Лучшие цитаты Харуки Мураками (300 картинок)

Стремление отыскать в себе хоть какую-то ценность – все равно что поиск вещества, для которого не придумано шкалы измерений. Стрелка датчика елозит по экрану и никак не застынет на каком-то одном показателе.

Поэтому Токай всегда ценил выше женщин, наделенных сообразительностью, острым чувством юмора и интеллектуальным складом ума. Не имевшие же за душой ни тем для разговора, ни собственного мнения красавицы удручали Токая тем сильнее, чем красивее были. Ведь повысить операцией интеллект невозможно – медицина в этом бессильна.

В большей степени или в меньшей, но каждый из нас запускается в жизнь по определенной схеме. Когда чья-то схема слишком отличается от моей – я злюсь. Когда слишком похожа – расстраиваюсь. Вот, собственно, и все.

Признаться, не вижу я в ней особых недостатков. И беда в том, что ее недостатки, какие есть, по душе мне самому. К тому же сам не могу понять, что для меня значит «заходить далеко», а что – «вовремя остановиться». Мне не видна эта разделяющая грань. Сроду не испытывал я подобного смятения чувств: чтобы я – да не мог разобраться в себе?..

– Живых читать – никакого проку. – Почему? – Потому что мертвым почти все можно простить.

Неужели стоит телу умереть, и человеческие мысли вот так вот просто исчезают, уходят в никуда?

У меня появился какой-то интерес, захотелось хоть немного попробовать, что такое жизнь без боли. «Умереть всегда успею», – подумала я.

Как говорится, от здоровой уверенности до нездоровой самоуверенности – один шаг.

бег – это индивидуальный спорт. Он позволяет на время отключиться от всех возможных средств коммуникации и побыть наедине с собой.

Вот, скажем, вы бежите и думаете: «Тяжело-то как. Все, больше не могу». То, что вам тяжело, – это факт, от него никуда не деться. А вот можете вы больше или не можете, решаете только вы сами. Это, понимаете ли, остается полностью на ваше усмотрение.

На самом деле, я жутко собой недоволен. Не в плане стремлений, таланта или положения, а тем, что я – это я. Мне кажется, это очень несправедливо.

Pain is inevitable. Suffering is optional».

Не идти против течения – вот что главное. Надо идти вверх – подымайся, надо идти вниз – опускайся. Когда нужно будет подыматься, найди самую высокую башню и заберись на верхушку. А когда нужно будет двигаться вниз, отыщи самый глубокий колодец и опустись на дно. Нет течения – ничего не делай. Станешь мешать течению – все высохнет. А коли все высохнет – в этом мире наступит хаос.

Может, единственный способ сохранить рассудок, когда мир разваливается на куски, – это и дальше выполнять свою работу честно и прилежно?

Pain is inevitable. Suffering is optional». Это и есть его мантра. При переводе трудно сохранить все нюансы, но навскидку я бы перевел это так: «Боль неизбежна. Страдание – личный выбор каждого».

А если совсем просто и в двух словах: всем не угодишь.

Жизнь штука несправедливая. Это неоспоримый факт. Но почти в каждой «несправедливой» ситуации можно обнаружить некий элемент справедливости.

«Боль неизбежна. Страдание – личный выбор каждого». Поясню на примере. Вот, скажем, вы бежите и думаете: «Тяжело-то как. Все, больше не могу». То, что вам тяжело, – это факт, от него никуда не деться. А вот можете вы больше или не можете, решаете только вы сами. Это, понимаете ли, остается полностью на ваше усмотрение.

Другими словами, важно, чтобы, пробежав дистанцию, бегун чувствовал гордость (или что-то вроде гордости) за себя самого. Это определяющий момент.

Хочешь продолжить начатое – не сбивайся с ритма. В долгосрочных проектах это главное. Если ритм задан, то кривая куда-нибудь уж выведет. Но до тех пор, пока маховик не разогнался, не набрал нужную постоянную скорость, надо стараться изо всех сил, чтобы не бросить дело на полпути. И перестараться в данном случае нам не грозит.

Боль неизбежна. Страдание – личный выбор каждого».

Иногда я вдруг перестаю понимать, как устроен этот мир и как в нем все работает.

Поэтому я пишу. Просто я отношусь к такому типу людей, которые ничего не могут понять, пока не попробуют записать это на бумаге.

Сомерсет Моэм писал, что даже в бритье есть своя философия. Каким бы скучным ни было действие, когда повторяешь его изо дня в день, оно приобретает некую медитативную сущность.

Джентльмен – это человек, который не болтает об уплаченных налогах и женщинах, с которыми спал

А я не собирался становиться писателем. Я вообще не собирался становиться никем.

Я как губка впитывал в себя впечатления и искренне радовался каждому повороту судьбы, зная, что он несет в себе новые возможности.

Сколько бы ты ни стоял голышом перед зеркалом, пристально вглядываясь в отражение, – зеркало не отражает того, что внутри.

Подгонять себя, доходить до предела – это важно, но бессмысленно шагнуть за него – значит потерять все.

Сбивала тебя с толку и причинила немало боли. Однако тем самым я сбивала с толку и причиняла боль самой себе.

И, наверное, должен был понять это намного раньше. Я просто долго избегал этого вывода.

Единственное, что тут можно сказать: жить изо дня в день с этим в душе – дело совершенно безрадостное. Как будто ходишь в обнимку с маленьким адом.

какая бы ни была у вас воля и как бы ни ненавидели вы проигрывать, если тот или иной вид спорта вам не по душе, долго вы им заниматься не сможете. А если и сможете – это вряд ли пойдет вам на пользу.

Я хочу поблагодарить множество безмятежных ив, гибких кошек и красивых женщин, что до сих пор мне встречались на жизненном пути. Без их тепла и поддержки я бы вряд ли смог написать эту книгу.

Иногда с тобой бывает жутко приятно. Как Рождество, летние каникулы и новорожденный щенок сразу вместе.

Еще молодой, но раньше был моложе. Если не нравится, можно дождаться воскресного утра и прыгнуть с крыши «Эмпайр-Стейт-Билдинг».

Я задумался. Почему все должны быть такими одинокими? Почему это необходимо – быть такими одинокими? Столько людей живет в этом мире, каждый из нас что-то жадно ищет в другом человеке, и все равно мы остаемся такими же бесконечно далекими, оторванными друг от друга. Почему так должно быть? Ради чего? Может, наша планета вращается, подпитываясь людским одиночеством?

