Цитаты Ларисы Миллер (125 цитат)

Лариса Миллер – писательница, которая в своих стихах демонстрирует величие русского языка и сохраняет приверженность стилистике поэтов, ставшими классиками. В настоящее время Лариса находится в зрелом возрасте, и список созданных ей произведений весьма обширен. Ниже можно ознакомиться с некоторыми интересными мыслями писательницы. В данной подборке собраны цитаты Ларисы Миллер.

А жизни всё равно, как течь: Беречь нас или не беречь, Лелеять, обращаться дурно, Течь плавно, медленно иль бурно, Иль где-то посреди земли Нас вдруг оставить на мели.
Ах, как ребёнку взрослые мешают: То спать велят, то сладкого лишают: Мол, брось жевать — испортишь аппетит И зубкам вред. А время-то летит. Ах, бывшее дитя, кому есть дело Сегодня до того, что ты надело, Как выспалось, что ело на обед? Ты счастливо, что взрослых больше нет?
Да разве можно так влюбляться В весну и так за жизнь цепляться — За тени, за лучи, за то, За что не держится никто, Что мельтешит, дрожит, двоится И что само пропасть боится.


И я – в единственном числе, И ты. Ты тоже одиночка, Как на пустой странице точка Или как искорка в золе. Как в одиночку выжить здесь? Но мы глагол «любить» спрягаем, Друг другу выжить помогаем, Преображая космос весь.
И боль умеет крыльями плескать И даже петь и даже петь умеет, И страстную мечту свою лелеет Сжать чьё-то сердце и не отпускать, И, трепеща на частоте одной С болящим сердцем, стать ему родной.
На то, что я в тёмном хожу, не смотри. Поверь, у меня столько света внутри.
«Умение жить» — это, наверное, ещё и способность оставаться очарованным странником — несмотря и вопреки; способность сохранить завороженность жизнью.
Господь посылает сырую погоду,
Чтоб вывести всех нас на чистую воду,
На чистую воду, что льется с небес…
Ютится ли ангел, ютится ли бес
В душе нашей призрачной? Что в ней ютится —
В душе, что в конце улетает, как птица?
В конце бытия улетает туда,
Откуда течет дождевая вода?
Все бессмысленно и плохо
С точки зрения травы,
Жизнь ее достойна вздоха
И печального «увы»,
Жгут ее, и рвут, и топчут,
И покоя не дают,
Поострей косу наточат —
И давай крушить уют,
Насекомую обитель,
Столь любимую жучком…
Не губи траву, воитель,
Лучше ляг в нее ничком.
На тебя здесь зла не держат
И тебе не отомстят…
Пощекочут и понежат.
На ушко прошелестят.
Увы, хлебаю, что дано.
Уже едва прикрыто дно,
Уже на донышке остатки,
Но, говорят, остатки сладки.
Жизнь легка, легка, легка,
Легче не бывает,
Потому что свет пока
Только прибывает,
Потому что луг в росе
И ажурны тени,
Потому что тропы все
В крестиках сирени,
Потому что яркий свет
Ранним утром будит,
Потому что ночи нет
И, Бог даст, не будет.
Неуютное местечко,
Здесь почти не греет печка,
Вымирают печники.
Ветер с поля и с реки
Студит нам жилье земное,
А тепло здесь наживное:
Вот проснулись стылым днем.
Надышали и живем.
Все мы заняты игрою:
Переводим, переводим
С языка оригинала,
Где-то возле смысла бродим,
Есть сюжет, а толку мало.
Давно пора рвануть стоп-кран,
Чтоб враз как вкопанные встали
Все те, которые устали
От хвори и сердечных ран.
Рвануть стоп-кран и обалдеть
От тишины в бескрайнем поле,
Где можно, позабыв о боли,
Молчанье слушать, вдаль глядеть.
Что делаем? Учимся быть.
Что делаем? Учимся плыть.
Ведь наша стихия — не заводь.
Здесь надо умеючи плавать.
То вынырнем, то поднырнем —
До смерти уроки берем.
Сияют окна в темноте,
И это значит — всё в порядке,
И мировые неполадки
Ещё не страшные, не те,
Что могут взять и отменить
И свет в окне, и в доме кошку,
И звёзд весёлую окрошку,
И жизни тоненькую нить.
