Немецкий философ и писатель Ницше славится своими идеями и произведениями, в которых он хорошо раскрывал различные философские темы. По ту сторону добра и зла стало одной из культовых работ знаменитого философа и обрела хорошую популярность и в современное время. Книга хорошо раскрывает темы свободы воли, истины и самосознания человека. В данной подборке представлены цитаты из книги По ту сторону добра и зла. Воля к власти.
Умозаключение к развитию человечества: совершенствование заключается в создании наиболее могучих индивидов, орудием которых делаются массы (и притом самым интеллигентным и подвижным орудием).
Все, что делается из любви, совершается всегда по ту сторону добра и зла.
Неясность есть дело перспективы сознания.
До сих пор мужчины обращались с женщинами, как с птицами, которые сбились с пути и залетели к ним с каких-то вершин: они принимают их за нечто в высшей степени тонкое, ранимое, дикое, причудливое, сладкое, полное души, – но в то же время и за нечто, что необходимо держать взаперти, дабы оно не улетело.
Разумное мышление есть интерпретирование по схеме, от которой мы не можем освободиться
Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя
Мир представляется нам логичным, потому что мы сами его сначала логизировали.
В мщении и любви женщина более варвар, чем мужчина.
Мир по известной, созданной нами схеме сущего, правильнее говоря: сделать его для нас более доступным формулировке и вычислению…
Женщина научается ненавидеть в той мере, в какой она разучивается очаровывать.
Есть такие духовные высоты, при взгляде с которых даже трагедия перестает действовать трагически
Логика есть попытка понять действительный
Сострадание и любовь к человечеству как известная степень развития полового влечения. Справедливость как развитой инстинкт мести. Добродетель как удовольствие от сопротивления, воля к власти. Честь как признание сходного и равно могущественного.
Моя формула этого понятия гласит: жизнь – это воля к власти.
Ошибки, проистекавшие из «доброй воли», оказались более всего вредными.
Основная проблема: откуда это всемогущество веры! Веры в мораль? (Которая сказывается и в том, что даже основные условия жизни в угоду морали ложно истолковываются вопреки нашим знаниям о мире животных и мире растений: «самосохранение»; дарвинистская перспектива примирения альтруистических и эгоистических принципов.)
Прекрасные чувства, возвышенные порывы принадлежат, говоря физиологически, к наркотическим средствам. Злоупотребление ими ведет к тому же результату, как злоупотребление каким-либо другим опиумом, – к нервной слабости.
Мы, имморалисты!– Этот мир, который близок нам,в котором намсуждено бояться и любить, этот почти невидимый, неслышимый мир утонченного повелевания, утонченного повиновения, мир, где царствует «почти» во всех отношениях, крючковатый, коварный, колючий, нежный, – да, он хорошо защищен от грубых зрителей и фамильярного любопытства! Мы оплетены крепкой сетью и кожухом обязанностей и не можемвыбраться оттуда – в этом именно и мы, даже мы, суть «люди долга»! Порою, правда, мы танцуем в наших «цепях» и среди наших «мечей»
Почему нет! Перед каким судом?
Кто исследует совесть нынешнего европейца, тот найдет в тысяче моральных изгибов и тайников одинаковый императив, императив стадной трусости: «мы хотим, чтобы когда-нибудь настало время, когда будет нечего больше бояться!» Стремление и путь к этому «когда-нибудь» называется нынче в Европе «прогрессом»
Приручение животного достигается в большинстве случаев причинением животному вреда, точно так же нравственный человек не есть улучшенный человек, а только ослаб
Взгляните с этой точки зрения на любую мораль, и вы увидите, что ее «природа» в том и заключается, чтобы учить ненавидеть laisser aller, ненавидеть слишком большую свободу и насаждать в нас потребность в ограниченных горизонтах, в ближайших задачах; она учит сужению перспективы,а стало быть, в известном смысле, глупости, как условию жизни и роста.
Мое заключение таково: что действительный человек представляет гораздо более высокую Ценность, чем «желательный» человек какого-либо из прежних идеалов
«Это не нравится мне». – Почему? – «Я не дорос до этого». – Ответил ли так когда-нибудь хоть один человек?
Щих мнений. А кто истолковывает? – Наши аффекты.
«Не то, что ты оболгал меня, потрясло меня, а то, что я больше не верю тебе».
Жет повелевать, находит таких, которые должны подчиняться
Люди свободно лгут ртом, но рожа, которую они при этом корчат, все-таки говорит правду.
Безумие единиц – исключение, а безумие целых групп, партий, народов, времен – правило.
Рост, одним словом, – в этом сама жизнь
Только из области чувств и истекает всякая достоверность, всякая чистая совесть, всякая очевидность истины.
Нужно стремиться иметь больше, чем имеешь, если хочешь стать чем-либо большим».
Великие эпохи нашей жизни наступают тогда, когда у нас является мужество переименовать наше злое в наше лучшее.
Что надо иметь нечто, чтобы быть чем-нибудь
Если дрессировать свою совесть, то и кусая она будет целовать нас.
