Красивые цитаты про Москву (300 цитат) ✒

Чем дальше от Москвы, тем чище нравы.

Москва — мой второй дом, а Тимофей Кургин, с которым мы вместе создали и развиваем проект TMT Russia – мой друг и брат.

Москва — город одиноких людей.

Все места, где я росла и жила в юности, больше не существуют: Царское Село, Севастополь, Киев, Слепнёво, Гунгербург (Усть-Нарва). Уцелели — Херсонес (потому что он вечный), Париж — по чьему-то недосмотру и Петербург—Ленинград, чтобы было где приклонить голову. Приютившая то, что осталось от меня в 1950 г., Москва была доброй обителью для моего почти посмертного существования.

Чем больше город, тем сильнее одиночество. А это же самый большой город.

В Москве так живут, вечно ни черта не успевают, кроме самого необходимого, да и то за счет сна; здесь, кажется, нет ни одного человека, который может позволить себе спать сколько хочется, даже дети хронически недосыпают. Однажды жители этого города сойдут с ума от усталости.

Питер — это папа, а Москва — мама; они в разводе, и живёшь ты, понятно, с мамой, властной, громогласной, поджарой теткой под сорок, карьеристкой, изрядной стервой; а к папе приезжаешь на выходные раз в год, и он тебя кормит пышками с чаем, огорошивает простой автомагистральной поэзией типа «Проезд по набережным Обводного канала под Американскими мостами — закрыт» и вообще какой-то уютнейший, скромнейший дядька, и тебе при встрече делается немедленно стыдно, что ты так редко его навещаешь.

— Говорят в Нью-Йорке жестко, но я думаю, в Москве намного жестче. Здесь все такие угрюмые, никто никогда не улыбается.
— У нас только дебилы постоянно улыбаются. В России улыбку надо заслужить.

В сущности, зима только началась, снег пролежит ещё четыре месяца, а Москва уже устала от зимы.

Москва сегодня напоминает бомжа, который сделал себе маникюр, педикюр, надел на грязное белье смокинг и пошел играть в казино.

Поскреби циничного пресыщенного москвича и найдешь здорового провинциала.

Светская Москва: ярмарка тщеславия. Так называемое высшее общество, сборище якобы сильных, якобы богатых, якобы знаменитых мира сего. Террариум.

Красота-то какая! Лепота!

Всяк суетится, лжет за двух,
И всюду меркантильный дух. Тоска!

Все в Москву лезут, будто она резиновая.

Ты пойми главное — мы в Москве живём! А Москва — это большая лотерея. Здесь можно сразу всё выиграть.

… Запомни: там, дома, у тебя есть ощущение, что всегда можно уехать… и есть направление, куда ехать. А тут этого ощущения не будет. Отсюда ехать некуда!… Только здесь предел…

Ты в царстве боли, крови, предательства и гламура. Ты в Москве, товарищ.

Не важно, из Питера ты или из Москвы, всех нас объединяет одно — 3-я улица Строителей, дом 25, кв.12.

Нравится мне Москва! Нравится! Тихий, гангстерский городок.

Хороший город Ленинград! Удивительно он успокаивает как-то. В Москве живешь, как на вокзале. А здесь — как будто уже приехал и дома.

Москва — родной для меня город, и я её люблю, что бы с ней ни вытворяли. Я не градостроитель, но то, что сейчас делается, считаю варварством. Все эти замороженные сосульки вроде «Сити» выглядели бы красиво где-нибудь в Сингапуре, где все одинаково железобетонное, возникшее на месте лачуг. Где не было многовековой истории, которую надо сохранять, а была необходимость построить жилье людям. Грубо говоря, одна тема: нашли нефть на практически голом месте — и давай на радостях сосульки из стекла и металла ставить. Но когда у места есть глубочайшая и яркая история, так размашисто её уничтожать непростительно.

— Вы из Москвы? Скучаете по Москве? — Нет! — Что так? — Да так уж, не скучаю и всё. — Я не верю. Я, знаете, в этих краях вырос, люблю их, а по Москве скучаю. Знаете, иногда зажмуришь глаза, не спится… И вспоминаешь молодость. Тверской бульвар, институтское общежитие, Политехнический институт. Москву нельзя забыть. Помните Воробьёвы горы, арбатские переулки?

— Не понравилось тебе в Москве? — Как сказать… Суетно, неспокойно. И голова трещит.

Недаром пословица такая слывет, что Москва у всей России под горою: все в нее катится.