А вдруг в том пространстве, что небом зовётся, Душа моя бедная не приживётся. А вдруг для того, чтоб свободно летать, Ей будет смертельно меня не хватать. Вдруг, тела лишившись горячего, тесного, Она ничего не захочет небесного.
Сказать «я знаю» – так опасно. Текуче всё – года, века. Что можно знать наверняка?
А музыка была. Потом её не стало. Наверное, она звучать внутри устала. А может быть, её в природе не осталось. Осталась лишь одна смертельная усталость. Усталость не звучит. Смогу ли жить немая, Не разжимая губ и глаз не поднимая.
Я на землю попала впервые. Здесь надышано. Рядом живые. И они первый раз на земле И не могут советовать мне, Что мне делать с отпущенным сроком Под небесным невидящим оком.
Нас позабудут, а потом Забудут тех, кто нас забудет, И ветер те следы остудит, Что вьются в мире обжитом. Но вдруг когда-нибудь опять Воскреснет сыгранная нота, Заставив чуткого кого-то Заплакать или просиять.
Да мало ли чего хочу? Хочу летать, а не лечу. Хочу весь год в лучах купаться, И с лёгким сердцем просыпаться, И не бояться за родных, И знать, что и в мирах иных, Тех, из которых нет известий, Мы будем счастливы и вместе.
Счастье есть. Просто где-то оно притаилось. Может, в доме в укромном углу притулилось, Может, спряталось где-то в осеннем саду. Ему просто не хочется быть на виду. Оно верит, что, если кому-то приспичит Отыскать его, тот его тихо покличет, В каждый угол заглянет и в каждый закут, И обшарит весь сад, вопрошая: «Ты тут?»
Спасибо, счастье, что приходишь, Что время для меня находишь: То на заре лучом прильнёшь, То мимо окон промелькнёшь Крылом неведомой расцветки, То вспыхнешь яблочком на ветке.
Да, да, я радости поборник. Я нынче составляю сборник Мгновений светлых. Как адепт Веселья, выпишу рецепт, Чем скрасить горестные миги. Уже написано полкниги.
Но жизни смерть никак не отменяет И даже ей в обязанность вменяет Дышать и быть, быть вечно, быть всегда — Какой угодно: хрупкой, как слюда, Крошащейся и ломкой, точно льдинка, Но быть, не прекращая поединка Со смертью, что лишь только и живёт Тем, что угрозой гибельной слывёт, Куражится над жизнью и ярится, И страшно потерять её боится.
Я б сбавила темп, перешла бы на шаг, На медленный шаг, но не ведаю как, Не ведаю, как мне пожить в настоящем. Летит моё время по рельсам звенящим И темп невозможный такой задаёт, Что даже само от него устаёт.
Чем занимаюсь? Хожу на свидание. Кто меня ждёт? Меня ждёт мироздание. Смотрит в окошко, под дверью торчит, Дождиком мелким по крыше стучит, Душу своим нетерпением грея: Мол, выходи, выходи поскорее, Мол, без тебя я совсем пропаду. «Жди, — отвечаю, — проснулась, иду».
Тем временем, тем самым, тем,
Которого и нет совсем,
Тем временем лишь то случилось,
Что ничего не приключилось.
На месте небо и земля,
И можно все начать с нуля.
Убить бы время, ну его.
Убить бы время.
Куда вольготней без него —
Не клюнет в темя.
Тишайший аквариум, дивное лето,
Избыток зеленого, синего цвета,
И сверху и снизу, и слева и справа —
Лишь небо да листья, лишь небо да травы.
Жизнь идет и лето длится…
Может, надо помолиться,
Попросить: «Великий Боже,
Сделай так, чтоб завтра тоже
Зеленела в поле травка,
В гуще сада пела славка,
На окне на тонкой леске
Колыхались занавески».
Все как с гуся вода, все как с гуся вода,
И года — не года, и беда — не беда,
И беда — не беда, и труды — не труды,
Ничего, кроме чистой небесной воды.
И не вздох в тишине, и не плач за стеной,
И не груз на спине, а крыло за спиной.
Вторник, пятница, среда…
Жить — то надо — вот беда,
Дни недели обилетить.
Проводить, потом приветить.
После снова проводить,
С ними есть и с ними пить,
В их дождях-лучах купаться,
В их подробностях копаться,
Их дарами дорожить…
Ну, конечно, надо жить
От восхода до восхода
И в любое время года.
Я столько лет не то искала,
Не там кораблики пускала,
Не той весной, не в том ручье,
Писала стих не в том ключе,
К тому же, слабого накала.