Фактически всякое крупное возрастание влечет за собой и огромное отмирание частей и разрушение
Ужасно умереть в море от жажды. Уж не хотите ли вы так засолить вашу истину, чтобы она никогда более не утоляла жажды?
Самое несчастное и самое меланхолическое животное – по справедливости и самое веселое. 92 По отношению к немецкой культуре у меня всегда было чувство, что она идет на убыль. То, что я познакомился именно с видом убывающей культуры, делало меня часто несправедливым по отношению к явлению европейской
Своими принципами мы хотим либо тиранизировать наши привычки, либо оправдать их, либо заплатить им дань уважения, либо выразить порицание, либо скрыть их; очень вероятно, что двое людей с одинаковыми принципами желают при этом совершенно различного в основе.
Нет вообще чего-либо лучшего, чем хорошее! А это последнее в том и заключается, чтобы быть в чем-нибудь дельным и соответственно тому творить, – virtu в смысле итальянского Ренессанса.
Преодоление морали, в известном смысле даже самопреодоление морали – пусть это будет названием той долгой тайной работы, которая предоставлена самой тонкой, самой честной и вместе с тем самой злобной современной совести как живому пробному камню души
Пожалуй, больше всего пользы, когда ставит себе возможно большие препятствия к действию.
Независимость – удел немногих: это преимущество сильных. И кто покушается на нее, хотя и с полнейшим правом, но без надобности,тот доказывает, что он, вероятно, не только силен, но и смел до разнузданности.
Известный род людей приносит себе,То, что в данное время считается злом, обыкновенно есть несвоевременный отзвук того, что некогда считалось добром, – атавизм старейшего идеала.
«Несвободная воля» – это мифология: в действительной жизни дело идет только о сильной и слабой воле
И там лишь находим наше блаженство, где нам грозит и наибольшая опасность.
Даже переживая что-нибудь необычайное, мы поступаем все так же: мы выдумываем себе большую часть переживаемого, и нас едва ли можно заставить смотреть на какое-нибудь событие не в качестве «изобретателей». Все это значит, что мы коренным образом и издревле привыкли ко лжи.
Всякая неэгоистичная мораль, считающая себя безусловною и обращающаяся ко всем людям, грешит не только против вкуса: она является подстрекательством к греху неисполнения своего долга, она представляет собою лишний соблазн под маскою человеколюбия
Если женщина обнаруживает научные склонности, то обыкновенно в ее половой системе что-нибудь да не в порядке. Уже бесплодие располагает к известной мужественности вкуса; мужчина же, с позволения сказать, как раз «бесплодное животное».
Что высокое умственное развитие есть одухотворение справедливости и той милостивой строгости, которая сознает себя призванной блюсти табель о рангах в мире, даже среди вещей, – а не только среди людей.
Мы поступаем наяву так же, как и во сне: мы сначала выдумываем и сочиняем себе человека, с которым вступаем в общение, – и сейчас же забываем об этом.
Следует остерегаться тех людей, которые высоко ценят доверие к их моральному такту и тонкости морального распознавания: они никогда не простят нам, если им случится ошибиться перед нами (или же в нас), – они неизбежно становятся нашими инстинктивными клеветниками и обидчиками, даже и оставаясь еще нашими «друзьями».
Великие эпохи нашей жизни наступают тогда, когда у нас является мужество переименовать наше злое в наше лучшее
«самый великий тот, кто может быть самым одиноким, самым скрытным, самым непохожим на всех, – человек, стоящий по ту сторону добра и зла, господин своих добродетелей»
У самих женщин в глубине их личного тщеславия всегда лежит безличное презрение – презрение «к женщине»
Иначе обстоит дело со вторым типом морали, с моралью рабов. Положим, что морализировать начнут люди насилуемые, угнетенные, страдающие, несвободные, не уверенные в самих себе и усталые, – какова будет их моральная оценка? Вероятно, в ней выразится пессимистически подозрительное отношение ко всей участи человека, быть может даже осуждение человека вместе с его участью. Раб смотрит недоброжелательно на добродетели сильного: он относится скептически и с недоверием, с тонким недоверием ко всему «хорошему», что чтится ими, – ему хочется убедить себя, что само счастье их не истинное. Наоборот, он окружает ореолом и выдвигает на первый план такие качества, которые служат для облегчения
В мирной обстановке воинственный человек нападает на самого себя.
Думающие так знатные и храбрые люди слишком далеки от морали, видящей в сострадании, или в альтруистических поступках, или в отличительный признак нравственного; вера в самого себя, гордость самим собою, глубокая враждебность и ирония по отношению к «бескорыстию» столь же несомненно относятся к морали знатных, как легкое презрение и осторожность по отношению к сочувствию и «сердечной теплоте»
Они чтут все, что знают в себе, – такая мораль есть самопрославление.
Если имеешь характер, то имеешь и свои типичные пережитки, которые постоянно повторяются.
Каста знатных была вначале всегда кастой варваров: превосходство ее заключалось прежде всего не в физической силе, а в душевной, – это были более цельные люди (что на всякой ступени развития означает также и «более цельные звери» —).
