Цитаты из книги Александра Сергеевича Грибоедова Горе от ума (300 цитат)

София
Гоненье на Москву. Что значит видеть свет!
‎Где ж лучше?

Дома новы, но предрассудки стары, порадуйтесь, не истребят ни годы их, ни моды, ни пожары.

Судьба, проказница — шалунья,
Определила так сама:
Всем глупым — счастье от безумья,
Всем умным — горе от ума.

Мне в петлю лезть, а ей смешно.

Счастливые часов не наблюдают.

Что мне молва? Кто хочет, так и судит.

Чины людьми даются,
А люди могут обмануться.

Где, укажите нам, отечества отцы,
Которых мы должны принять за образцы?
Не эти ли, грабительством богаты?
Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве,
Великолепные соорудя палаты,
Где разливаются в пирах и мотовстве,
И где не воскресят клиенты-иностранцы
Прошедшего житья подлейшие черты.
Да и кому в Москве не зажимали рты
Обеды, ужины и танцы?

Чуть свет — уж на ногах! И я у ваших ног.

Служить бы рад, прислуживаться тошно.

Улыбочка и пара слов,
И кто влюблен — на все готов.

Чины людьми даются, А люди могут обмануться.

И дым Отечества нам сладок и приятен!

Где ж лучше? Чацкий Где нас нет.

А впрочем, он дойдет до степеней известных, Ведь нынче любят бессловесных.

Минуй нас пуще всех печалей И барский гнев, и барская любовь.

Ах! злые языки страшнее пистолета.

Ей сна нет от французских книг, А мне от русских больно спится.

Не надобно иного образца, Когда в глазах пример отца.

Свежо предание, а верится с трудом.

О! если б кто в людей проник: Что хуже в них? душа или язык?

Послушай! Ври, да знай же меру.

Шёл в комнату, попал в другую.

Бывают странны сны, а наяву страннее.

Я правду об тебе порасскажу такую,
Что хуже всякой лжи.

Помилуйте, мы с вами не ребяты;
Зачем же мнения чужие только святы?

И в многолюдстве я потерян, сам не свой.

Согреют, оживят, мне отдохнуть дадут
Воспоминания о том, что невозвратно!

— Жалели вас.
— Напрасный труд.

Так! отрезвился я сполна,
Мечтанья с глаз долой — и спала пелена.

Ба! знакомые все лица!

К лицу ль вам эти лица!

Судьба нас будто берегла;
Ни беспокойства, ни сомненья…
А горе ждёт из-за угла.

Когда в делах – я от веселий прячусь,
Когда дурачиться – дурачусь,
А смешивать два эти ремесла
Есть тьма искусников, я не из их числа.

Не надобно иного образца,
Когда в глазах пример отца.

Карету мне, карету!

Да умный человек не может быть не плутом.

Хоть есть охотники поподличать везде,
Да нынче смех страшит и держит стыд в узде;
Недаром жалуют их скупо государи.

Ученье – вот чума, ученость – вот причина.

Ведь нынче любят бессловесных.

Когда в делах – я от веселий прячусь, Когда дурачиться – дурачусь, А смешивать два эти ремесла Есть тьма искусников, я не из их числа.

Когда ж постранствуешь, воротишься домой, И дым Отечества нам сладок и приятен!

В мои лета не должно сметь Свое суждение иметь.

Ах! матушка, не довершай удара! Кто беден, тот тебе не пара.

А судьи кто? – За древностию лет.

Мне всё равно, что за него, что в воду.

Грех не беда, молва не хороша.

Ах! если любит кто кого, Зачем ума искать и ездить так далёко?

Что за комиссия, создатель, Быть взрослой дочери отцом!

Скажи-ка, что глаза ей портить не годится, И в чтеньи прок-от не велик: Ей сна нет от французских книг, А мне от русских больно спится.

Господствует еще смешенье языков: Французского с нижегородским?

Блажен, кто верует, тепло ему на свете!

Читай не так, как пономарь; А с чувством, с толком, с расстановкой.

Ученье – вот чума, ученость – вот причина, Что нынче, пуще, чем когда, Безумных развелось людей, и дел, и мнений.

Хотел объехать целый свет И не объехал сотой доли.

Обычай мой такой: Подписано, так с плеч долой.

Молчалины блаженствуют на свете!

Вот, например, полковник Скалозуб: И золотой мешок, и метит в генералы.