Зато теперь я молодец,
Я просто цадик и мудрец,
Лишь об одном прошу я слезно:
Не говорите мне, что поздно,
Что время вышло, что конец.
Какие мы профи? Любители мы, дилетанты.
И те, что порхают и кружатся, встав на пуанты,
И те, что умеют по бешеным речкам сплавляться, —
Они всё равно ведь не знают, как с жизнью справляться.
Мы все в этом деле любители — не виртуозы.
Отсюда бессонница наша, и вздохи, и слёзы.
Какое там сражение,
Какой там вечный бой!
Есть тихое кружение
Под тканью голубой.
Я дверь приоткрытой держу то и дело,
Чтоб Чудо – в мой дом без труда залетело,
Чтоб Счастье, придя, – не возилось с замком,
А шло без помехи ко мне прямиком.
И, будь я – измученной старой, разбитой,
Оставлю я дверь всё равно – приоткрытой.
Я, ей-богу, не знаю, на что положиться. Разве только на тень, что на тропы ложится, Разве только на луч, что по тропам скользит, Разве что на листву, что волшебно сквозит, На жасминовый куст, осиянный и пенный, На неведомых крылышек промельк мгновенный.
Если день сероват, то раскрась его сам И лазоревый цвет подари небесам, А траве и листве подари серебро Предрассветной росы. А ещё где серо? На душе? Но денёк золотой, голубой Непременно поделится счастьем с тобой.
Раз в жизни, ну хотя бы раз, Хоть раз должно разбиться сердце. Иначе не нашаришь дверцу Незримую и тайный лаз Из повседневности в ту даль И ширь, и высь, и в те глубины, Что нежно музами любимы, Которым вечно что-то жаль.
Ну как из цепочки сплошных неудач, Сплошных неудач и сплошных невезений Рождается день невозможно весенний, Где солнечный зайчик пускается вскачь? Ну как из отчаянья и тупика, Из мрака, отчаянья и безнадёги Рождаются лёгкие-лёгкие слоги И строки, проточные, точно река?
Всё главное — оно меж строк, Меж строк, меж слов, на поле белом, Оно гуляет между делом, Как меж стволами ветерок. Гуляет, теребя листву, Тревожа каждое растенье. И только это шелестенье Есть разговор по существу.
Творился сей мир из любви и добра, Из жемчуга, золота и серебра, Из лучших намерений и побуждений, Не ради смертей, а во имя рождений. Ещё сохранились от прежней красы Рассветные трели и капли росы.
Уйдя, я буду приходить На этот свет сама, без спросу, Как летний дождь, летящий косо, Его серебряная нить. Без разрешения, как день, Я вдруг возьму, да и настану, И даже спрашивать не стану, Поскольку некого и лень.
Мы с одиночеством вдвоём Весь день танцуем и поём, Танцуем на лесных тропинках В намокших от дождя ботинках. Мы не скучаем никогда, Не разлучат нас ни года, Ни страны. Мы всё время вместе — И в тишине, и в людном месте.
Слова хороши только те, что не в силах сказать О том, чем полны, и начало с концом увязать; И смысл хорош только тот, что готов улизнуть, Успев перед этим нас в руку лукаво лизнуть.
Столько разных причин, по которым желательно жить. Я едва ли смогу перечислить их все, если спросят. Например, я люблю, как весна небеса купоросит, Как умеют нам голову майские ветры кружить, И как змейкой течёт по стеклу дождевая вода, И что жизнь нам отчёт не даёт ни о чём, никогда.
А первой любви я обязана тем, Что рано усвоила: не насовсем Даётся здесь всё, не навек, не до гроба, И всё, что случилось, лишь пёрышка проба, Вираж занесённого ветром пера. Погасло, что так полыхало вчера. Но, Боже, каких самоцветов излишки Открылись мне в миг ослепительной вспышки.
Сперва снега, а после — таянье, А после — звонкий птичий гам… Ты только не теряй отчаянья, Оно необходимо нам, Чтоб эту жизнь земную, грешную Любить до боли, до тоски, Чтоб птичья песенка нездешняя Рвала нам душу на куски.