Мы плохо всматриваемся в жизнь, если не замечаем в ней той руки, которая щадя – убивает.
Что женщину, как очень нежное, причудливо дикое и часто приятное домашнее животное
«Я это сделал», – говорит моя память. «Я не мог этого сделать», – говорит моя гордость и остается непреклонной. В конце концов память уступает.
Что дойти, может быть, «до книги»
Мы полагаем, что суровость, насилие, рабство, опасность на улице и в сердце, скрытность, стоицизм, хитрость искусителя и чертовщина всякого рода, что все злое, ужасное, тираническое, хищное и змеиное в человеке так же способствует возвышению вида «человек», как и его противоположность.
Где мужчина к нам ползет, мигом скука уползет! Седина, ах! и наука – добродетели порука. Как бы умной мне прослыть? Молча черное носить. На душе легко и тихо. Слава Богу – и портнихе! Молода: цветущий грот. Чуть стара: дракон ползет. Статен, знатен, полон сил: о, когда б моим он был! Речь кратка, бездонна суть – для ослицы скользкий путь!
Нужно уметь сохранять себя– сильнейшее испытание независимости.
Моральное суждение и осуждение – это излюбленная месть умственно ограниченных людей людям менее ограниченным, это в некотором роде возмещение того, что природа плохо позаботилась о них, это, наконец, случай сделаться умнее и утонченнее: злоба развивает умственно.
Не нужно ходить в церкви, если хочешь дышать чистым воздухом
«самый великий тот, кто может быть самым одиноким, самым скрытным, самым непохожим на всех, – человек, стоящий по ту сторону добра и зла, господин своих добродетелей, обладатель огромного запаса воли; вот что должно называться величием: способность отличаться такой же разносторонностью, как и цельностью, такой же широтой, как и полнотой».
Общепринятые книги – всегда зловонные книги: запах маленьких людей пристает к ним
В идеале философа в состав понятия «величия» должна входить именно сила воли, суровость и способность к продолжительной решимости;
И никто не лжет так много, как негодующий
Каждый раз они открывали, сколько лицемерия, лени, несдержанности и распущенности, сколько лжи скрывается под самым уважаемым типом современной нравственности
Чудо – только ошибка толкования
«Это не нравится мне». – Почему? – «Я не дорос до этого». – Ответил ли так когда-нибудь хоть один человек?
Мое суждение есть мое суждение: далеко не всякий имеет на него право
Благословенны забывающие, ибо не помнят они собственных ошибок.
Цинизм есть единственная форма, в которой пошлые души соприкасаются с тем, что называется искренностью.
Христианская вера есть с самого начала жертвоприношение: принесение в жертву всей свободы, всей гордости, всей самоуверенности духа и в то же время отдание самого себя в рабство, самопоношение, самокалечение.
Всякий глубокий ум нуждается в маске, — более того, вокруг всякого глубокого ума постепенно вырастает маска, благодаря всегда фальшивому, именно, плоскому толкованию каждого его слова, каждого шага, каждого подаваемого им признака жизни.
Не самые дурные те вещи, которых мы больше всего стыдимся.
Общепринятые книги — всегда зловонные книги: запах маленьких людей пристаёт к ним. Там, где толпа ест и пьёт, даже где она поклоняется, — там обыкновенно воняет. Не нужно ходить в церкви, если хочешь дышать чистым воздухом.
Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.
Чужое тщеславие приходится нам не по вкусу только тогда, когда оно задевает наше тщеславие.
Мы не ненавидим еще человека, коль скоро считаем его ниже себя; мы ненавидим лишь тогда, когда считаем его равным себе или выше себя.
Люди свободно лгут ртом, но рожа, которую они при этом корчат, все-таки говорит правду.
Мы охладеваем к тому, что познали, как только делимся этим с другими.
Возражение, глупая выходка, веселое недоверие, насмешливость суть признаки здоровья: все безусловное принадлежит к области патологии.
Не привязываться к личности, хотя бы и к самой любимой, – каждая личность есть тюрьма, а также угол. Не привязываться к отечеству, хотя бы и к самому страждущему и нуждающемуся в помощи, – легче уж отвратить свое сердце от отечества победоносного. Не прилепляться к состраданию, хотя бы оно и относилось к высшим людям, исключительные мучения и беспомощность которых мы увидели случайно. Не привязываться к науке, хотя бы она влекла к себе человека драгоценнейшими и, по-видимому, для нас сбереженными находками.
Такой скрытник, инстинктивно пользующийся речью для умолчания и замалчивания и неистощимый в способах уклонения от сообщительности, хочет того и способствует тому, чтобы в сердцах и головах его друзей маячил не его образ, а его маска; если же, положим, он не хочет этого, то все же однажды глаза его раскроются и он увидит, что там все-таки есть его маска – и что это хорошо. Всякий глубокий ум нуждается в маске, – более того, вокруг всякого глубокого ума постепенно вырастает маска, благодаря всегда фальшивому, именно, плоскому толкованию каждого его слова, каждого шага, каждого подаваемого им признака жизни.