Друг. Нельзя ли для прогулок Подальше выбрать закоулок?

А судьи кто?

В глазах темно, и замерла душа;
Грех не беда, молва не хороша.

Ей все равно, другой ли, я ли,
Никем по совести она не дорожит.

Он слова умного не выговорил сроду, —
Мне всё равно, что за него, что в воду.

Да хоть кого смутят
Вопросы быстрые и любопытный взгляд…

Ей сна нет от французских книг,
А мне от русских больно спится.

Я странен, а не странен кто ж?
Тот, кто на всех глупцов похож;
Молчалин, например…

Вы, сударь, камень, сударь, лед.

О! если б кто в людей проник:
Что хуже в них? Душа или язык?
Чьё это сочиненье!
Поверили глупцы, другим передают,
Старухи вмиг тревогу бьют —
И вот общественное мненье!

Как платья, волосы, так и умы коротки.

Фамусов:
Нельзя не пожалеть, что с эдаким умом…
Чацкий:
Нельзя ли пожалеть об ком-нибудь другом?

Не подличайте, встаньте…
Упреков, жалоб, слез моих
Не смейте ждать! Не стоите вы их!

Да, мочи нет. Мильон терзаний
Груди от дружеских тисков
Ногам от шарканья, ушам от восклицаний,
А пуще голове от всяких пустяков.

И дым Отечества нам сладок и приятен!

Мне весело, когда смешных встречаю,
А чаще с ними я скучаю.

Я странен, а не странен кто ж? Тот, кто на всех глупцов похож.

Но чтоб иметь детей, Кому ума недоставало?

И золотой мешок, и метит в генералы.

Как платья, волосы, так и умы коротки!..

Ах! злые языки страшнее пистолета.

Мне завещал отец: Во-первых, угождать всем людям без изъятья — Хозяину, где доведется жить, Начальнику, с кем буду я служить, Слуге его, который чистит платья, Швейцару, дворнику, для избежанья зла, Собаке дворника, чтоб ласкова была.

Вольнее всякий дышит И не торопится вписаться в полк шутов.

Что за комиссия, создатель, Быть взрослой дочери отцом!

Кто так чувствителен, и весел, и остер,Как Александр Андреич Чацкий!

Ведь надобно ж зависеть от других..

Велите ж мне в огонь: пойду как на обед.

Да и кому в Москве не зажимали рты Обеды, ужины и танцы?

Гоненье на Москву. Что значит видеть свет! Где ж лучше? Чацкий Где нас нет.

А у меня, что дело, что не дело, Обычай мой такой: Подписано, так с плеч долой.

Вкус, батюшка, отменная манера.

Он вольность хочет проповедать!

Мне весело, когда смешных встречаю, А чаще с ними я скучаю.

И в чтеньи прок-от не велик: Ей сна нет от французских книг, А мне от русских больно спится.

Что нового покажет мне Москва? Вчера был бал, а завтра будет два.

Чудеснейшего свойства Он наконец: уступчив, скромен, тих, В лице ни тени беспокойства И на душе проступков никаких, Чужих и вкривь и вкось не рубит, — Вот я за что его люблю.

Но если так: ум с сердцем не в ладу.

Окроме честности, есть множество отрад:
Ругают здесь, а там благодарят.

Смятенье! обморок! поспешность! гнев! испуга!
Так можно только ощущать,
Когда лишаешься единственного друга.

Повыкинь вздор из головы;
Где чудеса, там мало складу.

Хорош! Пустейший человек, из самых бестолковых.

А у меня к тебе влеченье, род недуга.

Кому известно, что найду я, воротясь?
И сколько, может быть, утрачу!

Минуй нас пуще всех печалей
И барский гнев, и барская любовь.

Вы правы: из огня тот выйдет невредим,
Кто с вами день пробыть успеет,
Подышит воздухом одним,
И в нем рассудок уцелеет.

Молчалины блаженствуют на свете!

Чацкий: Лицом и голосом герой…
Софья: Не моего романа.

Судьба любви — играть ей в жмурки.

А впрочем, он дойдет до степеней известных,
Ведь нынче любят бессловесных.

Хлопочут набирать учителей полки,
Числом поболее, ценою подешевле.

Прошу пустить, и без меня вас двое.

Уж коли горе пить, так лучше сразу, чем медлить, а беды медленьем не избыть.

Минуй нас пуще всех печалейИ барский гнев, и барская любовь.