А любовь и стихи – это лишь утоленье печали, Это просто попытка утишить сердечную боль…


Какие мы профи? Любители мы, дилетанты. И те, что порхают и кружатся, встав на пуанты, И те, что умеют по бешеным речкам сплавляться, — Они всё равно ведь не знают, как с жизнью справляться. Мы все в этом деле любители – не виртуозы. Отсюда бессонница наша, и вздохи, и слёзы.
О, до чего живуча смерть!
А где же конверт – чтобы с адресом, с маркой? Где лист шелестящий с чернильной помаркой?.. Курсор подведи, затемни, сделай клик… О мир, до чего изменился твой лик! Где почерк корявый? Где буквы с наклоном? Да всё там, где надо, – во времени оном… Запомнил, и кликнул, и в буфер занёс… Но где же письмо, что промокло от слёз?
Я не помню, как я родилась И как я на земле оказалась. Я за мамой сперва увязалась, А теперь вот с тобою слилась. Я совсем не умею одна. Я тебе как спасению рада. Вот бы знать, что такая награда Мне на вечные веки дана.
Я малолетка. Я в Клину. Я у Чайковского в плену. Я тереблю промокший, мятый Платочек. Плачу я над Пятой Симфонией. Пластинку нам Поставили. За дверью гам. В музее людно. День воскресный. А музыка с горы отвесной Столкнула, снова вознесла. Я плакала. Душа росла.
Любовь, она лишь стылый след. Покой? Но он нам только снится. Так что же есть? Небесный свет, В котором облако и птица.
Осенний дух листвой шуршит, Увещевает: “Брось, Пускай судьбу твою решит Счастливое авось. Авось — отмычка, верный ключ, Решенье всех задач… По рукаву сползает луч… Не мучь себя, не плачь. Точнее слов в запасе нет Про время и про путь, Чем невесомые чуть свет, Авось, когда-нибудь… ”
Какие у меня права На небо, воздух, дерева? И кто я им? Случайный житель, И временна моя обитель. И всё же каждую зарю За что-то их благодарю, Хоть знаю – радуют и светят, А пропаду, и не заметят.
Уходить нельзя отсюда, Здесь невымыта посуда, Незастелена постель, Не вполне понятна цель Пребывания земного, Завтра буду думать снова И, наверное, опять Мало что смогу понять.
Мне так плохо с собой. Можно возле тебя Посижу, твой помятый рукав теребя? Занимайся, чем хочешь: работай, звони, Кушай яблоко, только меня не гони. Буду тихо сидеть и не буду мешать, И не буду я планов твоих нарушать.
Погоди, я с тобой, я с тобой. Даже если ведут на убой, Даже если там морок и плаха. Я не ведаю большего страха, Чем вдруг выпустить руку твою И остаться навеки в раю.
При жизни разве умирают? При жизни моются, стирают, Целуются, растят детей, Едят. Да мало ли затей? При жизни разве умирают? Младенцем в кубики играют, Юнцом несут прекрасный бред. Покуда живы смерти нет.
Тихо живу. Никуда не спешу И над тобой, мой родной, не дышу. Только бы всё это длилось и длилось. Целую жизнь бы об этом молилась. Рядом с тобой мне светло и тепло. Только бы время неспешно текло. Только бы слышать, как ходишь и дышишь. Только бы знать, что и ты меня слышишь.
Жизнь идёт, и ты не вечен. И утешить вроде нечем. Да и надо ль утешать — Чувства острого лишать, Что на свете всё предельно, Потому что жизнь смертельна.
Я покоя хочу. Мне покой обещали. Мне поэт говорил – есть на свете покой. Нас так долго мурыжили, столько стращали, И зачем новый день мне – безумный такой? Он несёт лишь раздрай. Лишь раздрай и тревогу: Тот на воздух взлетел, этот сгинул в огне. «Как живёшь?» – говорят. Говорю: «Понемногу. Жду покоя и воли, обещанных мне»
Время кончилось. Вечность осталась. Небо с грешной землёй не рассталось. То росу посылает, то луч, Что пробиться сумел из-за туч. Время кончилось. Времени нету. Помнят ангелы истину эту, В белых крыльях неся в небеса Душу лёгкую, точно роса.
Берег, дерево, свет и вода… Ты откуда? Зачем? И куда? Небо, облако, дерево, берег… Век живи – не откроешь Америк, Будешь жить, как жилось до тебя: Уповая, тоскуя, любя, Прямо со свету в темень ныряя И теряя, теряя, теряя.
