собой.

Никакой свободы врагам свободы — моя политика.

Ты — звено, без которого моя система превращается в бардак.

Любовь — это когда ты слышишь, как голуби целуются на крыше.

И я не знаю — сила это или слабость,
Горечь или сладость.

А карма — она как печень, с трепетом надо к ней.
Она задувает свечи, тем, кто не мил ей.

Думай позитивно, стакан всегда наполовину полон, всегда.
Только не думай, что в стакане, думай, что в стакане — вода.

Вы когда-нибудь задумывались, на ваших поминках будет торт?

А весна — это за**ись, и круче — да, только наличные.

И забудь, плиз, о всякой ***не типа долга,
От чувства долга и ***ть враз не долго.

Будь плохой, детка, сопротивляйся системе,
Сопротивляйся несмотря ни на что.
Ты — это то, как ты сопротивляешься,
И больше почти ничто.

Быть плохим — ***ись, мне лично нравится.
Быть плохим значит быть, запоминай, красавица.

Странная ***ень наша жизнь,
Как говорят китайцы, хотя эти китайцы.
Те ещё разводилы с огромным стажем.
Тут я с ними согласен,
Жизнь, её *** проссышь, прямо скажем.

Я не люблю быть должен, быть должен я в рот ***ал.

И выйди уже из комнаты соверши уже, ***ь, ошибку.

Двухтысячный год, Текстильщики, осень.
Мы вышли из дому, нас было восемь.

Никаких гарантии, кроме пожизненной.
Никакой славы, кроме прижизненной.

Не делай дело, а если да, делай уверенно.

Кто-то male, кто-то female, кто-то ХЗ.

Кого-то помнишь, кого-то забываешь.
Кому-то ***ец, а кого-то прощаешь.

Никаких воспоминаний, кроме ложных.

Моя страсть–это редкая масть.

Мои порошки – это только вершки.

То ли это бабочки в животе,
То ли открылась там язва.
То ли и то, и то, в темноте
Нутра сложные миазмы.

Какого цвета кровь для дальтоника? Хз, нужен эксперимент.

Мы покидаем здание, в здании нас больше нет.
В здании слышно рыдание и странно мигает свет.

Нравственные ограничители – нужны человеку всегда. Они как огнетушители, а это ***не ерунда.

Я слежу за дыханием, выдох–вдох, выдох и вдох.
Со всем возможным вниманием, я ни в чем не хочу быть плох.

Что-то не так – почти всегда, чаще чем хочется. Пока он всех не передавит, он не перетопчется.

Хозяйство, банька, крупный щенок, всё делал с толком.
Через год щенок стал собакой, собака оказалась волком.

Память — есть то сучье место, где находится ад.

Странно, но меня швыряет только по России–Матушке. Я и не против! Мок в сумерках, телогрейка в каторжках.
–»Ах, Россия!»
Иконка мироточит, радиатор течёт, юбка с вырезом, молочко парное, ножичек в крови, шлакоблоки с самовывозом.

Душно, время дня не уверен, но точно лето.

Я ревновал, боялся, наёбывал, извинялся,
Гнал, влюблялся, быковал, Гтеснялся, тупил, старался, бухал, волновался,
Мстил, не высыпался, юзал, срался,
Потарчивал, качался, мечтал, брыкался,
Скучал, ускорялся, потел, улыбался,
Ненавидел, пытался, терпел, соглашался,
***вал, врывался, сливал и сливался.

Мегафон орёт что-то про сдаваться.
Сдаваться ***ь! Как бы сука не так!
Сдаваться мы не умеем!

В центре города ситуация ещё накаляется, вижу солдат.
Вертолёты то низко с шумом зависают, то резко в бок летят.
Под ногами везде трещат осколки витрин, грабежи в разгаре.
Звуки автоматных очередей, визг тормозов, запах гари.

Я видел очень странные вещи внутри очень странных людей.

Запах пожара мне как родной, он как до дома попуточка.

Трупы остро воняют, а живые громко блюют,
Трупы позже присыплют, живых позже убьют.

Люблю я вот эти минутки, минутки перед концом.
Звук у смерти немного жуткий, лучший звук для тех, кто знаком.

Между нет и да выбор только да.

Это голуби ***аной полной расплаты, это они.

Представьте, дети индиго со вспоротыми животами.
Или команда по кёрлингу *** погибла в катастрофе.
Вообразите себе гнойную опухоль в теле гиппопотама, а я пока спокойно допью свой душистый кофе…

Пара «Макаровых» смотрела в мою сторону, как глаза матери, когда её отпевали.

Так, и только так, ребята.
Мир спасает красота.

Рай не везде, он локален, и да-да-да, достижим.

И журавли, и синицы – это скучные птицы.

Права авторские и права–нах.