Именно благодаря боли, благодаря стремлению ее превозмочь у нас есть возможность – пусть не в полной мере, но хотя бы частично – почувствовать, что мы живем, что мы есть.

Чтобы суметь понять что-то важное, нужно совершить множество бессмысленных на первый взгляд действий. Но даже то, что кажется нам бесцельным или безрезультатным, вполне возможно, вовсе не является таковым.

А разве не твой любимый Скотт Фицджеральд писал: «Нельзя доверять человеку, считающему себя обычным»?

Память согревает человека изнутри. И в то же время рвет его на части.

Какой бы ни была истина, невозможно восполнить потерю любимого человека. Никакая истина, никакая искренность, никакая сила, никакая доброта не могут восполнить ее. Нам остается лишь пережить это горе и чему-нибудь научиться. Но эта наука никак не пригодится, когда настанет черед следующего внезапного горя

Самая важная вещь, которую мы там узнаем, заключается в том, что все самое важное мы узнаем не там.

Какой безнадежной ни была бы ситуация, у нити непременно должен быть конец. А станет вокруг темно – не двигаться и ждать, пока глаза не привыкнут к этой темноте.

Когда душа темна, видишь только темные сны. А если совсем темная – то и вовсе никаких». Так говорила моя покойная бабушка.

Между нашими попытками что-то осознать и действительным осознанием лежит глубокая пропасть. Какой бы длины линейка у нас ни была, эту глубину нам не промерить.

Трумэна Капоте, Джона Апдайка, Скотта Фитцджеральда, Рэймонда Чандлера.

Истинное настоящее – это неуловимое движение вперед прошлого, которое поглощает будущее. По сути, все ощущения – это уже память.

Но ведь это важно – пережить в молодости минуты грусти и боли? В смысле – как ступень взросления.

В Нагасаве сочетались несколько диаметрально противоположных особенностей характера. Он был личностью настолько выдающейся, что я сам иногда диву давался, – и при этом оставался человеком по натуре недобрым. Хвастался утонченной душой, а при этом грешил неисправимым мещанством. Он управлял людьми и с оптимизмом двигался вперед, но его сердце одиноко билось в конвульсиях на дне мрачного болота. Я сразу разглядел в нем это противоречие и не мог понять, почему остальные не видят его с этой стороны. Этот человек по-своему стоял одной ногой в аду.

Для некоторых любовь начинается с пустяка, даже с какой-нибудь банальности. Но не будет ее – не возникнет любви.

Ей была нужна не моя, а чья-нибудь рука. Ей требовалось не мое, а чье-нибудь тепло. И я начал чувствовать себя виновным за то, что я – это я.

– Курение – смертельно, – сказал Кафуку. – В таком случае жизнь тоже смертельна, – ответила она.

СМЕРТЬ – НЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ ЖИЗНИ, А ЕЕ ЧАСТЬ

Мы просто ошиблись в сроках для знакомства. Как перепутывают день условленной встречи. Место и время совпали, а дата – нет.

Врать я очень не люблю. Ложь и молчание – два тяжких греха, которые особенно буйно разрослись в современном человеческом обществе. Мы действительно много лжем – или молчим. Но с другой стороны, если бы мы круглый год говорили – причем, только правду и ничего кроме правды, – то как знать, может, правда и потеряла бы всю свою ценность…

Но все же я любил Сумирэ так, как никого не любил на всем белом свете и желал ее. Я не мог просто задвинуть эти чувства куда подальше только потому, что они никуда не вели. Заменить-то их все равно нечем, выкинул – вообще ничего бы не осталось.

Но вместе с тем, писать текст – это штука веселая. Ей гораздо легче придать смысл, чем преодолению жизни.

Смерть – не противоположность жизни, а ее часть.

Впервые за несколько месяцев меня потянуло курить. Взять сигарету, поднести огонь, вдохнуть полные легкие дыма. Это бы как-то успокоило. Но сигарет не было.

Ничто так не успокаивает душу, как звук камушка при ударе о воду глубокого колодца.

Конкретная цель упрощает жизнь…

Слабею, подумал я. Слабею и распускаю нюни.

нужно обращаться с людьми так, чтобы потом не о чем было жалеть. Справедливо – и как можно искреннее.

Я принадлежу к тому типу людей, которые привыкли всецело посвящать себя своему делу. Я умею пережить неудачу, но только в том случае, если и впрямь перепробовал все варианты – иначе потом буду долго жалеть, что работал спустя рукава.

По сути, отказ от курения стал символическим жестом прощания с прошлой жизнью.

Итак, я вставал не позднее пяти утра и ложился спать не позднее десяти вечера – новая, простая и размеренная жизнь. У разных людей пик продуктивности приходится на разное время суток. Я, без сомнения, человек утренний. В утренние часы мне легче всего сосредоточиться, сделать все важные и необходимые дела. Днем я занимаюсь спортом, хозяйственными делами или просто чем-то таким, что не требует особого напряжения душевных сил. Ближе к концу дня я откладываю всякую работу и расслабляюсь с книжкой или слушаю музыку. Спать ложусь рано. Я придерживаюсь этого распорядка до сих пор и благодаря этому последние двадцать три года работал, как мне кажется, довольно эффективн

«Истинный джентльмен никогда не говорит о женщинах, с которыми расстался, и о налогах, которые заплатил».

На самом-то деле сильных людей нигде нет – есть только те, которые делают вид.

И если нам действительно хочется увидеть других, нет иного способа, кроме как приглядеться к себе. Вот что я думаю.

мышцы наращиваются тяжело, но сходят легко. Жир наращивается легко, но сходит тяжело

Словно обоюдоострый меч, одиночество защищает вас, но в то же время незаметно ранит изнутри.

Если же вам нужны искусство и литература, читайте греков. Ведь для того, чтобы родилось истинное искусство, совершенно необходим рабовладельческий строй. У древних греков рабы возделывали поля, готовили пищу и гребли на галерах, а горожане в это время предавались стихосложению и упражнениям в математике под средиземноморским солнцем. И это было искусство. А какой текст может написать человек, посреди ночи роющийся в холодильнике на пустой кухне? Только вот такой и может.

«Pain is inevitable. Suffering is optional».

Неизвестно, что будет завтра, пока завтра не наступило.

