Дмитрий Кедрин — это автор, который умеет захватывать читателя своими книгами. Его произведения полны загадок, интриг и неожиданных поворотов сюжета. Каждая книга Дмитрия Кедрина — это настоящее путешествие в мир фантастики, где реальность переплетается с фантазией. Он умеет создавать уникальные образы героев, которые остаются в памяти на долгое время. Читая книги Дмитрия Кедрина, вы погружаетесь в удивительный мир приключений и фантазии, который не оставит вас равнодушными. Лучшие цитаты из книг Дмитрия Кедрина собраны в данной подборке.
Щекотка губ и холодок зубов,
Огонь, блуждающий в потёмках тела,
Пот меж грудей… И это есть — любовь?
И это всё, чего ты так хотела?
Огонь, блуждающий в потёмках тела,
Пот меж грудей… И это есть — любовь?
И это всё, чего ты так хотела?
— Вы могли бы меня простить?
— Есть за что?
— Как вам сказать,
я представил в своей постели
вас,
прекрасную, голую, летнюю.
— И за что извинять?
— За то, что я медлю.
— Есть за что?
— Как вам сказать,
я представил в своей постели
вас,
прекрасную, голую, летнюю.
— И за что извинять?
— За то, что я медлю.
— Вы больше меня не любите?
— Наскучило.
— Как это может наскучить?
— Может.
Также,
как музыка.
Вы ее крутите, крутите,
а она уже не тревожит.
— Наскучило.
— Как это может наскучить?
— Может.
Также,
как музыка.
Вы ее крутите, крутите,
а она уже не тревожит.
Да! Страсть такая, что в глазах темно!
Но ночь минует, лёгкая, как птица…
А я-то думал, что любовь — вино,
Которым можно навсегда упиться!
Но ночь минует, лёгкая, как птица…
А я-то думал, что любовь — вино,
Которым можно навсегда упиться!
И кажется, не так уж сыро,
И дождь в окно не так стучит.
Уютной песенкою мира
Кота мурлыканье звучит.
И дождь в окно не так стучит.
Уютной песенкою мира
Кота мурлыканье звучит.
«Ты в силах, — спросил я, — смеяться?» И, мнится, услышал слова: «Я кукла. Чего мне бояться? Меня не убьют. Я мертва».
— Почему я другая?
Мне кажется, обыкновенная,
как и все.
— Нет.
Ты особенная
и останешься ею,
если не будешь больше
напрашиваться на комплимент.
Мне кажется, обыкновенная,
как и все.
— Нет.
Ты особенная
и останешься ею,
если не будешь больше
напрашиваться на комплимент.
— Снова в моей рубашке. Неужели так нравится?
— В ней ты ближе. Вместе с твоими духами будто укрываюсь объятиями.
— Я всегда говорил, ты женщина необыкновенная — не только ушами любишь, ещё и носом.
— И глазами, и грудью, и кожей. Этот список можно продолжить, но боюсь наш обед остынет. Кстати и еда из твоей тарелки тоже вкуснее.
— В ней ты ближе. Вместе с твоими духами будто укрываюсь объятиями.
— Я всегда говорил, ты женщина необыкновенная — не только ушами любишь, ещё и носом.
— И глазами, и грудью, и кожей. Этот список можно продолжить, но боюсь наш обед остынет. Кстати и еда из твоей тарелки тоже вкуснее.
Есть такое письмо.
Оно у каждого в голове,
и пишется постоянно,
и меняется содержание,
и запятых все меньше,
все больше вопросительных,
воспоминаний,
и многоточий пьяных.
Его не стереть,
не сжечь,
оно пишется
кому-то давно,
но до сих пор не отправлено.
Не хватает самого главного —
адресата.
Оно у каждого в голове,
и пишется постоянно,
и меняется содержание,
и запятых все меньше,
все больше вопросительных,
воспоминаний,
и многоточий пьяных.
Его не стереть,
не сжечь,
оно пишется
кому-то давно,
но до сих пор не отправлено.
Не хватает самого главного —
адресата.
— Ты мог раньше жить без меня.
— Мог.
— А что случилось сейчас?
Зачем эти строчки:
«Ты мой воздух,
я не могу без тебя жить».
— Так и есть.
Вчера вышел на улицу
прогуляться
один, без тебя.
Мне нечем было дышать.
Закурил.
— Мог.
— А что случилось сейчас?
Зачем эти строчки:
«Ты мой воздух,
я не могу без тебя жить».
— Так и есть.
Вчера вышел на улицу
прогуляться
один, без тебя.
Мне нечем было дышать.
Закурил.
Не надо чаю.
Не тки из слов парчу.
Я не за этим.
Я тебя хочу.
Не тки из слов парчу.
Я не за этим.
Я тебя хочу.
Завтра хлынет дождик быстрый,
Тучей солнце заслоня.