Мы всю жизнь ходим в здания, чтобы потом купить себе кабинку где-то в другом здании. Потому что если говорить о ценах на недвижимость в Москве, я всё, что могу себе купить — это душевую кабинку. Чтобы я пришёл туда и плакал: «Меня изнасиловала Москва, изнасиловали…»

«Москва расширяется…» Куда эта хрень расширяется всё время, объясните мне? Мне кажется, поэтому в Европе русофобия, потому что Москва расширяется. Скоро просто всё захватим, расширяясь! Польша просто войдёт в Москву, будет польский административный округ, а станция метро «Пражская» будет непосредственно в Праге!

Я вхожу в черно-белый режим, Словно почерк теряет нажим, Мне ладонь на плечо положив, Блекнет день, суету замедляя. И, Москве оставляя следы, Мы пока что не видим беды, Стоя в луже небесной воды, Пережившей изгнанье из рая.

Когда абхазы впервые приехали в Москву, то были сильно удивлены. Оказалось, что если понравилась девушка, то не обязательно на ней жениться.

Чтобы спасти Россию, нужно сжечь Москву.

— Откуда приехал?
— Город-геморой Москва, слышал?

И мне всегда тепло
Под питерским дождём,
А ты под золотым
Московским солнцем мёрзнешь.

Я люблю Москву, но это совершенно не мешает её ненавидеть.

Главная проблема России в том, что государство превратилось в мафию — в том самом итальянском смысле этого слова, когда все повязаны друг с другом. Различие лишь в том, что в Москве нет места, где все они разом собираются.

Когда людям некуда деваться, они едут в Москву…

Что за странный район Москва-Сити? Такой квартал Дубая в Москве. А учитывая место, где именно расположен Москва-Сити в Москве, это квартал Дубая посреди Тамбова. Москва-Сити на фоне всей остальной Москвы выглядит как майка из магазина «Твоё», на которую капнули «Хеннесси» и она не отстирывается.

Москва — не самый простой городок для вождения автомобиля. Я недавно ехал по шоссе и на какой-то развилке не туда повернул… пожил неделю в области, нормально. Сегодня, например, был на Лубянке в центре, там восемь полос, жуткий перекрёсток… я просто отпустил ситуацию, вместе с рулём. Там уже тачка сама тормознула. Я ужасно знаю Москву, поэтому в итоге езжу за троллейбусом, на котором раньше ездил.

— По ощущениям гомиков больше в Питере или Москве? — Слушаете, я как бы свечку не держал. Что касается гомиков, то даже не очень интересно, а вот говнюков везде хватает.

Москва очень мрачная, очень серая. Это единственное место, где утром встаёшь, подходишь к окну, раскрываешь шторы и комната становится темнее, чем она была.

— Москва — город для терпеливых, если у них нет ног. — Пожелаем нашим зрителям беречь ноги, а кто не сберёг не унывать. Потерпеть немножко.

Москва слезам не верит. Она вообще ничему не верит.

Честно говоря, «Гарику» надоели московские бои за выживание, и он едва-едва успокоившись на домашних хлебах, стал было подумывать об окончательном увольнении с тем, чтобы начать жизнь заново. Еще пару-тройку лет назад он был готов пожертвовать собой в чеченской войне. Уж незнамо почему. Но готов был. А сегодня, познав другие войны – в изобильной и избалованной, капризной и развратной Москве – он жертвовать собой перехотел. Даже ради друга, подарившего ему высшие круга этой самой столицы.

И это свершилось! В исторически сжатый период коммунизм построен в пределах Москвы, которая стала первой в мире отдельной коммунистической республикой (сокращенно МОСКОРЕП).

— Так что же он, в Москву без денег приехал?
— Слушай, какой моральный человек в Москву без денег едет? Ну пошёл в ресторан, туда-сюда, закусил и кончились!

В Питере любят подумать. В Москве любят действовать.

Москва, ты не злая, нет. Ты какая-то бесчувственная. Может быть, мы сами тебя такой сделали? Тем, что каждый старался урвать себе хотя бы крохотный кусочек твоего сарафана в псевдорусском стиле? И соскоблить твою позолоту на стразы или погоны? И теперь ты как профессиональная ***ь — всем даёшь, но никого не любишь. Или, может, это оттого, что я не твой ребёнок, Москва? А чей я, скажи, город-герой?

… Ты их вообще видела, москвичей-то? Нет их в природе. Москва есть, а москвичей нет. Каждый откуда-нибудь, да приехал.