Жизнь штука несправедливая. Это неоспоримый факт. Но почти в каждой «несправедливой» ситуации можно обнаружить некий элемент справедливости. Вполне вероятно, что на это потребуются время и силы. Не менее вероятно и то, что время и силы будут потрачены впустую. Определить же истинную пропорцию «справедливого в несправедливом» можем только мы сами, ибо справедливость – понятие субъективное.

Причина моего провала очевидна: я мало тренировался. И кроме того, я мало тренировался. И еще – я мало тренировался. Это если так, вкратце.

В мире вообще не может быть ничего прекраснее фантазий, посещающих головы обезумевших людей

По его личному мнению, женщины от рождения наделены особым независимым органом, отвечающим за ложь. Что, где и как лгать – каждая решает для себя сама. Однако все без исключения женщины в какую-то минуту, причем зачастую – очень важную – непременно лгут.

Жизнь – странная штука. Порой то, что может непременно показаться невероятно блистательным, ради чего готова все бросить, только бы заполучить в свои руки, спустя время – или если посмотреть под другим углом – выглядит на удивление блеклым, утрачивает глянец.

Перед другими оправдаться не так уж сложно, но себя-то не обманешь.

Смерть человека оставляет после себя маленькие удивительные воспоминания.

можешь делать со мной все, что хочешь, только не делай больно. Мне много пришлось пережить до сих пор. Больше не хочется. Хочется счастья.

Поэтому прекращай так страдать. Оставь все в покое, и оно пойдет своим чередом. Как ни старайся, когда больно – болит.

Если поставлен перед выбором: бесформенный предмет или предмет с формой, – выбирай бесформенный. Это и есть мое правило. Когда я натыкался на стену, всегда ему следовал, и если не спешил с выводами, это всегда приводило к хорошим результатам. Даже если в тот момент было тяжко.

горевать – не значит непременно приближаться к истине

Только мертвец навсегда остался семнадцатилетним.

Медленно вращается земля. Но мы здесь ни при чем, мы все живем во сне.

Смерть – не полярная жизни субстанция. Смерть изначально существует во мне. И как ни пытайся, устраниться от нее невозможно.

СМЕРТЬ – НЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ ЖИЗНИ, А ЕЕ ЧАСТЬ.

Нельзя доверять человеку, считающему себя обычным

Человек поймет другого, когда придет соответствующее время, а не потому, что этот другой захочет, чтобы его поняли.

Когда долго смотришь на море, начинаешь скучать по людям, а когда долго смотришь на людей – по морю.

«Дано ли нам постичь глубину ночи при свете дня?»

Я по-прежнему считаю, что музыку нельзя сочетать с компьютером. Точно так же, как нельзя сочетать друзей и работу с сексом.

Хочешь продолжить начатое – не сбивайся с ритма. В долгосрочных проектах это главное.

Вторым по важности качеством я считаю умение сосредотачиваться. Или даже так – сосредотачивать свой, в известной степени ограниченный, талант на том, что жизненно необходимо в данную минуту. Без этого вам не удастся создать ничего хоть сколько-нибудь ценного.

То, что вам тяжело, – это факт, от него никуда не деться. А вот можете вы больше или не можете, решаете только вы сами. Это, понимаете ли, остается полностью на ваше усмотрение.

Ложь и молчание – два тяжких греха, которые особенно буйно разрослись в современном человеческом обществе. Мы действительно много лжем – или молчим.

Стоит пошевелиться ее сердцу, и мое ему вторит. Будто две лодки на одном канате. И захочешь разрубить, да подходящего ножа нигде нет.

Мы можем потратить массу времени и усилий, пытаясь узнать другого человека, а как близко удается нам в результате подобраться к его сущности? Мы убеждаем себя, что разбираемся в людях, но известно ли нам о них что-нибудь поистине важное?

– Если о ком-то достаточно думать, то вы, конечно, встретитесь опять

Ведь если в беге на длинные дистанции мы кого-то и должны победить, так это прежних самих себя.

Выходит, нам, в конечном итоге, необходимо сделать одно – прийти к душевному согласию с самими собой. И если нам действительно хочется увидеть других, нет иного способа, кроме как приглядеться к себе.

Мы можем пойти куда угодно и не можем пойти никуда.

Pain is inevitable. Suffering is optional

В коробке с печеньем есть печенюшки любимые, и не очень. Съешь первым делом самые вкусные – останутся лишь те, что особо не любишь. Когда мне горько, я всегда думаю об этой коробке. Потерпишь сейчас – проще будет потом. Вот и выходит, что жизнь – коробка с печеньем.

Смерть находится не на противоположном конце жизни, а лишь затаилась в ней

– Не жалей себя, – сказал он. – Себя жалеют только ничтожества.

Будешь читать то же, что остальные, – начнешь думать, как все.

Джентльмен – это человек, который не болтает об уплаченных налогах и женщинах, с которыми спал, – сказал он как-то в разговоре.

«Такой вещи, как идеальный текст, не существует. Как не существует идеального отчаяния».

В конце концов, тексты пишутся не для самоисцеления, а только ради слабой попытки на этом пути.

Страдание – личный выбор каждого

Между нашими попытками что-то осознать и действительным осознанием лежит глубокая пропасть.

После наших встреч Такая на сердце смута! Как мог я знать, Когда все едва начиналось, Что есть неподдельная боль?

Мне кажется, в природе существуют процессы, которые, как ни старайся, невозможно изменить. И если вдруг оказывается, что один из таких процессов крайне важен для твоего существования, то единственное, что тебе остается, – путем неустанного повторения измениться (пусть даже до неузнаваемости) таким образом, чтобы он стал неотъемлемой частью твоей личности.

Хочешь продолжить начатое – не сбивайся с ритма

Когда обнимаешь меня, думай только обо мне.

Видимо, сердце прячется в твердой скорлупе, и расколоть ее дано немногим. Может, поэтому у меня толком не получается любить.

Я постоянно читал книги, и общежитские считали, что я собираюсь стать писателем. А я не собирался становиться писателем. Я вообще не собирался становиться никем.

Мне кажется, в нашей далекой от совершенства жизни должно быть хоть чуточку бесполезного. Если все бесполезное улетучится, жизнь потеряет даже свое несовершенство.

Может, единственный способ сохранить рассудок, когда мир разваливается на куски, – это и дальше выполнять свою работу честно и прилежно?

Но пока учишься чему-то новому, стареть не так мучительно.