Всё «зачем» да «почему»… Не доступная уму, Жизнь идёт себе, идёт И ответа не даёт, Не даёт себе труда Объяснить, зачем, куда Ей приспичило идти, Нас теряя по пути.
Впрочем, какая разница, почему кончилась наша дружба? Она кончилась, потому что всё кончается: и юность, и любовь, и дружба.
В музее людно. День воскресный. А музыка с горы отвесной Столкнула, снова вознесла. Я плакала. Душа росла.
…Никак не пойму я, что в жизни случайностью было, Что Божьим ответом на сдавленный крик: «Помоги!»
Мигрень — какое сказочное слово И как звучит загадочно и ново!
Никто ведь не должен тебе ничего. Ты праздника хочешь? Придумай его. По песне тоскуешь? Так песню сложи И всех окружающих приворожи. По свету скучаешь? Чтоб радовал свет, Ты сам излучай его. Выхода нет.
Исчезнет оттенок карминный иль палевый, Появится слой свежей краски эмалевой, Не терпит сей мир пустоты.
А вот бы взять да уболтать С косой старуху и летать, Летать, одно лишь зная точно, — Что я могу летать бессрочно.
Не веришь? Прочти.
Ну наконец-то я уразумела, Что ты, о жизнь моя, в виду имела. Спасибо, что имела ты ввиду Не тяготы, не муки, не беду, А музыки пленительную ноту.
Ах, как хочется жить, И чтоб ветер трепал занавеску Да и весь тот уклад, Что подвешен на тонкую леску, И чтоб гамму играл Школярок, новичок в этом мире, И чтоб все небеса Были в солнечном птичьем пунктире, И чтоб день золотой, Что сиял и погаснуть боялся, Лишь одной запятой От грядущего дня отделялся.
Ты видишь только то, что рядом, А я повсюду шарю взглядом. Ведь грех не видеть ничего, Что дальше носа твоего».
Излишества были, но только в стихах. Стихов иногда слишком много писала. Но я ведь от прозы словечки спасала, От прозы житейской. Лишь в этих грехах И впрямь я повинна. А кроме стихов Почти не имею серьёзных грехов.
Не стоит жить в один присест, А стоит каждый миг мусолить, Обсасывать его и холить, Пока ему не надоест Все это. И тогда: «Лети, — Ему сказать — лети, счастливо». И лишь потом неторопливо К другому мигу перейти.
Мне, чтобы жить, необходимо счастье. А ведь оно то тут, то где-то там, Оно за мной не ходит по пятам, Над ним я вовсе не имею власти. И, чтобы жить, должна из ничего Я ежечасно добывать его.
Даже мысли нельзя допускать, Даже горестной мысли, Что беда тебя может искать, В чёрный список зачисля. Даже мысли нельзя допускать, Что дурное случится… Будет вечно крылами плескать Поднебесная птица, Будет вечно пылать твой рассвет, Не желая прощаться, И не будет запас твоих лет Никогда истощаться.
Есть воздух и свет, и тепло, Есть всё для круженья, броженья, Движенья, его продолженья. Есть всё, чтобы время текло. Есть травы в рассветных слезах, Есть птица, что в окнах мелькала, Простор, чтобы жизнь утекала Куда-то у нас на глазах.
Лишь тишина умеет говорить. Она одна такой владеет речью, Что слушаю её и не перечу, Готовая её боготворить. Лишь тишина правдива до конца, Как истина, как факт неоспоримый, Лишь у неё есть дар неповторимый Быть легче пуха, тяжелей свинца.
Смерть, не стой на дороге. Ведь ты не прозрачная. Видишь, жизнь начинается летняя, дачная. В пять светает, и птицы щебечут с пяти. Уходи, не маячь и косу прихвати. «Да не будь меня в мире, – она мне ответила, — Ты б ни света, ни лета, ни птиц не заметила».
Я не сотрясала основ, Но всё же устала порядком: О, сколько беспомощных слов Рассыпала я по тетрадкам!
А что ещё мне предложить Здесь могут кроме тьмы и света, Ночей и дней, зимы и лета, Кроме как жить или не жить?
…Никак не пойму я, что в жизни случайностью было, Что Божьим ответом на сдавленный крик: «Помоги!».
Я в среду рада, что среда. В субботу рада, что суббота. Мне быть счастливой так охота, Ну так охота, что беда.
Ты праздника хочешь? Придумай его. По песне тоскуешь? Так песню сложи И всех окружающих приворожи. По свету скучаешь? Чтоб радовал свет, Ты сам излучай его. Выхода нет.