Выживая, побеждая в большом городе, она заражается вирусом равнодушия, сама того не замечая. Сложно сохранить теплоту в себе там, где быть холодным легче… и удобнее.

— Вы не из тех людей, что считает Петербург раем на земле, а Москву — геенной огненной с девятью кругами МКАДА?
— Да нет, красивый город, ну был во всяком случае…

Меня раздражает, что сейчас люди всё меньше и меньше делятся на мужчин и женщин. Что мужчины не претендуют отличаться от тебя… Настоящий мужчина, прежде всего, щадит женщину. А сейчас всё больше какая-то беспощадность. Хотя, может быть, это Москва. Потому что в других городах люди совсем другие. Даже больницы другие: там к тебе относятся как к человеку. А в Москве всё по-другому.

… В Москве все было не так, как в остальном мире… Правильного, чистенького и блестящего, как парниковый огурец, европейца Москва ошеломила с первой же минуты, вывалив на него наглость, хамство и тяжеловесную, неотвязную услужливость таксистов в Шереметьево, бравших «до центра» сотню долларов. Потом к этому добавились постоянно висящий в воздухе автомобильный смрад, то и дело принимающийся дождь, низкое серое небо, неприветливые лица прохожих и непрерывная истерия водителей в бескрайних, вонючих, вынимающих всю душу «пробках».

Над городом висела свистящая, иссасывающая тишина. Словно сам Космос взасос целовался с Москвой…

Для меня означенный Рай наступит в то самое мгновение, как в Москве исчезнут семечки.

Вы слышали об эксперименте, который провел один американский журналист в Москве в семидесятых? Он встал у какой-то двери обычного, ничем не примечательного здания. Вскоре за ним встал еще кто-то, потом еще и еще. В мгновении ока выстроилась очередь длиной в квартал. Никто ни о чем не спрашивал. Каждый думал: раз есть очередь, значит оно того стоит.

Эх! Москва становится до скучного потусторонним местом.

Вечерняя Москва – это не ночная Москва, это совсем-совсем другой город, и его Элеонора Николаевна Лозинцева тоже любила, уже за одно то любила, что он совсем не был похож ни на город утренний, сонный и свежий, ни на дневной, суетливый и бестолковый. В вечерней Москве не было бестолковости, в ней все было расписано и четко, все слои двигались в понятном порядке и в прогнозируемом направлении. Из театров. Из ресторанов. В ночные клубы и казино. Со свиданий. В бордели. Из гостей.

В этой местности [Слободе] мы нашли почти все европейские народности. Немецкий язык употребляется повсюду, у иных даже в собраниях и его знают все живущие тут иностранцы, но сверх его каждый старается изучить и употреблять и русский язык. Приходится восставать против безобразий и преступлений, а это здесь труднее, чем где-либо, так как, за что в других странах правосудие наказывает мечом и огнём, здесь по большей части признаётся не подлежащим взысканию;… Здесь все живут в хаосе и каждый кричит: «это свободная страна»!

Мне кажется, в России, на самом деле, две реальности. Есть московская реальность и реальность маленьких городков, посёлков, деревень, далеких от Москвы. Вот сейчас для меня, как для москвича, реальность — это что-то, меняющееся с огромным ускорением. Помню, лет семь назад меня и других режиссеров пригласили на телеканал «Дождь» на часовую программу подискутировать, нужна ли в искусстве цензура.

— Ну что, родная, — выдыхая дым и пар, тихо, но отчетливо сказал Миша Москве, — ещё одного человека доконала?! Доконала и гудишь? Ну гуди, гуди… Что ты ещё можешь?..

Москва делает из людей роботов. Вырабатывается схема, теряется индивидуальность. Я не говорю, что все москвичи теряют себя. У большинства из них стойкий иммунитет на вирусы мегаполиса.

В Москве есть все, кроме правды.

Москва… как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось!

В отличие от Москвы, в Одессе никто не нервничает. Наоборот, нервные москвичи приезжают в Одессу на лето подлечить свои нервы. И одесситы на этом зарабатывают. Один богатый нервный москвич содержит до десяти спокойных одесситов.

Но у твоей Москвы и его Невы
Стало общее что-то, наверное, вы.
Ты светла, он хмур, в споре двух культур
Он опять за поребрик, а ты за бордюр.

Глаза слезятся, я смотрю на город сквозь пелену и не понимаю, от чего меня на самом деле стошнило – слишком много виски или слишком много Москвы?