И всё-таки я вас без памяти люблю.

Я глупостей не чтец, А пуще образцовых.

Упал он больно, встал здорово.

Чуть свет – уж на ногах! и я у ваших ног.

Чины людьми даются, А люди могут обмануться.

Вон из Москвы! сюда я больше не ездок. Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету, Где оскорбленному есть чувству уголок!.. Карету мне, карету!

Забрать все книги бы да сжечь.

А судьи кто? – За древностию лет К свободной жизни их вражда непримирима, Сужденья черпают из забыты́х газет Времен Очаковских и покоренья Крыма.

Вы пра́вы: из огня тот выйдет невредим, Кто с вами день пробыть успеет, Подышит воздухом одним, И в нем рассудок уцелеет.

Делить со всяким можно смех.

Что говорит! и говорит, как пишет!

Не помню ничего, не докучайте мне.
Воспоминания! Как острый нож оне.

Обычай мой такой:
Подписано, так с плеч долой.

Подумаешь, как счастье своенравно!

Муж-мальчик, муж-слуга, из жениных пажей —
Высокий идеал московских всех мужей.

Как посравнить да посмотреть
Век нынешний и век минувший:
Свежо предание, а верится с трудом,
Как тот и славился, чья чаще гнулась шея;
Как не в войне, а в мире брали лбом,
Стучали об пол не жалея!

И всё-таки я вас без памяти люблю.

В мои лета не должно сметь
Свое суждение иметь.

Прошедшего житья подлейшие черты.

На весь квартал симфонию гремишь.

Конечно, нет в нем этого ума,
Что гений для иных, а для иных чума.

В России, под великим штрафом,
Нам каждого признать велят
Историком и географом!

Когда из гвардии, иные от двора
Сюда на время приезжали:
Кричали женщины: ура!
И в воздух чепчики бросали!

Свежо предание, а верится с трудом.

И точно, начал свет глупеть, Сказать вы можете вздохнувши; Как посравнить, да посмотреть Век нынешний и век минувший:

Молчалин за других себя забыть готов.

В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов.

Что хуже в них? душа или язык?

Нельзя ли пожалеть об ком-нибудь другом? И похвалы мне ваши досаждают.

Что́ мне молва? Кто хочет, так и судит,

Я езжу к женщинам, да только не за этим.

Всю ночь читает небылицы, И вот плоды от этих книг!

Да умный человек не может быть не плу́том.

Мне только бы досталось в генералы.

Да, чтоб чины добыть, есть многие каналы; Об них как истинный философ я сужу: Мне только бы досталось в генералы.

Ах! боже мой! неужли я из тех, Которым цель всей жизни – смех? Мне весело, когда смешных встречаю, А чаще с ними я скучаю.

Дома новы́, но предрассудки стары. Порадуйтесь, не истребят Ни годы их, ни моды, ни пожары.

Где, укажите нам, отечества отцы, Которых мы должны принять за образцы?

Минуй нас пуще всех печалей И барский гнев, и барская любовь.

Скромна, а ничего кроме́ Проказ и ветру на уме.

Ну как не порадеть родному человечку!..

Когда в делах – я от веселий прячусь, Когда дурачиться – дурачусь, А смешивать два эти ремесла Есть тьма искусников, я не из их числа.

Ну! люди в здешней стороне!Она к нему, а он ко мне,А я… одна лишь я любви до смерти трушу. —А как не полюбить буфетчика Петрушу!

Ах! тот скажи любви конец, Кто на три года вдаль уедет.

Ушел. Ах! от господ подалей; У них беды себе на всякий час готовь, Минуй нас пуще всех печалей И барский гнев, и барская любовь.

А чем не муж? Ума в нем только мало; Но чтоб иметь детей, Кому ума недоставало?

Прямой был век покорности и страха, Всё под личиною усердия к царю.

Как тот и славился, чья чаще гнулась шея;

Что гений для иных, а для иных чума.

Я странен, а не странен кто ж?

Смятенье! обморок! поспешность! гнев! испуга!Так можно только ощущать,Когда лишаешься единственного друга.

Что нового покажет мне Москва? Вчера был бал, а завтра будет два. Тот сватался – успел, а тот дал промах. Всё тот же толк, и те ж стихи в альбомах.

Подумаешь, как счастье своенравно!