от здоровой уверенности до нездоровой самоуверенности – один шаг.

Боль неизбежна. Страдание – личный выбор каждого

Потому как нет имени у парящей в небе птицы, у моей памяти нет дат.

Так уж устроена школа. Самая важная вещь, которую мы там узнаем, заключается в том, что все самое важное мы узнаем не там.

Я не люблю одиночество. Просто не завожу лишних знакомств, – сказал я. – Чтобы в людях лишний раз не разочаровываться.

Но я вот считаю, что взрослому человеку (молодежь не в счет) очень важно определить для себя жизненные приоритеты. В жизни должен быть распорядок, согласно которому вы расходуете время и энергию. Если, достигнув определенного возраста, вы все еще не выработали такого распорядка, то очень скоро ваша жизнь потеряет четкость и контрастность.

Деньги надо тратить, не думая при этом, приобретешь ты или потеряешь. А энергию – беречь на то, чего нельзя купить за деньги».

Жизнь – странная штука. Порой то, что может непременно показаться невероятно блистательным, ради чего готова все бросить, только бы заполучить в свои руки, спустя время – или если посмотреть под другим углом – выглядит на удивление блеклым, утрачивает глянец. Я порой сама понять не могу, куда мои глаза глядели.

В мире вообще не может быть ничего прекраснее фантазий, посещающих головы обезумевших людей.

«Боль неизбежна. Страдание – личный выбор каждого».

Победа меня ждет или поражение – это совершенно неважно. Гораздо важнее соответствовать своим собственным, мною же установленным стандартам.

– В коробке с печеньем есть печенюшки любимые, и не очень. Съешь первым делом самые вкусные – останутся лишь те, что особо не любишь. Когда мне горько, я всегда думаю об этой коробке. Потерпишь сейчас – проще будет потом. Вот и выходит, что жизнь – коробка с печеньем.

Победа меня ждет или поражение – это совершенно неважно. Гораздо важнее соответствовать своим собственным, мною же установленным стандартам. И в этом смысле бег на длинные дистанции – идеальный вид спорта.

«Смерть находится не на противоположном конце жизни, а лишь затаилась в ней».

Профессия изначально должна быть актом любви. И никак не браком по расчету.

Душевная боль – вот та цена, которую мы платим за свою независимость.

Хочешь продолжить начатое – не сбивайся с ритма.

– Я не люблю одиночество. Просто не завожу лишних знакомств, – сказал я. – Чтобы в людях лишний раз не разочаровываться.

Каким бы скучным ни было действие, когда повторяешь его изо дня в день, оно приобретает некую медитативную сущность.

тобы всем было ясно, поясню: я отношусь к типу людей, которые любят и ценят уединение. Я люблю быть один. Или вернее так: быть одному мне совсем не трудно. И если я сначала пару часов бегаю в одиночестве и ни с кем не разговариваю, а потом еще часов пять сижу, опять-таки один, за своим письменным столом и работаю – то я не начинаю напрягаться и лезть на стены от тоски. Склонность к уединению проявилась у меня в сравнительно раннем возрасте. Любым совместным занятиям я предпочитал чтение в тишине или погружение в музыку – и никогда

Но пока учишься чему-то новому, стареть не так мучительно. Это если рассуждать абстрактно.

Самое главное – это не скорость и не расстояние. Самое главное – постоянство: бегать ежедневно, без перерывов и выходных.

Не жалей себя, – сказал он. – Себя жалеют только ничтожества.

Так уж устроена школа. Самая важная вещь, которую мы там узнаем, заключается в том, что все самое важное мы узнаем не там.

СМЕРТЬ – НЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ ЖИЗНИ, А ЕЕ ЧАСТЬ.

Одно знаю наверняка. Вплоть до того дня, когда я снова смогу сказать себе: «Молодец, хорошо сегодня пробежал», – я буду продолжать бегать марафоны. Даже когда я стану очень старым и окружающие будут говорить мне: «Мураками-сан, хватит вам, уж в ваши-то годы», – я все равно буду бегать. До тех пор, пока мне это будет по силам. И пусть с каждым разом у меня будет уходить все больше времени, я буду стараться – все усердней – добежать до финиша. Во что бы то ни стало. Люди могут говорить, что хотят, – меня это не волнует. Таков уж я от природы. Каждому свое – скорпион жалит, цикада цепляется за дерево, лосось возвращается на нерест в родную реку, дикие гуси выбирают себе пару на всю жизнь.

Вторым по важности качеством я считаю умение сосредотачиваться.

Как говорится, от здоровой уверенности до нездоровой самоуверенности – один шаг

Погода – куда уж проще. Нет в ней ни сложносочиненности, ни подтекста. Никакой тебе метафоричности, не говоря уж о символичности.

истинный враг этих людей – не государственная власть, а отсутствие воображения.

Как метко подметил Мураками, бег – это индивидуальный спорт. Он позволяет на время отключиться от всех возможных средств коммуникации и побыть наедине с собой. В поездках вы сможете лучше изучить места, в которые вас приведет судьба, встретить единомышленников и получить новые ощущения, которые нельзя купить ни за какие деньги. Через бег вы откроете, нет, создадите нового себя.

вы сами. Это, понимаете ли, остается полностью на ваше усмотрение

Главное – не впускать в себя усталость, – говорит она. – Мама всегда так говорила. Усталость может овладеть твоим телом, но не самим тобой.

У бега много преимуществ. Во-первых, не требуется компания. Во-вторых – не нужно покупать никакого особого снаряжения. В-третьих – не обязательно отправляться в какое-то специально оборудованное место. Достаточно приличных кроссовок и хорошей дороги – и бегай сколько душа пожелает. С теннисом, например, ситуация совсем иная: нужно как минимум добраться до корта и найти кого-нибудь, с кем играть. Плавание – тоже не то. Конечно, плавать можно и в одиночку, но все равно нужно идти в бассейн.

Все-таки человек не развивается с возрастом, хоть тресни. Характер формируется годам к двадцати пяти, и потом уже, как ни бейся, себя не переделаешь. Остается только наблюдать, насколько окружающий мир соответствует твоему характеру.

Лучшие люди оттого и становятся лучшими, что верят в свои способности с самого начала. Из тех же, кто не верит в себя, ничего путного обычно не получается.