Добродетели заурядного человека были бы, пожалуй, у философа равносильны порокам и слабостям
Каждый избранный человек инстинктивно стремится к своему замку и тайному убежищу, где он избавляется от толпы, от многих, от большинства, где он может забыть правило «человек» как его исключение, – за исключением одного случая, когда еще более сильный инстинкт наталкивает его на это правило, как познающего в обширном и исключительном смысле. Кто, общаясь с людьми, не отливает при случае всеми цветами злополучия, зеленея и серея от отвращения, пресыщения, сочувствия, сумрачности, уединенности, тот наверняка не человек с высшими вкусами
И вообще, если верны мои наблюдения, «несвобода воли» понимается как проблема с двух совершенно противоположных сторон, но всегда с глубоко личной точки зрения: одни ни за что не хотят отказаться от собственной «ответственности», от веры в себя, от личного права на свои заслуги (к этой категории принадлежат тщеславные расы); другие, наоборот, не хотят ни за что отвечать, ни в чем быть виновными и желали бы, из чувства внутреннего самопрезрения, иметь возможность сбыть куда-нибудь самих себя. Последние, если они пишут книги, имеют нынче обыкновение защищать преступников; род социалистического сострадания – их любимая маска
Железо так говорило магниту: «Больше всего я тебя ненавижу за то, что ты притягиваешь, не имея достаточно сил, чтобы тащить за собой!»
Двух вещей хочет настоящий мужчина: опасностей и игры. Именно поэтому ему нужна женщина — как самая опасная игрушка.
Все люди ещё теперь, как и во все времена, распадаются на рабов и свободных; ибо кто не может располагать двумя третями дня лично для себя, должен быть назван рабом, будь он в остальном кем угодно: государственным деятелем, купцом, чиновником, учёным.
Человеческое, слишком человеческое
Кто в себе не носит хаоса, тот никогда не породит звезды.
Голос красоты звучит тихо: он проникает только в самые чуткие уши.
Независимость — удел немногих. Она — привилегия сильных
Кто не хочет умереть от жажды — должен научиться пить из всех стаканов.
Я меняюсь слишком быстро: мое сегодня опровергает мое вчера. Я часто перепрыгиваю ступени, когда поднимаюсь, — этого не прощает мне ни одна ступень.
Его молчание давило меня; и поистине, вдвоем человек бывает более одиноким, чем наедине с собою.
Жизнь — источник радости; но всюду, где пьёт толпа, родники отравлены…
Если вы хотите высоко подняться, пользуйтесь собственными ногами! Не позволяйте нести себя, не садитесь на чужие плечи и головы!
Можно обещать действия, но никак не чувства: ибо последние непроизвольны. Кто обещает кому-либо всегда любить его, или всегда ненавидеть, или оставаться всегда верным, тот обещает нечто, что не находится в его власти; но конечно, он может обещать такие действия, которые хотя обычно являются следствиями любви, ненависти, верности, но могут проистекать и из других мотивов: ибо к одному и тому же действию ведут многие пути и мотивы. Обещание всегда любить кого-либо означает, следовательно: пока я буду любить тебя, я буду проявлять в отношении тебя действия любви; а когда я уже не буду тебя любить, ты по-прежнему будешь получать от меня те же действия, хотя и обусловленные иными мотивами — так что в головах ближних сохранится видимость, будто любовь осталась неизменной. — Следовательно, когда без самоослепления обещают кому-либо вечную любовь, то обещают, собственно, длительность видимости любви.
Быть мыслителем значит уметь воспринимать вещи проще, чем они есть.
А больше всего ненавидят того, кто способен летать.
«Это не нравится мне». — «Почему?» — «Потому, что я не дорос до этого». Ответил ли так когда-нибудь хоть один человек?
Бури — моя опасность: будет ли у меня своя буря, от которой я погибну, как погиб Оливер Кромвель от своей бури?
Иной и не ведает, как он богат, покуда не узнает, какие богатые люди всё ещё обворовывают его.
Снится — или ничего, или что-то интересное. Нужно учиться и бодрствовать так же: или никак, или интересно.
Наиковарнейший способ причинить вред какой-либо вещи — это намеренно защищать её ложными доводами.
Когда живут в одиночестве, не говорят слишком громко, да и пишут не слишком громко: ибо боятся пустого отголоска — критики нимфы Эхо. — И все голоса звучат иначе в одиночестве.
…для истины опаснее, когда поэт её одобряет, чем когда он ей противоречит! Ибо, как говорит Гомер: «Много лгут поэты!»
Смеяться над самим собой так, как следовало бы смеяться, чтобы высмеяться по всей правде, — для этого до сих пор лучшим людям недоставало чувства правды, а одарённейшим.
Тоже достойно героя. Вот герой; он ничего не сделал, а только потряс дерево, когда плоды уже созрели. Вы думаете, это слишком мало?
Уверенность в неизбежности смерти должна была бы подмешивать к жизни драгоценную, благоухающую каплю легкомыслия, а вы, аптечные души, сделали её горькой каплей яда
Великий художник, сумевший выразить на портрете все скрытые душевные свойства и наклонности человека, при встрече с этим человеком в обыденной жизни почти всегда видит в нём.