Конечно, нет в нем этого ума, Что гений для иных, а для иных чума, Который скор, блестящ и скоро опротивит, Который свет ругает наповал, Чтоб свет об нем хоть что-нибудь сказал; Да эдакий ли ум семейство осчастливит?

Чины людьми даются, А люди могут обмануться.

Ученье – вот чума, ученость – вот причина.

Сказал бы я: во-первых, не блажи, Именьем, брат, не управляй оплошно, А, главное, поди-тка послужи.

Что за тузы в Москве живут и умирают!

Смотри ты на меня: не хвастаю сложеньем, Однако бодр и свеж, и дожил до седин, Свободен, вдов, себе я господин… Монашеским известен поведеньем!..

В мои лета не должно сметь Свое суждение иметь.

Ах! нет, надеждами я мало избалован.

Да, хорошо – сгорите, если ж нет?

Вот рыскают по свету, бьют баклуши,Воротятся, от них порядка жди.

В вас меньше дерзости, чем кривизны души.

Шутить и он горазд, ведь нынче кто не шутит!

Но крепко набрался каких-то новых правил. Чин следовал ему: он службу вдруг оставил, В деревне книги стал читать.

А судьи кто? – За древностию лет К свободной жизни их вражда непримирима, Сужденья черпают из забыты́х газет Времен Очаковских и покоренья Крыма; Всегда готовые к журьбе, Поют всё песнь одну и ту же, Не замечая об себе: Что старее, то хуже.

Вот молодость!.. – читать!.. а после хвать!..

Вот наши строгие ценители и судьи!

А впрочем, он дойдет до степеней известных, Ведь нынче любят бессловесных.

Прямой был век покорности и страха

В четверг я зван на погребенье.

Хочу у вас спросить: Случалось ли, чтоб вы, смеясь? или в печали? Ошибкою? добро о ком-нибудь сказали? Хоть не теперь, а в детстве, может быть.

Поверили глупцы, другим передают, Старухи вмиг тревогу бьют — И вот общественное мненье!

Убийственны холодностью своею! Смотреть на вас, вас слушать нету сил.

А, Чацкий! Любите вы всех в шуты рядить, Угодно ль на себе примерить?

Молчалин за других себя забыть готов, Враг дерзости, – всегда застенчиво, несмело.

Кричали женщины: ура! И в воздух чепчики бросали!

На всех московских есть особый отпечаток.

Несчастные! должны ль упреки несть От подражательниц модисткам? За то, что смели предпочесть Оригиналы спискам?

Сатира и мораль – смысл этого всего?

Известный человек, солидный, И знаков тьму отличья нахватал; Не по летам и чин завидный, Не нынче завтра генерал.

Что помнится? Он славно Пересмеять умеет всех; Болтает, шутит, мне забавно; Делить со всяким можно смех.

Сергей Сергеич, нет! Уж коли зло пресечь: Забрать все книги бы да сжечь.

И всё-таки я вас без памяти люблю.

Ну вот! великая беда, Что выпьет лишнее мужчина! Ученье – вот чума, ученость – вот причина, Что нынче, пуще, чем когда, Безумных развелось людей, и дел, и мнений.

Петрушка, вечно ты с обновкой.

Как посравнить, да посмотреть Век нынешний и век минувший.

Заметно, что вы желчь на всех излить готовы.

Да нынче смех страшит, и держит стыд в узде.

И вот любовника я принимаю вид В угодность дочери такого человека…

Уж коли зло пресечь:Забрать все книги бы да сжечь.

И дым Отечества нам сладок и приятен

Чины людьми даются, А люди могут обмануться.

Чтоб истребил господь нечистый этот дух Пустого, рабского, слепого подражанья

Воспоминания! Как острый нож оне.

Не надобно иного образца,Когда в глазах пример отца.

Услужлив, скромненький, в лице румянец есть.

Молчалин за других себя забыть готов, Враг дерзости, – всегда застенчиво, несмело Ночь целую с кем можно так провесть!

Что говорит! и говорит, как пишет!

Извольте посмотреть на нашу молодежь, На юношей – сынков и вну́чат, Журим мы их, а, если разберешь, — В пятнадцать лет учителей научат!

Желал бы зятя он с звездами, да с чинами.

Монашеским известен поведеньем!..

Улыбочка и пара слов, И кто влюблен – на всё готов.