Конечно, в минуту опасности наши способности обостряются. Но только не умение собраться в кулак. Эта способность у нас, как ни жаль, весьма ограничена. Даже в самой опасной ситуации, если долго ничего не меняется, она катастрофически падает. И чем дольше опасность висит над нами – тем небрежнее мы относимся к ней, тем меньше боимся смерти, и тем красочнее наши иллюзии о безоблачном небе над головой.

Игра была в буквальном смысле на поражение. И слава богу. Если б я не проигрывал, она бы длилась бесконечно, а в бесконечной игре нет никакого смысла.

Нельзя обскакать кого-то на карусели. Здесь никто не обгоняет, никто не отстает. И все прибывают туда же, откуда уехали.

Мне навстречу тянутся мои же следы. Как если бы нынешний «я» разминулся с собою прежним.

Нужно достичь своего индивидуального предела – в этом суть бега.

Случись это спустя полгода после происшествия, я, пожалуй, отказалась бы от интервью. Однако согласившись, я многое передумала и поняла, что с тех пор не была на месте происшествия. 3-й квартал Хонго – одно из моих любимых мест, но больше я туда ни ногой. Не то чтобы страшно… Просто я так решила.

Вера – великое дело. Представишь себе гору – и вот она, пожалуйста. Подумаешь, что горы нет – ее и не будет.

Вера и доказательство – совсем разные вещи.

В таком возрасте все, что видишь, чувствуешь и мыслишь, в конечном итоге, подобно бумерангу, возвращается к тебе же.

Меня отчего-то всегда цепляет то, чего я не понимаю. Мимолетное чувство – вроде пробежавшей тени облачка, только и всего.

– Дело в том, – продолжал я, – что со временем такая боль становится хронической. Рассасывается внутри, становится частью твоей ежедневности – так, что самой боли как бы уже и не видно. Но она там, внутри. Просто различить ее, показать кому-то – вот она, моя боль, – уже невозможно. Показать, как правило, удается лишь какие-то мелкие болячки…

– Ты уже много чего потерял. Много большого и важного. Никто в этом не виноват. Дело не в том, кто виноват, а в том, чем ты затыкал свои дыры. Всякий раз, когда ты что-то терял, в тебе открывалась очередная дыра. И каждую такую дыру ты затыкал чем-то взамен утраченного. Будто метку ставил на память… А как раз этого делать было нельзя. Ты заполнял эти дыры тем, что должен был оставлять внутри. И раз за разом просто стирал себя самого… Зачем? Что тебя заставляло?

Если мне попадается подходящий человек, я без колебаний даю ему шанс и плачу хорошие деньги, – говорил он мне как-то. – Деньги надо тратить, не думая при этом, приобретешь ты или потеряешь. А энергию – беречь на то, чего нельзя купить за деньги».

«кто помрет в этом году, застрахован от смерти на будущий».

Вчера-а-а – это позавчера завтрашнего дня-а-а. Завтра позавчерашнего дня-а-а.

Нужно достичь своего индивидуального предела – в этом суть бега

Если очень сильно хочешь что-то узнать, плати свою цену.

Отец отвел взгляд и ненадолго задумался. Затем произнес: «У нее была очень хорошая память. И красивый почерк».

Все в этом мире выглядит совсем не так, как оно есть на самом деле

Так что же на самом деле мы знаем о себе?

Я умею пережить неудачу, но только в том случае, если и впрямь перепробовал все варианты – иначе потом буду долго жалеть, что работал спустя рукава.

В любом деле самым полезным, в конце концов, оказывается то, через что ты сам прошел, за что заплатил собственные деньги. А не готовые знания, взятые из книг.

В любом деле самым полезным, в конце концов, оказывается то, через что ты сам прошел, за что заплатил собственные деньги. А не готовые знания, взятые из книг.

У каждого человека так: ты можешь получить что-то особое от судьбы только в какое-то определенное время своей жизни.

«Когда душа темна, видишь только темные сны. А если совсем темная – то и вовсе никаких».

Самое важное – не то большое, до чего додумались другие, но то маленькое, к чему пришел ты сам

Газеты везде одинаковые. Никогда не пишут о том, что действительно хочешь узнать.

Сумирэ ушла из моей жизни, и я обнаружил, что многое во мне самом тоже исчезло навсегда. Как после отлива волна непременно уносит что-нибудь с берега за собой. Мне остался лишь пустой, бессмысленный мир, в котором все искажено, и вещи потеряли свое истинное значение. Холодный, сумрачный мир. То, что было у нас с Сумирэ, в этом новом мире уже невозможно. Я это знал.

Так легко и приятно критиковать ошибки другого, совершенно незнакомого тебе человека.

Да и кому понравится (или будет симпатичен) бескомпромиссный тип, который, как только у него появляются проблемы, прячется в шкаф?

Понятная цель заставит вас выйти на улицу, когда идет дождь, снег или вы очень устали на работе

благодаря добавочному бегу я как бы избавляюсь от добавочного недовольства

бег помогает мне понять, насколько все-таки я слабое и ограниченное существо

Скорее всего, именно из-за этого случилось так, что с какого-то момента в юности я начал проводить невидимую границу между собой и другими людьми. Кто бы ни был передо мной, я сохранял определенную дистанцию и отслеживал, как ведет себя другой человек, – лишь бы только он не смог ко мне приблизиться. Я не принимал за чистую монету все, что мне говорили. Моя душа могла захлебываться от чувств к этому миру, но их вызывали только книги и музыка. Что говорить – я был одиноким человеком.

Рядом с ней я даже забывал, пусть на время, о своем одиночестве – главном «undertone», «подтексте» моего существования.

У каждого человека так: ты можешь получить что-то особое от судьбы только в какое-то определенное время своей жизни. Это – будто крошечный язычок огня. Люди осторожные, внимательные и удачливые способны его сберечь, раздуть из него большое пламя и потом жить, подняв высоко над головой уже факел с этим огнем. Но если хоть раз его потеряешь – больше он к тебе никогда уже не вернется. Я потерял не только Сумирэ. Вместе с нею я лишился и этого драгоценного пламени.

Когда моей собаки не стало, я засел у себя комнате, вообще никуда не выходил и все время читал. Тогда я почувствовал, что мир в книгах – гораздо более живой, похожий на подлинную жизнь, чем настоящий мир вокруг меня. Передо мной представали такие картины, которых я в жизни не видел. Книги и музыка стали моими главными друзьями. В школе у меня было несколько приятелей, но такого, кому было бы можно раскрыть душу, я не встретил. А с теми друзьями – что? С ними я виделся каждый день в школе, болтал ни о чем, в футбол играл. Когда же мне было трудно, я ни к кому ни за какими советами не обращался. Сам думал, сам решение принимал, сам действовал. Какой-то особой печали от этого я не чувствовал. Мне казалось, что так и должно быть. Ведь в конце концов человеку ничего не остается – только справляться с этой жизнью в одиночку.