— Я не тебе не доверяю.
— Тогда кому ты не доверяешь, мам, миру? Ты не доверяешь миру? Или Нью-Йорку, потому что это страшный город?
— А вы в Москве бывали?

То, что Москва равнодушна — верно. Людей, не умеющих ее воспринять, она перемалывает. С ней можно сжиться, ее можно даже по своему любить. Но Москве нельзя доверять.

— Как Москва?
— Провинциальна!

В Москве надо быть как арбузная косточка. Тебя съели, а ты вышел, целый и невредимый.

В Ленинграде рок делают герои, в Москве — шуты.

Москва! Здесь всегда найдётся несколько сотен фанатов чего угодно.

Москва — это жесткий мегаполис, который тебе может дать очень многое, но и требует очень многого.

И мы решили, что шампанское и коньяк, это очень… неплохой напиток. В дни юности этот коктейль мы называли «Огни Москвы».

Москва — жестокая и циничная, но если ты схватил удачу за хвост, то она тебя любит, как самая дорогая проститутка.

Москва — это город-мутант, и дети, которые в нем живут, — тоже мутанты. Детский мозг вряд ли может правильно воспринять и уложить в голове все, что он видит: рекламу с голыми женщинами, машину президента с черными шторами и мигалками, бомжей, проституток в огромном количестве. Поэтому у столичного ребенка достаточно изуродованное мировоззрение. А если взять нашу необъятную родину, там все совершенно по-другому. Там нет проблем восприятия, там есть проблема, что воспринять, там полный вакуум. Дети видят большой мир только в телевизоре. А в Москве и без него можно прожить.

Люди, которые приезжают из провинции, всегда пытаются взбить молоко в масло. Москвич живёт свободно и слишком спокойно. Поэтому у лимитчиков всё получается лучше, чем у москвичей.

Если буду жив, я уже не стану зимовать в Москве ни за какие пряники. Как октябрь, так и вон из России.

Как гласит слоган московских риэлторов: одна квартира хорошо, а две лучше.

Железный занавес между Россией и остальным миром не рухнул. Его просто переставили между Москвой и остальной Россией.

В Москве сложно сохранить семью. В столице удобнее жить одному и делать то, что хочешь…

Где же это видано, чтобы человек проживал не прописанный в Москве?

Так как многие осетинские традиции противоречат уголовному кодексу России, мы расскажем вам о русских традициях, тем более что почти все русские традиции произошли от осетинских.

— Каждое утро выходишь и видишь прозрачное море…
— Ты же привык в Москве: смотришь на воду и дна не видно по-любому — что в реке, что в ванной.

В Москве каждого иностранца водят смотреть большую пушку и большой колокол. Пушку, из которой стрелять нельзя, и колокол, который свалился прежде, чем звонил.

Он курил и слушал, как со стороны проспекта доносился ровный гул. Миша слушал его и думал, что так-то и звучит московская тишина.

В Москве живешь как на вокзале, не зная толком, чем будешь зарабатывать и по какому адресу поселишься в следующем году, каждый день проводишь как минимум два часа в дороге, рюкзак, уходя на работу, собираешь, как в поход, завтракаешь в кофейнях, ужинаешь в кабаках, чем не турист.

У нас в Москве все всегда спешат. Даже те, кому некуда. Ток спешки заряжает всех подряд.

По Москве можно ездить только ночью. Днём это будет экскурсия по московским пробкам.

Мне очень трудно не назвать Москву, потому что это было бы неблагодарно. Я не могу сказать, что люблю Москву, и не могу сказать, что мне в нынешней Москве уютно. Но я радуюсь всегда, возвращаясь сюда, как у Окуджавы «Родина — есть предрассудок, который победить нельзя». Вернувшись сюда, я сразу в Москве начинаю чувствовать страшно-давящую здесь какую-то слизистую медузу, которая висит между небом и городом, которая давит и страхом, и неопределенностью, и злобой на всех живущих здесь… Но это же не вина Москвы, это так образовалось, это может быть такая защита Московской власти стоит над этим городом, такой кинговский купол, чтобы ничто живое и веселое не могло сюда протиснуться.

Иногда мне кажется, что Гуф — единственный человек в Москве, которому нравится его город.

Мой образ — грузинский князь в изгнании, а князю всё равно, где одеваться. В Москве же быть стильным — значит ходить с человеческим выражением лица.