И точно, начал свет глупеть, Сказать вы можете вздохнувши; Как посравнить, да посмотреть Век нынешний и век минувший: Свежо предание, а верится с трудом; Как тот и славился, чья чаще гнулась шея; Как не в войне, а в мире брали лбом, Стучали об пол не жалея! Кому нужда: тем спесь, лежи они в пыли, А тем, кто выше, лесть как кружево плели. Прямой был век покорности и страха, Всё под личиною усердия к царю. Я не об дядюшке об вашем говорю; Его не возмутим мы праха: Но между тем кого охота заберет, Хоть в раболепстве самом пылком, Теперь, чтобы смешить народ, Отважно жертвовать затылком? А сверстничек, а старичок Иной, глядя на тот скачок И разрушаясь в ветхой коже, Чай, приговаривал: – Ах! если бы мне тоже! Хоть есть охотники поподличать везде, Да нынче смех страшит, и держит стыд в узде; Недаром жалуют их скупо государи.

Что за комиссия, создатель, Быть взрослой дочери отцом!

Безродного пригрел и ввел в мое семейство, Дал чин асессора и взял в секретари; В Москву переведен через мое содейство; И будь не я, коптел бы ты в Твери.

Сергей Сергеич, нет! Уж коли зло пресечь: Забрать все книги бы да сжечь.

Уж коли горе пить,Так лучше сразу,Чем медлить, – а беды медленьем не избыть.

Какое личико твое! Как я тебя люблю!

День за́ день, нынче как вчера.

Дверь отперта для званых и незваных, Особенно из иностранных

Кому нужда: тем спесь, лежи они в пыли, А тем, кто выше, лесть как кружево плели.

Конечно, нет в нем этого ума, Что гений для иных, а для иных чума.

Хлопочут набирать учителей полки, Числом поболее, ценою подешевле?

Кому назначено-с, не миновать судьбы.

А впрочем, он дойдет до степеней известных, Ведь нынче любят бессловесных.

Что нынче, так же, как издревле, Хлопочут набирать учителей полки, Числом поболее, ценою подешевле?

Вот те, которые дожи́ли до седин!Вот уважать кого должны мы на безлюдьи!Вот наши строгие ценители и судьи!

Всё тот же толк, и те ж стихи в альбомах.

Но будь военный, будь он статский, Кто так чувствителен, и весел, и остер, Как Александр Андреич Чацкий!

Мне завещал отец: Во-первых, угождать всем людям без изъятья — Хозяину, где доведется жить, Начальнику, с кем буду я служить, Слуге его, который чистит платья, Швейцару, дворнику, для избежанья зла, Собаке дворника, чтоб ласкова была.

Так: частенько там Мы покровительство находим, где не метим.

Вон из Москвы! сюда я больше не ездок.

Я странен, а не странен кто ж? Тот, кто на всех глупцов похож; Молчалин, например…

Да-с, так сказать, речист, а больно не хитер; Но будь военный, будь он статский, Кто так чувствителен, и весел, и остер, Как Александр Андреич Чацкий.

Чины людьми даются, А люди могут обмануться.

К военным людям так и льнут, А потому, что патриотки.

Подумаешь, как счастье своенравно! Бывает хуже, с рук сойдет; Когда ж печальное ничто на ум не йдет, Забылись музыкой, и время шло так плавно; Судьба нас будто берегла; Ни беспокойства, ни сомненья… А горе ждет из-за угла

Вы баловник, к лицу ль вам эти лица!

А всё Кузнецкий мост, и вечные французы, Оттуда моды к нам, и авторы, и музы: Губители карманов и сердец! Когда избавит нас творец От шляпок их! чепцов! и шпилек! и булавок! И книжных и бисквитных лавок!

Кому известно, что́ найду я воротясь? И сколько, может быть, утрачу.

В седьмнадцать лет вы расцвели прелестно.

Зачем ума искать и ездить так далёко?

Бог знает, за него что выдумали вы,
Чем голова его ввек не была набита.

Свой талант у всех.

Платон любезный, славно,
Похвальный лист тебе: ведёшь себя исправно.

В вас меньше дерзости, чем кривизны души.

Забыла волосы чернить
И через три дни поседела.

— Частенько там мы покровительство находим, где не метим.
— Я езжу к женщинам, да только не за этим.

Бывало, я с дражайшей половиной
Чуть врознь — уж где-нибудь с мужчиной!

Ну выкинул ты штуку!
Три года не писал двух слов
И грянул вдруг как с облаков.