Паутинкам серебристым
Жить осталось два-три дня.
Тучей солнце заслоня.
Паутинкам серебристым
Жить осталось два-три дня.
Сжалься, осень! Дай нам света!
Защити от зимней тьмы!
Пожалей нас, бабье лето:
Паутинки эти — мы.
Защити от зимней тьмы!
Пожалей нас, бабье лето:
Паутинки эти — мы.
Берёзки прозрачны, скворечники немы,
Утрами морозец хрустит по садам:
И дачница в город везёт хризантемы,
И дачник увязывает чемодан.
Утрами морозец хрустит по садам:
И дачница в город везёт хризантемы,
И дачник увязывает чемодан.
Какое просторное небо! Взгляни-ка:
У дальнего леса дорога пылит,
На тихом погосте растет земляника,
И козы пасутся у каменных плит.
У дальнего леса дорога пылит,
На тихом погосте растет земляника,
И козы пасутся у каменных плит.
И если болят твои старые кости,
Усталое бедное сердце болит, —
Иди и усни на забытом погосте
Средь этих простых покосившихся плит.
Усталое бедное сердце болит, —
Иди и усни на забытом погосте
Средь этих простых покосившихся плит.
Коль есть за тобою вина или промах
Такой, о котором до смерти грустят, —
Тебе всё простят эти ветви черемух,
Всё эти высокие сосны простят.
Такой, о котором до смерти грустят, —
Тебе всё простят эти ветви черемух,
Всё эти высокие сосны простят.
Послушай-ка, дорогая!
Над нами шумит эпоха,
И разве не наше сердце —
Арена ее борьбы?
Над нами шумит эпоха,
И разве не наше сердце —
Арена ее борьбы?
Дорогая, не верь!
Если б эти кастраты, стеная,
Создавали её,
Красота бы давно умерла.
Если б эти кастраты, стеная,
Создавали её,
Красота бы давно умерла.
Между тем ты не слепок,
Ты сверстница мне, ты живая.
Ходишь в стоптанных туфлях.
Я родинку видел твою.
Что ж, сердись или нет,
А тебя, проводив до трамвая,
Я беру тебя в песню,
Мечту из тебя создаю.
Ты сверстница мне, ты живая.
Ходишь в стоптанных туфлях.
Я родинку видел твою.
Что ж, сердись или нет,
А тебя, проводив до трамвая,
Я беру тебя в песню,
Мечту из тебя создаю.
— Не надо меня пилить.
Я не дрова,
Я не полезу в печь,
В пекло твоих эмоций.
Не усердствуй.
Лучше в постель,
Там я смогу растопить
Лёд, что сковал твоё сердце.
Я не дрова,
Я не полезу в печь,
В пекло твоих эмоций.
Не усердствуй.
Лучше в постель,
Там я смогу растопить
Лёд, что сковал твоё сердце.
Никакая любовь не спасет человека от секса, разве что безответная.
Мужчина с женщиной готов быть мальчиком.
Лишь бы баюкали.
Лишь бы хвалили.
Лишь бы укачивали.
Лишь бы баюкали.
Лишь бы хвалили.
Лишь бы укачивали.
Грусть – это нормально для города.
— Вы так прекрасно слабы,
я так чертовски силен,
мы можем вместе построить дом.
я так чертовски силен,
мы можем вместе построить дом.
Так попусту, так бесполезно и глупо
Дотла допылала твоя красота!
Дымящимся паром кипящего супа
Весь мир от тебя заслонила плита!
Дотла допылала твоя красота!
Дымящимся паром кипящего супа
Весь мир от тебя заслонила плита!
Я лежу на кровати, раскинув руки.
Я — якорь, который зарылся как следует и
удерживает громадную тень, она там наверху плывёт,
великое неизвестное, часть которого я сам и которое наверняка важнее меня.
Я — якорь, который зарылся как следует и
удерживает громадную тень, она там наверху плывёт,
великое неизвестное, часть которого я сам и которое наверняка важнее меня.
Вероятно, истинно аналитический ум не умеет быть, просто не способен быть добрым: он слишком много различает.
Голос твой он —
пробуждает слезы.
пробуждает слезы.
Влюбилась в твоё одиночество.
Я — старое дерево с увядшей листвой, которая всё ещё висит и не может упасть на землю.
Истина здесь: на земле,
но никто не осмеливается её поднять.
Истина валяется на улице.
Но никто её себе не берёт.
но никто не осмеливается её поднять.
Истина валяется на улице.
Но никто её себе не берёт.
Время — это не прямая линия, скорее, лабиринт, и если в правильном месте прижаться ухом к стене, можно услышать торопливые шаги и голоса, можно услышать по ту сторону самого себя, проходящего мимо.
Из домашней жизни я не мог извлечь никаких уроков. Особых скандалов не происходило, ни тебе спектаклей, ни орущего отца.