.. но если сравнивать с Москвой… Понимаешь, там чувства притупляются, метнет. Но вот стоит уехать за пятьдесят километров от МКАДа — это у нас так называется окружная дорога — и обстановка меняется… Такое ощущение, что эпицентр угнетения расположен в Москве, … Я любила этот город. Однако сейчас мне удобнее любить Москву на расстоянии…

Если бы понты светились, в Москве были бы белые ночи.

Пора! в Москву, в Москву сейчас! Здесь город чопорный, унылый, Здесь речи — лед, сердца — гранит.

В Москве новостям и сплетням нет конца. Она только этим и существует, не знаю, куда бы я бежала из нее и верно не полюбопытствовала, как Лотова жена.

Ну, ладно, ладно. Москва слезам не верит!

Железный занавес между Россией и остальным миром не рухнул. Его просто переставили между Москвой и остальной Россией.

Кабы не покер, то жизнь ваша в Москве была бы совершенно несносна.

Что нового покажет мне Москва?
Вчера был бал, а завтра будет два.

Как гласит слоган московских риэлторов: одна квартира хорошо, а две лучше.

— А как вы познакомились?
— Это очень романтичная история! Барселона. Сижу я в кафе за столиком…
— Барселона… Когда ты успел в Барселону съездить?
— Кафе «Барселона» на Киевской.
— Странный город всё-таки Москва, согласитесь? «Барселона» — на Киевской, улица Грузинская — на Белорусской!

Фраза «Москва не резиновая» не зря крылатой стала —
Москва из куда более эластичного материала.

Это же Москва! Здесь по одежке встречают и провожают, а по уму деньги платят.

Ну почему? Почему, если ты намылил голову в 2007 году, в квартире, находящейся практически в центре столицы нашей Родины, то шансы пятьдесят на пятьдесят, что горячую воду не выключат?

Продай душу, продай тело, в этом городе всё имеет свою цену.

Москва слезам не верит, но лить их почему-то заставляет постоянно.

Сама Москва как биг мак. Люди в метро — это первая котлета, люди сверху — вторая котлета, деревья — листья салата, кольцевые дороги — кольца лука… Надо сваливать из Москвы, пока булочками не накрыли нас!

Вы слышали об эксперименте, который провел один американский журналист в Москве в семидесятых? Он встал у какой-то двери обычного, ничем не примечательного здания. Вскоре за ним встал еще кто-то, потом еще и еще. В мгновении ока выстроилась очередь длиной в квартал. Никто ни о чем не спрашивал. Каждый думал: раз есть очередь, значит оно того стоит.

Что нужно Лондону, то рано для Москвы.

Блажен, кто шумную Москву Для хижинки не покидает… И не во сне, а наяву Свою любовницу ласкает.

Вечером мы были на официальном обеде в Кремле. Распространялись глупые истории о том, что эти советские обеды превращаются в попойки. В этом нет ни доли правды.

Москва была огромный город, а идти в ней было – некуда…

Москва — это центр, куда собираются все шустрые люди, желающие заработать денег. Но это развратный город. Он очень опасен для молодёжи. Там живет очень наглая молодёжь.

Видно, помирать придётся… Братцы! Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва!

Но враг не пройдёт, потому что здесь будем стоять мы! Братья, история знает немало доблестных воинов, но никто из них не был удостоен такой великой судьбы. Сегодня за нами не только Москва, не только вся наша необъятная Родина. Сегодня, затаив дыхание, на нас смотрит весь мир, потому что здесь, на этих рубежах, мы встаём на его защиту. Будем достойны этой чести!

Вот так вот сложилось, братцы, что выбор у нас невелик, хотя, казалось бы, и Родина необъятна, и умереть за неё мы готовы, но вот отступать нам нынче оказалось некуда и помереть нельзя, покуда немца не остановим, потому как такой уж выпал нам рубеж. Дальше — всё. Дальше — Москва.

— Чего в эту Москву все едут? Здесь мёдом намазано, что ли? — Деньгами тут, Макс, намазано, нереальным «бабосом», причём, вот таким вот слоем. — Хоть бы раз лизнуть дали, а то говорят — в Москве деньги ходят, я тоже хожу, что-то мы никак не встретимся.