важно, чтобы, пробежав дистанцию, бегун чувствовал гордость (или что-то вроде гордости) за себя самого. Это определяющий момент.

Чем мы с Ватанабэ еще похожи – так это отсутствием желания, чтобы нас понимали другие, – сказал Нагасава. – Этим мы и отличаемся от остальных. Все они только суетятся, как бы их правильно поняли. Но я не такой, да и Ватанабэ – тоже. Нам плевать, поймут нас или нет. Мы – это мы, они – это они.

Я решил о чем-нибудь подумать, но о чем и как – не знал.

– У каждой истории есть свое время, когда ты просто обязан ее рассказать, – убеждаю я Мюу. – Если человек не делает этого, он обрекает свою душу на то, чтобы она осталась связанной с этой тайной навсегда.

И тогда я поняла. Всю дорогу мы казались замечательными попутчиками, хотя были всего лишь одинокими металлическими болванками, и каждая описывала круги по собственной орбите. Издалека они смотрятся прекрасными падающими звездами. А на самом деле там – мы, запертые поодиночке, как преступники, внутри этих железок, и летим неизвестно куда. Если случайно орбиты двух спутников совпадают, тогда мы и встречаемся. И соприкоснувшись, даже способны узнать друг в друге родную душу. Но лишь на мгновение. Чтобы в следующий миг вновь оказаться в абсолютном одиночестве. Пока не сгорим где-нибудь дотла и не превратимся вообще в ничто.

И все же память продолжала неумолимо стираться. Я забыл уже очень многое. Но, извлекая то, что еще помню, я пишу. Иногда мне становится очень тревожно. Я вдруг спрашиваю себя: а не потерял ли я уже что-нибудь очень важное? Внутри у меня есть темное место, которое можно назвать задворками памяти. Вот я и думаю: не превратились ли там какие-то важные воспоминания в мягкую грязь?

Есть слова, которые остаются в душе на всю жизнь.

Ежедневный бег – это не роскошь, а образ жизни. И я не могу от него отказаться только потому, что занят по горло другими делами. Если бы другие дела являлись для меня достаточным основанием, я бы уже давным-давно не бегал.

Именно благодаря боли, благодаря стремлению ее превозмочь у нас есть возможность – пусть не в полной мере, но хотя бы частично – почувствовать, что мы живем, что мы есть.

В общем, один из марафонцев сказал, что на дистанции он все время повторяет мантру, которой его научил старший брат (тоже марафонец). «Pain is inevitable. Suffering is optional». Это и есть его мантра. При переводе трудно сохранить все нюансы, но навскидку я бы перевел это так: «Боль неизбежна. Страдание – личный выбор каждого». Поясню на примере. Вот, скажем, вы бежите и думаете: «Тяжело-то как. Все, больше не могу». То, что вам тяжело, – это факт, от него никуда не деться. А вот можете вы больше или не можете, решаете только вы сами. Это, понимаете ли, остается полностью на ваше усмотрение.

Почему-то жизнь устроена так, что с годами дел только прибавляется.

– Что думает о наших отношениях она? Можно лишь догадываться. И эти догадки только усилят мое смятение. Хотя она сказала ясно, что разводиться с мужем не собирается. Опять-таки, у нее дочь, и рушить семью она не хочет. – Но встречаться с вами продолжает? – Пока что мы встречаемся при каждом удобном случае, но что будет дальше – неизвестно. Она побоится, что о наших отношениях узнает муж, и рано или поздно перестанет со мной встречаться. А может статься, муж и так узнает, и тогда мы не сможем видеться в самом деле. Или, может, я просто ей наскучу. Кто знает, что уготовано нам завтра? – И это вас пугает сильнее всего? – Да. Стоит мысленно прокрутить эти перспективы, как ни о чем другом больше думать не могу. Кусок в глотку не лезет.

Ее лицо ничего не выражало. Вообще ничего. Нет, неверно. Точнее будет сказать так: На ее лице не было ни малейших признаков того, что мы называем выражением.

Смерть – не полярная жизни субстанция. Смерть изначально существует во мне. И как ни пытайся, устраниться от нее невозможно. Унеся Кидзуки в ту майскую ночь семнадцатилетия, смерть одновременно схватила и меня.

Хочешь продолжить начатое – не сбивайся с ритм

А без доверия разве можно увлечь за собой сердца?

По-моему, у Джима Мориссона были такие слова. «People are strange when you are a stranger»[

Как ни старайся, когда больно – болит.

Надо смириться и делать то, что в твоих силах

В мире вообще не может быть ничего прекраснее фантазий, посещающих головы обезумевших людей.

Кафуку считал, что пропойц, по большому счету, можно разделить на две категории: первые вынуждены пить, чтобы обрести в себе новые качества, а другие – с целью от чего-то избавиться.

С нашим миром, в котором мы живем, всегда граничит какой-то другой. Ты можешь проникнуть в него на сколько-то шагов и благополучно вернуться обратно. Если будешь осторожным. Но стоит лишь переступить некую черту – и возврата назад уже не будет. Ты не сможешь найти обратную дорогу.

Удивительно, как легкая смена настроения влияет на оттенки человеческого голоса.

– Конечно, какое-то время я боролась за себя, строила свой мирок. И теперь всегда могу спрятаться в том мирке и хоть немного расслабиться. Одна. Как улитка в панцире. Но ведь мне потому и пришлось сооружать этот панцирь, что сама я – беззащитный слизняк. Да и для внешнего мира мой мирок совсем крошечный и ничтожный. Как хижина из картонных ящиков. Ветер дунул посильнее – все тут же и развалилось…

Один из секретов преподавания таким ученикам – не перехваливать их. Они и так с детства слишком к этому приучены и воспринимают каждую новую похвалу как должное. Достаточно изредка найти нужное слово. И еще: главное – на них не давить. Пусть выбирают сами. Направляй вперед, а если застопорятся – заставляй думать. Только и всего. И все будет получаться.

Лица наши разделяли сантиметров тридцать, но мне показалось, что Наоко – за несколько световых лет от меня.