Ты должен, хотя бы на время, проститься с тем, что желаешь изучить и измерить. Только покидая город, ты замечаешь, как высоко над домами возвышаются его башни.
Самая большая дань — это дань уважения.
Несколько часов восхождения на гору приравнивают негодяя ко святому. Усталость — кратчайший путь к равенству и братству, а сон, наконец, присоединяет к этому и свободу.
Наконец, мы любим музыку, как любим лунный свет. Ни музыка, ни лунный свет не вытесняют солнца; они только, насколько это возможно для них, освещают наши ночи.
«Почему поёт этот нищий?» Потому, вероятно, что он не умеет вопить. «В таком случае он прав. Но правы ли наши драматические певцы, которые вопят потому, что не умеют петь?
Первым признаком того, что книга устарела, служит то, что она делается достоянием всё более и более незрелых возрастов!
Человек принадлежит к толпе, пока сваливает вину на других; он на пути к мудрости, когда считает только себя ответственным; мудрец же не считает виновным ни себя, ни других
Обыкновенно много времени спустя после смерти человека мы находим, что его нам недостаёт; с великими людьми это часто бывает только по прошествии десятилетий.
Хорошая посадка на коне смиряет отвагу противника и сердце зрителя — к чему же ещё нападать? Сиди, как победитель.
В уединении человек грызёт самого себя, в обществе его грызут многие. Выбирай.
Надо или скрывать свои мнения, или самому скрываться за ними. Кто поступает иначе, тот или не знает света, или принадлежит к ордену святого безрассудства.
Надо доброе желать, а прекрасное — мочь.
Мужчина пользуется всем вновь изученным или пережитым, как плугом или как оружием, женщина же — как украшением.
Публика смешивает часто того, кто ловит рыбу в мутной воде, с тем, кто черпает из глубины.
Родство и единство душ узнаётся не по их слиянию, а по тому, как они разлучаются.
Двух вещей хочет настоящий мужчина: опасностей и игры
Будь осторожен: изгоняя своего демона, не избавься от лучшего в себе
Тайна пожинать величайшие плоды и величайшее наслаждение от существования зовется: «опасно жить!
Молчание еще хуже; все замолчанные истины становятся ядовитыми
Поистине, я смеялся часто над слабыми, которые мнят себя добрыми, потому что у них расслабленные лапы
Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем
Ни от чего не сгорают быстрее, чем от аффектов ressentiment (негодования)
Будь тем, кто ты есть
Брак делает несчастным не недостаток любви, а недостаток дружбы
У кого есть «Зачем» жить, сумеет выдержать почти любое «Как».
Хороший писатель имеет не только свой собственный ум, но и ум своих друзей
Моя формула для величия человека есть amor fati: не хотеть ничего другого ни впереди, ни позади, ни во веки вечные
Каждая воля должна относиться к каждой воле как к равной, – был бы жизневраждебным принципом, разрушителем и растлителем человека, покушением на будущее человека, признаком усталости, контрабандистской тропой в Ничто
В любви всегда есть немного безумия. Но и в безумии всегда есть немного разума
Слишком скоро протягивает одинокий руку тому, кто с ним повстречается
В конечном счете, человек любит свои желания, а не желаемое
В аскетическом идеале предуказано такое множество мостов, ведущих к независимости, что философ не способен без внутреннего ликования и, не хлопая в ладоши, внимать истории всех тех смельчаков, которые в один прекрасный день сказали «нет» всяческой неволе и ушли в какую-нибудь пустыню.
Тот, кто не имеет двух третей своего дня для себя, тот – раб, будь он в остальном кем угодно: государственным деятелем, купцом, чиновником или ученым
Зачастую мы опровергаем мнение только потому, что нам не нравится тон, в котором оно выражено
Все они мутят свою воду, чтобы глубокой казалась она
Больше разума в твоем теле, чем в твоей высшей мудрости
Большинство людей слишком глупы, чтобы быть корыстными
Кто унижает самого себя, тот хочет возвыситься
В конце концов дело должно обстоять так, как оно обстоит и всегда обстояло: великие вещи остаются для великих людей, пропасти – для глубоких, нежности и дрожь ужаса – для чутких, а в общем все редкое – для редких
Шутка – это эпиграмма на смерть чувства
Забыть о своих собственных намерениях – одно из частых проявлений глупости».
Многие люди упрямо стоят на выбранном пути, гораздо меньше –думают о пункте назначения
Кто уклоняется от привычного, становится жертвой необычного; кто остается в привычном, делается его рабом
Когда имеешь многое вложить, у дня находятся сотни карманов
Первое мнение, которое приходит нам в голову, когда нам внезапно предложат вопрос о чем-либо, есть обыкновенно не наше собственное мнение, а лишь ходячее мнение, принадлежащее нашей касте, положению, происхождению; собственные мнения редко плавают на поверхности.
Высшую свою мудрость истина обыкновенно высказывает с наивной миной.