Никакой зоны, кроме зоны комфорта.
Никаких порезов, кроме порезов торта.

Никаких законов, кроме физических.
Никаких правил, кроме технических.

Никто не выйдет отсюда живым? Оки.

Где-то темнеет, а где-то светает плавно.
У кого-то аденоиды, а у кого-то гланды.

Никаких стандартов, кроме двойных.
Никаких инстинктов, кроме основных.

Мой отдых – это выдох, и это вдох.

Моя семья – это мои очень разные я.

Мой район – это мой фон.

Мой город не здоров и не молод.

Моя улица – это просто пепельница.

Мой президент – обезумевший агент.

Моя злость, как кость, когда не так срослось.

Мой плейлист всегда чист.
Мои твиты закрыты.

Мой IP–хуй пойми.

Моя работа — это совсем не твоя забота.

Мой IQ–это *** тю-тю.

Мои риски вязнут в зубах, как ириски.

Мои мысли забродили и прокисли.

Мои комбинации – это интеллектуальная *** доминация.

Мой смех шевелит на леших мех.

Мой девиз – по любому ***ись!

Моя улыба – это неподъемная глыба.

Мой маршрут – ***ецово крут!

Мою походку сформировала первая ходка.

Мои разрулы красивы, как луна в Кабуле.

То ли это любовь в голове,
То ли там лопнул сосуд.
То ли и то, и то в темноте
Мозгов очень чёрный пруд.

Если вдруг внутри ощущаешь
Любовь, и ощущаешь бабочек.
Надо сдать кровь, и проверить
Себя на предмет неполадочек.

Любовь в голове и бабочки
В брюшной полости, они как
Диверсанты в занятой области.
С ними по-хорошему никак.

Бабочки в желудочном соке
Влажно порхают с усилиями,
А в мозговом кровотоке
Любовь резвиться рептилией.

Это не то говно, что сейчас гровят дети под искусственным светом.
Этим занимались седые мужчины, в Чуйской долине знойным летом.

То, что мы, бля, творили это было, внатуре, искусство.
А сейчас одна стыдоба вокруг, одни слюнки и сопли.
Не то, что тогда звуки жизни: крики, проклятия, вопли.

Я продираюсь к вере, и я к ней ***ь продерусь!
Конечно в своей манере, и даже возможно сорвусь.
Все мы возможно сорвёмся–а значит, возможно и нет. Это всё у нас песней зовётся, и в этом наш главный секрет.

Война всё делает ярким,
Даже то, что до тупости тускло.
Вообще, нахуя быть сложным? Когда вокруг такая простота!

Вена, вальс, голые плечи.
Манипуляции с веерами.
Думать об этом приятней и легче, чем о Череповце вечерами.

Города–это ***ец, страшнее только деревни.
Чем ты ближе к земле, тем ближе к тебе черви.

Любое кровавое месиво, из чего-то да состоит.
Что же мы сможем увидеть, поборов отвращенье и стыд?

От каждого что-то останется, жизнь не проходит зря.
Интересное начинается, когда закончились козыря.

Ужас–это не тотальная термоядерная война.
Ужас–это ***ь, прорыв канализации в мозгу.

Я ***ал своё тело в ловушках больничных палат,
В начале потери пугают, но позже становишься рад.

Жить надо в калейдоскопе, жить надо–сразу, и вдруг.

Слава богу, теперь я один совсем остался.
Отучился, работаю, в генетике разобрался.

Многим не понять, а мне ***, вы мне поверьте.

В мозгу ***ец, у ***еца тоже своя грация.

Последнего живого палача, я благородно отпускаю ***.

Если что, есть калаш.
Еду дальше.
*** стрелять? Охуели? Я тринадцатилетний мальчик…

Как туша зверя делится на мясо, шкуру и кости.
Не считая потрохов и прочей мелочевки.
Так и моя жизнь, делится на до, и после.
Делится чётко, как слоги в пионерской речёвке.

Люди меняются, я знаю это на собственном примере.
Меняются в качествах, возможностях, в размере.
Я хочу сказать, что всё достижимо и в чудо надо верить.

Слово весит тонн десять, и между этих плит не проскользнёт ничего.

Всё очень ровно, езда по встречной, без кипеша и истерики.

Тебе не страшно только потому что тебя пока ещё не пугали.

Ты в ***возе, после интереса к собственным анализам крови.
Ты повзрослел, раз анальгин перестал помогать тебе от боли.
Ты пессимист до гроба, ты слышал как шипит на коже свинец.
У тебя не сна, вместо сна стопкадр: к трупу прилип леденец.
Ты ***вейших с самим собой: ты, бывало, уже грабил стариков.
Твоя аритмия логична, ты срезал с людей скальпы ради париков.
И тем не менее…

Только мне ***ать на его причитания, у моих поступков свои основания.