Такая тоска и такое веселье Испить до конца это дивное зелье. Такое веселье, такая тоска, Что жизнь и любовь не прочней волоска.
Он взял свою жизнь и куда-то унес, На брошенный дом оглянувшись сквозь слез, Сквозь слезы на дали взирая… Увы, не видать ему рая. Ведь рай, что мерцает в дали голубой, Совсем не для тех, кто кончает с собой, Земного не выдержав ада И выпив смертельного яда. Теперь впереди ни границ и ни дат, А только один нескончаемый ад, Немыслимый и беспредельный И хуже того — несмертельный.
Пока, пока, до скорого, пока, Пока не пересохла та река, Та темная, что держит на плаву, Пока она не высохла, живу. Dum spiro, spero ? — мертвая латынь — И та велит — надейся, не остынь. Пока дышу, твержу на все лады: “До скорого, до завтра, до среды”.
Живем, то бишь спешим Весной, зимой и летом… А жизнь — она с приветом, Причем весьма большим: То далеко пошлет, То вусмерть зацелует, То спит и в ус не дует, Холодная, как лед, Недвижная почти, Мертвячка и ледышка, И ты бормочешь: “Крышка!” Но это жизнь — учти. Она еще тебя Огреет и ошпарит, Еще поддых ударит И скажет, что любя.
А нас учили и учили, Нам даже корочки вручили, А мы бытуем на земле, Как первоклашки, – на нуле, И вроде руку поднимаем, Но ничего не понимаем И отвечаем наобум Ни в зуб ногой и ни бум-бум. Нам, школярам совсем зелёным, Писать бы палочки с наклоном.
А небо тоже одиноко. Оно, живя от нас далёко, Тоскует так, что хоть кричи, И тянет к нам свои лучи.
А другим какое дело, Что измучен, наболело, Что подавлен, что устал, Что вторую ночь не спал. И другой чернее тучи. Жизнь его – провалы, кручи. Он и сам стонал в ночи. Так что лучше помолчи.
Мученик ты, мученик, бедное дитя, Жить не получается весело, шутя. Вечные усилия, вечные труды, Вечное предчувствие боли и беды. Неужели, мученик, это твой удел? Неужели этого сам Господь хотел?
В любую минуту тебя окликаю, К тебе тороплюсь и к тебе приникаю. В любую минуту и в точке любой Живу, потому что я рядом с тобой. И знать не хочу, как бывает иначе, Как кто-то от горя заходится в плаче. Позволь же мне чёрную эту дыру Не видеть, а то я от страха умру.
А знаешь ты, зачем я тут, Зачем здесь лютики цветут, Зачем трава меня щекочет, Зачем кузнечик так стрекочет, Зачем шиповник заалел, Зачем так дождик звонко пел, Зачем в глаза мне солнце било? Затем, чтоб я тебя любила.
А вечность – это море тьмы, Где нет ни лета, ни зимы, Ни вех, ни времени, ни даты. Куда ты, маленький, куда ты? Смотри, утонешь в темноте. А может, все слова не те. И вечность – это море света, В которое впадает Лета.
Зачем проходит жизнь сия Так близко от небытия, Проходит в двух шагах буквально От черноты, что так провальна, Так безнадёжна и густа? И даже лучшие места — В партере где-то или в ложе — И те на самой кромке тоже.
Ну разве мы друг другу не друзья По счастью, а тем паче по несчастью, По сказочной погоде, по ненастью? Нельзя нам в одиночку. Ну нельзя. Ведь кто ещё услышит и поймёт, Когда приспичит срочно поделиться? Нам друг на друга надобно молиться, А мы друг друга бьём, как птицу, влёт.
Держи меня крепко, сжимай мне запястье. Быть вместе – такое печальное счастье. Быть вместе – такая счастливая грусть. И пусть нам немного осталось, и пусть Родимый наш край Божья длань не ласкала, Но в этом краю я тебя отыскала.
Ну как мне, маленькой и смертной, Бессмертный не строчить стишок?
Это загадочное понятие — шаблон. Что может быть шаблоннее тридцати трех букв алфавита и семи нот звукоряда, и что может быть непостижимее поэзии Пушкина и музыки Моцарта, сотворенных с помощью этих стандартных знаков?