Сильный и удавшийся на славу человек переваривает свои переживания (в том числе деяния и злодеяния), как он переваривает свои обеды, даже когда ему случится проглотить жесткие куски
Все поступки хороших, прекрасных великих людей – прежде всего аргумент против вашего внутреннего скептика
Цинизм есть единственная форма, в которой пошлые души соприкасаются с тем, что называется искренностью
Разве жизнь не слишком коротка, чтобы скучать?.
Кажется, что все великое в мире должно появляться сначала в форме чудовищной, ужасающей карикатуры, чтобы навеки запечатлеться в сердце человеческом.
Все, что не убивает нас, делает нас сильнее.
Восстание – это доблесть раба.
Беззаботными, насмешливыми, сильными – такими хочет видеть нас мудрость: она – женщина и любит всегда только воина.
Суть добродетели в том, чтобы сделать что-то за более короткое время, чем кто-либо другой
«Я не доверяю всем систематикам и сторонюсь их. Воля к системе есть недостаток честности
Живое существо прежде всего стремится показать свою силу – сама жизнь и есть стремление к власти
Тому повелевают, кто не может повиноваться самому себе
Даже самый красивый пейзаж не будет вызывать у нас любви после того, как мы поживем в нем 3 месяца – нашу алчность привлечет более далекое побережье. Наше желание чем-то владеть неизбежно уменьшается после обладания
Свобода означает, что мужественные, воинственные и победоносные инстинкты господствуют над другими инстинктами, например над инстинктом «счастья».
Свободный человек – воин
То, для чего мы находим слова, уже погибло в наших сердцах
Только опасность знакомит нас с нашими собственными ресурсами, добродетелями, нашими доспехами и оружием, нашим духом и заставляет быть сильными
Всякий глубокий ум нуждается в маске
Не сила, а продолжительность высших ощущений создает высших людей
Брюхо – причина того, что человеку не так-то легко возомнить себя Богом
Самый надежный способ развратить юношу – научить его уважать тех, кто думает одинаково, а не тех, кто думает иначе
Иногда остаешься верным делу лишь потому, что его противники не перестают быть пошлыми
Наиболее способный к дружбе, вероятно, обретет и наилучшую супругу, потому что хороший брак основывается на таланте к дружбе
Человек куда чаще становится решительным от настойчивого следования своему темпераменту, чем от настойчивого следования своим принципам
Формула моего счастья: Да, Нет, прямая линия, цель
Больные представляют наибольшую опасность для здоровых; вред сильным приносят не сильнейшие, а самые слабые
Нужно быть сильным – иначе никогда им не станешь
Как измеряется свобода людей и наций? Лишь сопротивлением, которое необходимо преодолеть, и усилием, которое нужно приложить, чтобы остаться на вершине.
Жить – значит постоянно отталкивать от себя то, что хочет умереть
Наша судьба влияет на нас даже тогда, когда мы еще не познали ее природу: это наше будущее принимает закон сегодняшнего дня.
Никакая сила не может держаться, если ее представляют одни только лицемеры
Вряд ли кто-то ошибется, отнеся поступки крайние к тщеславию, обычные – к привычке и ничтожные – к страху
Счастье – это чувство растущей власти, чувство преодолеваемого противодействия.
В общем-то и я когда-нибудь захочу стать тем, кто всегда говорит «да».
«Умерли все боги; теперь мы хотим, чтобы жил сверхчеловек» — такова должна быть в великий полдень наша последняя воля!
Плохо отплачивает тот учителю, кто навсегда остаётся только учеником.
Человек познания должен не только любить своих врагов, но уметь ненавидеть даже своих друзей.
Надо перестать позволять себя есть, когда находят тебя особенно вкусным, — это знают те, кто хотят, чтобы их долго любили.
Каждый желающий славы должен уметь вовремя проститься с почестью и знать трудное искусство — уйти вовремя.
Многие умирают слишком поздно, а некоторые — слишком рано. Ещё странно звучит учение: «умри вовремя!»
Умри вовремя — так учит Заратустра.
Я не люблю вашей холодной справедливости; во взоре ваших судей видится мне всегда палач и его холодный нож.
Благороднее считать себя неправым, чем оказаться правым, особенно если ты прав.
Если есть враг у вас, не платите ему за зло добром: ибо это пристыдило бы его. Напротив, докажите ему, что он сделал для вас нечто доброе.
Мужчина для женщины средство; целью бывает всегда ребенок. Но что же женщина для мужчины?
Не о ближнем учу я вас, но о друге. Пусть друг будет для вас праздником земли и предчувствием сверхчеловека.
Вы жмётесь к ближнему, и для этого есть у вас прекрасные слова. Но я говорю вам: ваша любовь к ближнему есть ваша дурная любовь к самим себе.
Любящие были всегда и созидающими, они создали добро и зло. Огонь любви и огонь гнева горит на именах всех добродетелей.
Перемена ценностей — это перемена созидающих.
Человек сперва вкладывал ценности в вещи, чтобы сохранить себя, — он создал сперва смысл вещам, человеческий смысл! Поэтому называет он себя «человеком», т. е. оценивающим.