Случалось ли, чтоб вы смеясь? Или в печали?
Ошибкою? Добро о ком-нибудь сказали?
Хоть не теперь, а в детстве, может быть.

Ваш век бранил я беспощадно,
Предоставляю вам во власть:
Откиньте часть,
Хоть нашим временам в придачу;
Уж так и быть, я не поплачу.

Достань-ка календарь;
Читай не так, как пономарь,
А с чувством, с толком, с расстановкой.

Ах! Если любит кто кого,
Зачем ума искать и ездить так далеко?

— Зачем же вы его так коротко узнали?
— Я не старалась, Бог нас свёл.

Как станешь представлять к крестишку ли, к местечку,
Ну как не порадеть родному человечку!..

Ах! Матушка, не довершай удара!
Кто беден, тот тебе не пара!

А пуще дочери, да сами добряки.
Дались нам эти языки!

Вот то-то невзначай, за вами примечай.

Что за комиссия, Создатель,
Быть взрослой дочери отцом!

Ну вот! великая беда,
Что выпьет лишнее мужчина!
Ученье — вот чума, учёность — вот причина,
Что нынче пуще, чем когда,
Безумных развелось людей, и дел, и мнений.

Я глупостей не чтец,
А пуще образцовых.

Хоть душу отпусти на покаянье!

Кто что ни говори:
Хотя животные, а все-таки цари.

Пошлемте к доктору, пренебрегать не должно.

Да, счастье, у кого есть эдакий сынок!
Имеет, кажется, в петличке орденок?

Шумим, братец, шумим.

Тогда не то, что ныне.

София:
Я гнева вашего никак не растолкую.
Он в доме здесь живёт, великая напасть!
Шёл в комнату, попал в другую.
Фамусов:
Попал или хотел попасть?

Вот то-то, все вы гордецы!
Спросили бы, как делали отцы?
Учились бы на старших глядя:
Мы, например, или покойник дядя.

Как с ранних пор привыкли верить мы,
Что нам без немцев нет спасенья!

Уж коли зло пресечь:
Забрать все книги бы да сжечь.

Как истинный философ я сужу:
Мне только бы досталось в генералы.

Куда как чуден создан свет!
Пофилософствуй — ум вскружится;
То бережёшься, то обед:
Ешь три часа, а в три дни не сварится!

Да этакий ли ум семейство осчастливит…

<…> у нас уж исстари ведется,
Что по отцу и сыну честь.

В горах изранен в лоб, сошёл с ума от раны.

Давно дивлюсь я, как никто его не свяжет!
Попробуй о властях – и нивесть что наскажет!
Что низко поклонись, согнись-ка кто кольцом,
Хоть пред монаршим лицом,
Так назовёт он подлецом!..

Нет-с, книги книгам рознь. А если б, между нами,
Был ценсором назначен я,
На басни бы налег; ох! басни — смерть моя!
Насмешки вечные над львами! над орлами!
Кто что ни говори:
Хотя животные, а всё-таки цари.

Дал чин асессора и взял в секретари; В Москву переведен через мое содейство; И будь не я, коптел бы ты в Твери.

Твердила я: в любви не будет в этой прока.

Я должен у вдовы, у докторши, крестить.

Пустого, рабского, слепого подражанья

Чины людьми даются, А люди могут обмануться.

И свет и грусть. Как быстры ночи!

Ведь надобно ж зависеть от других.

Унизить рад, кольнуть; завистлив, горд и зол!

Где, укажите нам, отечества отцы,Которых мы должны принять за образцы?Не эти ли, грабительством богаты?

Готов он верить!А, Чацкий! Любите вы всех в шуты рядить,Угодно ль на себе примерить?

Быть может, качеств ваших тьму, Любуясь им, вы придали ему

Я вас обрадую: всеобщая молва, Что есть проэкт насчет лицеев, школ, гимназий; Там будут лишь учить по-нашему: раз, два; А книги сохранят так: для больших оказий.

Ну! люди в здешней стороне! Она к нему, а он ко мне.

Вот то-то, все вы гордецы! Спросили бы, как делали отцы?

Воскреснем ли когда от чужевластья мод?

Хрипун, удавленник, фагот, Созвездие манёвров и мазурки!

Ведь только здесь еще и дорожат дворянством.

Скажи-ка, что глаза ей портить не годится, И в чтеньи прок-от не велик: Ей сна нет от французских книг, А мне от русских больно спится.