Если я и отдохнула, то от некоторых особенно назойливых свойств нашей жизни. Правда, отдыхать от них опасно. По возвращении трудно привыкать. Ведь возвращаешься из страны, где непрерывно говорят thank you и sorry, в страну, которая встречает тебя в аэропорту ледяным «Женщина, проходим».
Я всё время себя за свою приземлённость казню, За свою неспособность, шутя, одолеть притяженье Этой грустной земли. Вот и листья, терпя пораженье, Опадают на землю. И, падая, нашу возню, И обыденность нашу, и нашу земную тщету Потихоньку возносят на сказочную высоту.
Но, чу! Всё пролетит, проедет — И обнаружишь: мир сей бредит Всё тем же, чем века назад.
su_note]
Не оттого ли, слушая какой-нибудь русский романс, вдруг затоскуешь по старому усадебному быту, по разным его подробностям, которые, начни перечислять, покажутся литературой, а неназванные ощущаются остро, живо, как собственное прошлое?
«Я на землю попала впервые…» Я на землю попала впервые. Здесь надышано. Рядом живые. И они первый раз на земле И не могут советовать мне, Что мне делать с отпущенным сроком Под небесным невидящим оком.
Посторожи меня, пока я буду спать, Посторожи меня, чтоб страшное не снилось, Чтоб было мне легко, чтоб сердце ровно билось, С тобой, любимый, жить — как по небу ступать. Ты — добрый ангел мой, и ангелов других Не жду и не зову. Мне и тебя довольно. И ночь моя тиха, и белый день мой тих, И лишь о том, что все не вечно, думать больно.
«Ничего я не знаю о странствии этом…» Ничего я не знаю о странствии этом, О себе, щедро залитой солнечным светом, О тебе, хоть мы рядом уж лет пятьдесят, И о тех небесах, что над нами висят, О тропе, по которой шагаю послушно. Потому-то, наверно, и жить мне не скушно.
В разные периоды жизни книги читаются по — разному. И чтение становится праздником лишь тогда, когда включаются внутренний слух и внутреннее зрение. К сожалению, эти мгновения, не столь уж часты…
В жизни без хирургии не обходится. Жизнь то и дело производит ампутацию, отнимая привычное, дорогое, необходимое. На месте отнятого возникает пустота. Вернее не пустота. На месте отнятого появляется боль, мука, память.
Как ни сложен мир, в котором мы живем, все же самое сложное — поддерживать порядок на вверенной тебе территории, в собственной душе, и устранять конфликты, постоянно возникающие на незримой границе между внутренним пространством и внешним.
Перемещаясь в пространстве, мы неизбежно перемещаемся во времени. И со временем теряем охоту перемещаться в пространстве, поскольку внешние перемены сулят новизну лишь до тех пор, пока ее сулит странствие по ВНУТРЕННЕЙ территории, пока внутри тебя остается неисследованное пространство, некая целина, которую тебе еще предстоит возделать. Едва ты теряешь это чувство, никакой ветер дальних странствий тебе не поможет…
Что может быть обыкновеннее времен года и почему первый снег, первая трава, весенняя гроза, падающий желтый лист — всегда откровение?
…ностальгия — болезнь носа, лишенного привычных запахов.
Осенний дождик льет и льет- Уже и ведра через край, Не удержать — все утечет. И не держи — свободу дай. Пусть утекают воды все, И ускользают все года — Приснится в сушь трава в росе И эта быстрая вода. В промозглую пустую ночь Приснится рук твоих тепло. И этот миг уходит прочь, И это лето истекло. Ушла, позолотив листы, И эта летняя пора, Прибавив сердцу чистоты, Печали, нежности, добра.
Я не знаю, где встретиться Нам придется с тобой. Глобус крутится — вертится, Словно шар голубой. И мелькают города и страны, Параллели и меридианы…
Только в детстве вся жизнь состоит из самоценных мгновений, которые проживаешь без сверхзадачи, без умысла, а лишь потому, что выпало жить. В детстве жизнь — не борьба, не бегство, не погоня, не отшельничество, не близорукое копошение в сиюминутном. В детстве каждое мгновение — это комната, которую обживаешь просто, подробно и любовно. И оказывается, что, как ни краток миг, в нем есть и середина, и окраина, и закуток, и погреб.

Все афоризмы для вас
Подписаться
Уведомить о
guest
0 комментариев
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии
0
ТЕПЕРЬ НАПИШИ КОММЕНТАРИЙ!x