Не раб ли ты? Тогда ты не можешь быть другом. Не тиран ли ты? Тогда ты не можешь иметь друзей.
Слишком долго в женщине были скрыты раб и тиран.
Видел ли ты своего друга спящим, чтобы знать, как он выглядит? Что такое лицо твоего друга? Оно — твоё собственное лицо на грубом, несовершенном зеркале.
Если ты хочешь иметь друга, ты должен вести войну за него; а чтобы вести войну, надо уметь быть врагом.
Ты должен в своем друге уважать ещё врага
«Всегда быть одному слишком много для меня» — так думает отшельник. «Всегда один и один — это даёт со временем двух.
Я и меня всегда слишком усердствуют в разговоре
Даже когда ты снисходителен к ним [маленьким, жалким людям], они всё-таки чувствуют, что ты презираешь их; и они возвращают тебе твоё благодеяние скрытыми злодеяниями.
Вокруг изобретателей новых ценностей вращается мир — незримо вращается он. Но вокруг комедиантов вращается народ и слава — таков порядок мира.
Государством зову я, где все вместе пьют яд, хорошие и дурные; государством, где все теряют самих себя, хорошие и дурные
Враги у вас должны быть только такие, которых бы вы ненавидели, а не такие, чтобы их презирать.
Я призываю вас не к работе, а к борьбе. Я призываю вас не к миру, а к победе.
Я бы поверил только в такого Бога, который умел бы танцевать.
И даже мне, расположенному к жизни, кажется, что мотыльки и мыльные пузыри и те, кто похож на них среди людей, больше всех знают о счастье.
Кого окружает пламя ревности, тот обращает наконец, подобно скорпиону, отравленное жало на самого себя.
Малочисленное общество для меня предпочтительнее, чем злое; но и оно должно приходить и уходить вовремя.
Честь и стыд перед сном! Это первое! И избегайте встречи с теми, кто плохо спит и бодрствует ночью!
Я стремлюсь к своей цели, я иду своей дорогой; через медлительных и нерадивых перепрыгну я. Пусть будет моя поступь их гибелью!
Непреклонна душа моя и светла, как горы в час дополуденный. Но они [люди] думают, что холоден я и что говорю я со смехом ужасные шутки.
Некогда смотрела душа на тело с презрением: и тогда не было ничего выше, чем это презрение, — она хотела видеть тело тощим, отвратительным и голодным.
Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, что дóлжно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его?
Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя
Они [люди] недоверчивы к отшельникам и не верят, что мы приходим, чтобы дарить.
Наши шаги по улицам звучат для них слишком одиноко. И если они ночью, в своих кроватях
Заратустра хочет опять стать человеком.
Я не верю больше в себя самого, с тех пор как стремлюсь я вверх, и никто уже не верит в меня, — но как же случилось это?
Чем выше мы поднимаемся, тем меньше кажемся мы тем, которые не умеют летать.
Птица феникс показала поэту пылающий и обуглившийся свиток. «Не пугайся, — сказала она, — это — твоя работа! В ней нет духа времени, и ещё меньше духа тех, которые идут против.
Самая дешёвая и безмятежная форма жизни есть жизнь мыслителя, ибо он нуждается больше всего в тех вещах, которые другими мало ценятся или оставлены без внимания.
…люблю я шаг вперёд и идущего вперёд, того, который покидает постоянно самого себя и вовсе не думает о том, следует ли за ним кто-нибудь другой. «Где я остановлюсь, там найду.
Нелогично поступают, если по вечеру судят о дне, потому что там очень часто о силе, успехе и доброй воле судит усталость.
Признаком гуманности часто служит то, чтобы не судить другого и отказаться думать о нём.
Кто ненавидит себя самого, того мы должны бояться, ибо мы станем жертвами его ненависти и мести.
Совесть — большая искусительница всех фанатиков. То, что являлось Лютеру в образе дьявола или прекрасной женщины и что он гнал от себя таким невежливым образом
Многие десяток раз на дню говорят злое, холодное слово окружающим их и не думают при этом, что через несколько лет они создадут себе закон привычки
Невзыскательные ландшафты — для великих художников, а замечательные и редкие — для маленьких. Именно великие явления природы и человечества должны ходатайствовать за всех
…если человечество не погибнет в страсти, оно погибнет в слабости. Что же лучше? Вот вопрос! Предпочтём ли мы иметь конец в огне и свете или в тине?
Беспокойство открытия и разгадывания сделалось до того привлекательным и необходимым для нас, как безнадёжная любовь для влюблённого
Чему всего опаснее разучиться? Начинают тем, что разучиваются любить других, и кончают тем, что не находят ничего достойного любви и в себе.
Вежливость — очень хорошая вещь и принадлежит к числу четырёх главных добродетелей, хотя и занимает среди них последнее место
Когда даётся обещание, то им бывает не слово, которое обещает, а то невысказанное, что стоит позади слова. Наоборот даже, слова делают обещание менее сильным
Когда молчишь целый год, то отвыкаешь болтать и приучаешься говорить.
Известно, кто любит человека, не зная его, тот становится добычей чего-то такого, чего он не любил бы, если бы мог это предвидеть.