Самое главное – это не скорость и не расстояние. Самое главное – постоянство: бегать ежедневно, без перерывов и выходных

не спеши с выводами. На свете нет ничего абсолютного.

Заставлять бегать тех, кто этого не любит или попросту не годится для бега, – бессмысленная пытка. Я бы давно уже посоветовал учителям физкультуры с этим завязывать, но, боюсь, они меня не послушают. Так уж устроена школа. Самая важная вещь, которую мы там узнаем, заключается в том, что все самое важное мы узнаем не там.

Как говорил Гёте, весь мир – метафора.

В жизни бывают моменты, когда назад хода нет. А случается, правда, гораздо реже, что и вперед шага не сделаешь. Хорошо или плохо, а приходится молча с этим мириться. Такова жизнь.

Людям свойственно продолжать делать то, что им нравится, и бросать то, что не нравится.

Причин, побуждающих меня бегать, – раз-два и обчелся, а вот причин покончить с этим занятием – вагон и маленькая тележка. Единственное, что мне остается в такой ситуации, – это продолжать холить и лелеять те, которых «раз-два и обчелся».

Почувствуешь, что можешь стать счастливым – лови свой шанс и становись им.

Но просто, чтобы всем было ясно, поясню: я отношусь к типу людей, которые любят и ценят уединение. Я люблю быть один. Или вернее так: быть одному мне совсем не трудно.

Для новых неприятностей мне нужен свежий запас отчаяния.

Ты иногда излишне пытаешься подстроить жизнь под себя. Не хочешь оказаться в психушке – приоткрой свое сердце, доверься ее – жизни – течению. Даже такая неполноценная беспомощная женщина, как я, понимает, как это прекрасно – жить. Правда. Так стань же еще счастливей. Постарайся.

Скотт Фицджеральд писал: «Нельзя доверять человеку, считающему себя обычным»?

Однако что случилось, то случилось. И что бы мы себе ни думали, уже ничего не изменить.

Только… один тебе совет… – Какой? – Не жалей себя, – сказал он. – Себя жалеют только ничтожества.

Как заметил какой-то русский писатель, только характер может меняться с возрастом; ограниченность же человека не меняется до самой смерти… Иногда эти русские говорят очень дельные вещи. Не оттого ли, что зимой вообще лучше думается?

«Боль неизбежна. Страдание – личный выбор каждого»

Если человек не выглядит тем, кто он есть, он просто еще не принял отведенную ему форму.

С тех пор как вокруг исчезли книги, которые мне интересны, я читаю исключительно греческих философов. Никогда не надоедает. Всегда находишь, чему еще поучиться.

Думаю, все эти годы я бегаю по одной-единственной причине: бег мне подходит.

Но у нас с самого начала «пуговицы застегнуты на разные стороны». Мне кажется, ты такой человек, которому стать счастливым даже проще, чем он мог бы себе представить.

Наверное, у тебя внутри – глубокий колодец. Ты крикнешь в него: «У короля – ослиные уши!» – и все в порядке.

Сама по себе доктрина великолепна, ее содержание – неоспоримо, но в тексте отсутствовала убедительность. А без доверия разве можно увлечь за собой сердца?

Это естественно, как месячные у женщин: мужчины мастурбируют. Причем, все до единого.

– А разве не твой любимый Скотт Фицджеральд писал: «Нельзя доверять человеку, считающему себя обычным»?

Очень это паршиво – не сознавая того, оскорбить чувства человека, тем паче, дорогого.

Как ни старайся, когда больно – болит. Это – жизнь.

Эй, Кидзуки! В отличие от тебя, я выбрал жизнь, и собираюсь жить по-своему – как смогу. Тебе было тяжко, но и мне приходится несладко. Я серьезно. А все потому, что ты умер, оставив Наоко. Но я ее не брошу. Потому что я ее люблю. И я – сильней, чем она. И собираюсь стать еще сильнее. И вырасту. И стану взрослым. Потому что иначе нельзя. До сих пор я хотел, чтобы мне навсегда осталось восемнадцать. Но сейчас я так не думаю. Я уже не подросток. У меня есть чувство ответственности. Слышишь, Кидзуки? Я уже не тот, что прежде, когда мы были вместе. Мне уже двадцать. И я должен платить за право жить дальше.

Проблема с талантом заключается в том, что в большинстве случаев человек не может контролировать качество и количество своего таланта. И когда вдруг выясняется, что таланта явно не хватает, то как ни придумывай, откуда пополнить истощившиеся запасы, как ни пытайся экономить талант, растягивая его на подольше, вряд ли из этого что-то получится. Талант живет сам по себе, хочет – фонтанирует, хочет – иссякает, и тогда плохи наши дела.

Судьба иногда похожа на песчаную бурю, которая все время меняет направление

Когда дети увлекаются и начинают играть вместе, разница в культуре, в условиях довольно быстро исчезает.

А на пляже Кафка сидит на стуле,Смотрит, как мир качается:Маятник влево, маятник вправо –Сердца круг замыкается.

важно, чтобы, пробежав дистанцию, бегун чувствовал гордость (или что-то вроде гордости) за себя самого. Это определяющий момент

Мне и невдомек было, что можно нанести человеку такую глубокую рану, после которой уже ничего не вернешь, не поправишь. Иногда для этого достаточно одного своего существования.

Определить же истинную пропорцию «справедливого в несправедливом» можем только мы сами, ибо справедливость – понятие субъективное.

Из нее ты выйдешь не таким, каким был до нее. Вот в чем смысл песчаной бури.

Не затыкай ушей – и то, что нужно, само подаст голос. Не зажмуривай глаз – то, что нужно, само покажется,

Я решил о чем-нибудь подумать, но о чем и как – не знал. К тому же, по правде сказать, ни о чем думать не хотелось. Еще настанет время, когда мне придется о чем-нибудь думать, тогда и буду. По меньшей мере, сейчас думать не хотелось ни о чем.

Меня это бередит намного глубже, чем ты думаешь. Мне холодно, темно… и тревожно.

Я не люблю одиночество. Просто не завожу лишних знакомств, – сказал я. – Чтобы в людях лишний раз не разочаровываться.

Знаете ли вы, что такое любовь? – Да. То есть сам Наката не пробовал, но общее представление имеет. Это когда внутри пожар.

Повторение – это способ донести свои ожидания.