Я не знаю, что такое счастье,
Счастье — не мой стайл. Так уж вышло.

Птицы внезапно залипли в воздухе, воздух стал вязким.
Время остановилось, как в сказке или голливудском
блокбастере.

Мясорубка уличных боёв это огого, граждане ведут себя ***ец импульсивно.

Хоть вы и будете холодны со мной, я буду с вами вежлив.

Я плотник по сухожилиям.
Я столяр по части мук.
Я весь такой напружиненный.
Как обкокошенный маленький мук.

Зубило, стамеска, киянка, топор.
Я хоть и туп, инструмент мой остёр.
Стамеска, киянка, топор и зубило.
Я хоть и туп, но я не мудила.

Дерево от крови тёмно-красное.
Разбух у рубанка старенький клин.
Краснодеревщик — призвание прекрасное.
Лаки, морилки, водочный сплин.

Да, я экспериментатор.
Работа на стыке форм.
В творчестве я — диктатор.
И нарушитель норм.

Если меня поймают, то вряд ли меня поймут.

Люди — не брёвна, ну ептыть.
В брёвнах хоть что-то есть,
Людям до брёвен — топать и топать.
Людям до брёвен — пердеть и пердеть.

Ярость-то пройдёт, а трупочёк останется, и с этим всем говном потом вам париться.

Психиатр говорит что из чувства вины,
Говорит:
«Нужна терапия.», говорит:
«Недалеко до беды!».
Только мне ***ать на его причитания, у моих поступков свои основания.

Такой мой жизненный проект, такая у меня игра.
Не пошлое самоубийство, не голову в пасть тигра, А просочиться во множество незнакомых тел.
Кому–спинным мозгом, кому–сгустком антител.

Когда все сгорает, то сгорает всё:
Лодка, немой дядя, Муму, весло
Пламя обнимет всех крепко
И мышку с кошкой, и дедку с репкой.

Будущее настало сразу, никто не доделал дела…
Что там случилось — не ясно.
Но ясно, что всем — ***а.

Стиль держит меня на плаву поплавком.

Череповец, Череповец, где твоя мамка, кто твой отец?

Вена, вальс, идеальные профили,
На поражение сражение глазами…

Некоторые с детства возятся себе с протоном и атомом.
Как они там так устроены, и как их там так, нах, расщепить,
А я с семи лет знал, что буду я патологоанатомом.

Я видел очень странные вещи внутри очень странных людей…
Сердце в форме ядерного и гриба и почку с ***альцем Ленина,
А также странные вещи внутри вполне обычных девчат и парней,
Я видел, как сосуды мозга сложили сцену гибели Анны Карениной…

Судебно-медицинская экспертиза –
Во внутренний космос легальная виза,
Инициативное людей потрошение –
Тяжёлое уголовное преступление.

Выбирая работу, выбираешь судьбу.
Я выбрал мед, кто-то выбрал тюрьму.

Рутина, рутина, слышь, *** иди.
Исчезни, вафлина, взорвись и сгори.

Когда я смотрю на природу.
Я чувствую себя так.
Будто я принимаю роды.
С похмелья и на тощак.

Они меня там ***али, и они там скоро умрут.
Они владельцы ломбарда, а я бродяга шатун.
Жизнь для меня — это нарды, жизнь для меня просто шум.

Выхожу, и менты подоспели, вот не стоило им так спешить.
Молодые сержанты — тефтели, и они ведь могли бы пожить.

Ломбарды — моя стихия, я чувствую их как родных.

Они заперлись в кабинете и думают, что спаслись.
Но чисто в натуре дети, даже неловко за них.

Меня расстрогать не выйдет, я варил и жрал снегирей.
И ***, кто что предпримет, полюбасу я всех сильней.

Тут я родился, тут пригодился, тут я вырос и этому рад.
С малолетки я знаю четко: если видишь людей, значит рядом ломбард.

Забыть о всякой ***не типа «дружба». Дружба — конкретно то, что не нужно.

Я люблю Россию, Россия любит меня, мы поможем друг другу кончить.

Осуждать ***ь легко! Осуждать — может каждый. А вы вот попробуйте стать опекуном отважным, ловить желания бейбика. И сразу их воплощать, за своего малыша– я готов и платить, и кромсать.

Я–ответственный взрослый, и я на его стороне.
Детство свято, и оно не должно идти по ***е.
Мой малыш хоть и гадина, но лучшая часть меня.
Я–его танк. А он им рулит, и рулит, ой бля…

Мораль: побег от себя, это в финале всегда рваная срака.

То ли это бабочки в животе,
То ли открылась там язва.
То ли и то, и то, в темноте
Нутра сложные миазмы.

То ли это любовь в голове,
То ли там лопнул сосуд.
То ли и то, и то в темноте
Мозгов очень чёрный пруд.