Дуэль — последний, существующий ещё теперь, вполне почётный путь к самоубийству, но путь обходной и не вполне безопасный.
Мы, люди, единственные создания, которые в случае неудач могут зачеркнуть самих себя, как неудавшуюся фразу, — всё равно делаем ли мы это к чести человечества
Мы выражаем наши мысли постоянно словами, которые у нас под рукою.
Я не могу больше выносить этого — слушать вас! В десять раз охотнее я позволю обмануть себя, чем один раз узнать правду таким образом, как вы её сообщаете.
Женщина научается ненавидеть в той мере, в какой она разучивается очаровывать.
Есть такие духовные высоты, при взгляде с которых даже трагедия перестает действовать трагически
Логика есть попытка понять действительный
Сострадание и любовь к человечеству как известная степень развития полового влечения. Справедливость как развитой инстинкт мести. Добродетель как удовольствие от сопротивления, воля к власти. Честь как признание сходного и равно могущественного.
Моя формула этого понятия гласит: жизнь – это воля к власти.
Ошибки, проистекавшие из «доброй воли», оказались более всего вредными.
Основная проблема: откуда это всемогущество веры! Веры в мораль? (Которая сказывается и в том, что даже основные условия жизни в угоду морали ложно истолковываются вопреки нашим знаниям о мире животных и мире растений: «самосохранение»; дарвинистская перспектива примирения альтруистических и эгоистических принципов.)
Прекрасные чувства, возвышенные порывы принадлежат, говоря физиологически, к наркотическим средствам. Злоупотребление ими ведет к тому же результату, как злоупотребление каким-либо другим опиумом, – к нервной слабости.
Мы, имморалисты!– Этот мир, который близок нам,в котором намсуждено бояться и любить, этот почти невидимый, неслышимый мир утонченного повелевания, утонченного повиновения, мир, где царствует «почти» во всех отношениях, крючковатый, коварный, колючий, нежный, – да, он хорошо защищен от грубых зрителей и фамильярного любопытства! Мы оплетены крепкой сетью и кожухом обязанностей и не можемвыбраться оттуда – в этом именно и мы, даже мы, суть «люди долга»! Порою, правда, мы танцуем в наших «цепях» и среди наших «мечей»
Почему нет! Перед каким судом?
Кто исследует совесть нынешнего европейца, тот найдет в тысяче моральных изгибов и тайников одинаковый императив, императив стадной трусости: «мы хотим, чтобы когда-нибудь настало время, когда будет нечего больше бояться!» Стремление и путь к этому «когда-нибудь» называется нынче в Европе «прогрессом»
Приручение животного достигается в большинстве случаев причинением животному вреда, точно так же нравственный человек не есть улучшенный человек, а только ослаб
Взгляните с этой точки зрения на любую мораль, и вы увидите, что ее «природа» в том и заключается, чтобы учить ненавидеть laisser aller, ненавидеть слишком большую свободу и насаждать в нас потребность в ограниченных горизонтах, в ближайших задачах; она учит сужению перспективы,а стало быть, в известном смысле, глупости, как условию жизни и роста.
Мое заключение таково: что действительный человек представляет гораздо более высокую Ценность, чем «желательный» человек какого-либо из прежних идеалов
«Это не нравится мне». – Почему? – «Я не дорос до этого». – Ответил ли так когда-нибудь хоть один человек?
Щих мнений. А кто истолковывает? – Наши аффекты.
«Не то, что ты оболгал меня, потрясло меня, а то, что я больше не верю тебе».
Жет повелевать, находит таких, которые должны подчиняться
Люди свободно лгут ртом, но рожа, которую они при этом корчат, все-таки говорит правду.
Безумие единиц – исключение, а безумие целых групп, партий, народов, времен – правило.
Рост, одним словом, – в этом сама жизнь
Только из области чувств и истекает всякая достоверность, всякая чистая совесть, всякая очевидность истины.
Нужно стремиться иметь больше, чем имеешь, если хочешь стать чем-либо большим».
Великие эпохи нашей жизни наступают тогда, когда у нас является мужество переименовать наше злое в наше лучшее.
Несчастным или счастливым человека делают только его мысли, а не внешние обстоятельства. Управляя своими мыслями, он управляет своим счастьем.
Если вы решили действовать, закройте двери для сомнений.
Мысль о самоубийстве является большим утешением: с ее помощью можно пережить много темных ночей.
Самые ошибочные умозаключения людей суть следующие: вещь существует, следовательно, она имеет право на это.
Быть великим — значит давать направление
Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, – канат над пропастью.
Поистине, человек – это грязный поток. Надо быть морем, чтобы принять в себя грязный поток и не сделаться нечистым.
Чем больше человек молчит, тем больше он начинает говорить разумно.
«Это было», — сказала Память. «Этого не могло быть», — сказала Гордость. И Память сдалась.
Учиться любить, учиться быть добрыми, надо с детства.
Невозможно быть свободным от того, от чего убегаешь.
В конечном счете, человек любит свои желания, а не желаемое