Тебе не бывает страшно за то, как жизнь сложится? – спросил я. – Я не такой идиот. Еще как бывает. И это естественно. Только я не признаю это за аксиому. Стараюсь на все сто процентов и делаю, пока получается. Что хочется – беру, что нет – прохожу мимо. Так и живу. Не ладится дело – думаю с того места, где не заладилось. Если разобраться, в несправедливом обществе, наоборот, можно проявить свои способности.

«Когда тебе плохо, вообрази, что ты счастлива. Это не так трудно».

В мире вообще не может быть ничего прекраснее фантазий, посещающих головы обезумевших людей.

– Любишь одиночество? – спросила она, подпирая руками щеки. – В одиночку путешествуешь, в одиночку ешь, сидишь на занятиях в стороне от всех. – Я не люблю одиночество. Просто не завожу лишних знакомств, – сказал я. – Чтобы в людях лишний раз не разочаровываться.

Каким бы скучным ни было действие, когда повторяешь его изо дня в день, оно приобретает некую медитативную сущность

Нельзя доверять человеку, считающему себя обычным»?

Как отмечал Теннесси Уильямс, о прошлом и настоящем говорят как есть. А говоря о будущем, добавляют «вероятно». Но когда я оглядываюсь на потемки, через которые мы брели, то не вижу там ничего определенного – только «вероятное». Ведь мало того, что воспринимать нам дано лишь мгновения, именуемые «настоящим», – даже сами эти мгновения проскальзывают мимо нас, почти не задевая.

Знаешь, Хадзимэ, как это ни печально, есть в жизни вещи, которые не вернешь. Уж если что-то сдвинулось с места, назад хода не будет, как ни старайся. Чуть что пойдет наперекосяк – все! Ничего уже не исправишь.

Там, где есть желания, готовься к испытаниям

Я не люблю одиночество. Просто не терплю разочарований

– Ночью можешь прийти насиловать, только не перепутай кровати, – сказала Рэйко. – Тело без морщин на левой кровати – Наоко. – Враки, я сплю на правой.

А мы, оставшиеся жить, стареем. Каждый год, каждый месяц и каждый день. Мне иногда кажется, что я старею каждый час. И, что самое страшное, – так оно и есть.

Не было желающих что-либо мне говорить. По крайней мере, не было желающих сказать мне то, что я хотел бы услышать.

Не жалей себя, – сказал он. – Себя жалеют только ничтожества

Мы все когда-нибудь так умрем. И я, и ты.

Поступив в университет и переехав в другой город, я попытался обрести новое «я», начать жизнь заново. Надеялся, что, став другим, исправлю допущенные промахи. Вначале казалось, что у меня все получится, но что бы я ни делал, куда бы ни шел, я всегда оставался самим собой. Повторял одни и те же ошибки, так же ранил людей, да и себя заодно.

чем давать вещам объективную оценку, лучше воспринимать их, как тебе удобно, – и приблизишься к истинному пониманию этих вещей.

По его личному мнению, женщины от рождения наделены особым независимым органом, отвечающим за ложь. Что, где и как лгать – каждая решает для себя сама. Однако все без исключения женщины в какую-то минуту, причем зачастую – очень важную – непременно лгут. Конечно, они лгут и по пустякам, но не это главное: в самый ответственный момент они лгут без колебаний и стеснения. При этом большинство из них даже не краснеет и не меняется в голосе. Делают они это непроизвольно – ими самовольно манипулирует тот независимый орган. Поэтому их не мучает совесть, и спят они, за исключением редких случаев, крепко.

Все так запутано, что сильно смахивает на какую-нибудь экзистенциалистическую пьесу. Сплошные тупики, никто никуда не может выйти. Должны быть альтернативы, но их нет. А Сумирэ в одиночестве уходит со сцены.

Казалось, стоит чуть пошевелить мозгами, как весь мир поменяет ценности, время потечет по-другому… Все будет, как я захочу.

Девочка все время улыбалась. Изящная, нежная улыбка – словно ее хозяйка знала, что где-то происходят совершенно замечательные вещи.

Смерть – не полярная жизни субстанция. Смерть изначально существует во мне. И как ни пытайся, устраниться от нее невозможно.

Вспоминать все задним числом давно уже стало частью моей натуры.

Если о ком-то достаточно думать, то вы, конечно, встретитесь опять

В конечном итоге, думаю я, в несовершенном вместилище, каким является «текст», ко двору придутся только несовершенные воспоминания и несовершенные мысли.

1969 год почему-то напоминает мне трясину. Глубокую липкую топь, в которой при каждом шаге вязнут ноги. И я с трудом бреду по этой грязи. Ни впереди, ни позади ничего не видно. И только бесконечно тянется темная трясина.

Девчонка просила не уезжать в Токио, но мне хотелось непременно покинуть Кобэ. И начать новую жизнь в городе, где меня никто не знает.

Бывают и такие дни, – ответил я. – Время чего-то нас лишает, но еще и что-то дает. Очень важно ладить со временем – чтобы оно оставалось за тебя.

Порой то, что может непременно показаться невероятно блистательным, ради чего готова все бросить, только бы заполучить в свои руки, спустя время – или если посмотреть под другим углом – выглядит на удивление блеклым, утрачивает глянец

Когда душа темна, видишь только темные сны. А если совсем темная – то и вовсе никаких».

Цивилизация есть передача информации. Когда станет нечего выражать и передавать, цивилизация закончится. Щелк! – и выключилась.

Запах моря с предчувствием дождя. Пейзаж с легким привкусом ностальгии.

Шестьдесят километров в неделю – то есть около двухсот шестидесяти в месяц. Это число является для меня неким «показателем добросовестности».

Но когда эта неимоверная пробежка закончена, меня, выжатого как лимон, заполняет изнутри какое-то отчаянное чувство свежести.

Вкус к учебе я ощутил гораздо позже, уже оставив позади все ступени образовательной системы и став так называемым полноценным членом общества. Я понял, что если меня что-то интересует, то я должен это изучать, ориентируясь только на себя самого, – в своем темпе и своими методами

Боль неизбежна. Страдание – личный выбор каждого». Поясню на примере. Вот, скажем, вы бежите и думаете: «Тяжело-то как. Все, больше не могу». То, что вам тяжело, – это факт, от него никуда не деться. А вот можете вы больше или не можете, решаете только вы сами. Это, понимаете ли, остается полностью на ваше усмотрение.