Единственная особенность москвичей, которая до сих пор осталась мной не разгаданной, — это их постоянный, таинственный интерес к погоде. Бывало, сидишь у знакомых за чаем, слушаешь уютные московские разговоры, тикают стенные часы, лопочет репродуктор, но его никто не слушает, хотя почему-то и не выключают. — Тише! — встряхивается вдруг кто-нибудь и подымает голову к репродуктору. — Погоду передают. Все, затаив дыхание, слушают передачу, чтобы на следующий день уличить её в неточности. В первое время, услышав это тревожное: «Тише!», я вздрагивал, думая, что начинается война или ещё что-нибудь не менее катастрофическое. Потом я думал, что все ждут какой-то особенной, неслыханной по своей приятности погоды. Потом я заметил, что неслыханной по своей приятности погоды как будто бы тоже не ждут. Так в чём же дело? Можно подумать, что миллионы москвичей с утра уходят на охоту или на полевые работы.

— Странный у вас город — Москва… Раньше я так не жил. — Парниш, ты и не жил. Братское сердце, если б ты знал, какое количество моих друзей и знакомых, близких приезжали сюда, тешили себя надеждой заработать простых легких денег и просто так свалить. И никому этого не удавалось, во всяком случае, у меня таких примеров нет. Это не город. Это яма. Клоака. Он забирает всё. Но иногда отдаёт. Он может тебе отдать большой бриллиант, а может дать маленький алмаз, а может дать маленькое стеклышко или пыль от стекла. Если у тебя будет когда-нибудь в жизни возможность вырваться отсюда, то весь остаток жизни ты проведёшь в ощущении затянувшегося отпуска.

— Однажды я подумал, может, переехать в Москву? И потом, знаешь, посчитал, что я продаю квартиру в Воронеже…
— И покупаешь в Москве…
— Пиджак!

Я — вечный Питер,
Ты — Москва.

— Пресвятая Дева Мария! — воскликнула графиня. — Девятнадцатый век, а в Москве до сих пор проблемы с городским транспортом!

Не сразу все устроилось,
Москва не сразу строилась.

Как она сказала тогда? «Это Москва, Мэтт… город чудес в стране чудес…» А Санкт-Петербург, имперский город, так не похож на Москву. Там была пряничная разноцветная иконопись, пропитанная ароматом ладана, разукрашенная золотом, — какая-то туземная архитектура! Там — магия врубелевского демона в Третьяковке, висячих садов декадентского ресторана посреди грязных улиц, чудовищного даже для стойкого британца мороза, скрипящего снега. Тут – прохладная, влажная и свежая весна, строгие как Верховный суд, классические здания, ажурные мосты. Красота этого города настолько изощрена, что кажется и строгой, и порочной одновременно. Тут люди изнемогают рассудком от полуночного света.

— Только ты учти, это у тебя в Москве люди выбирают между «Мариком» и… как ты это назвал-то?
— «Марио».
— Ага, вот именно. Выбирают между кабаком и кабаком покруче или выбирают между Машке один раз или Петьке два раза, а в провинции все жестче. Кто-то выбирает между «Балтикой» номер шесть и «Балтикой» номер девять, а кто-то между молоком и хлебом.

Мой образ — грузинский князь в изгнании, а князю всё равно, где одеваться. В Москве же быть стильным — значит ходить с человеческим выражением лица.

Эх! Москва становится до скучного потусторонним местом.

Москва налево, Москва направо. Вот так посмотришь, прищуря глаз. А королева шепнёт лукаво: «Я вас искала, и только вас!»

Все! Все в Москву едут! Как будто Москва резиновая!

Москва — это тюрьма. Тюрьма, которую мы любим.

Это был кабак! Это было что-то столь же вульгарное, как ресторан «Прага» на Новом Арбате…Пошлость вообще бессмертна… Здесь всего было слишком много. Хрусталя, серебра, крахмала. Какая-то незаметная грань была перейдена, и помпезная роскошь превратилась в безвкусицу.

Наш турист предпочитает увидеть Москву и прописаться, а не увидеть Париж и умереть.

Для того, чтобы москвич (и даже самый нелюдимый) не растерял свои контакты, человечеством изобретены социальные сети, блоги, ICQ, мобильные телефоны и электронная почта. Над устройством, которое само бы поддерживало за нас наши контакты: ходило в кафе поболтать с другими такими же устройствами, гуляло по улицам, пересекалось на встречах и показах — учёные пока ещё размышляют.

Враг подошел к Москве, захватил Калугу, Харьков, Крым… Все наши эвакуировались в Куйбышев, но отец оставался в Москве. Я знал, что он из Москвы не уедет. Он не мог уехать. Все знали, что Сталин в Москве, и это знание придавало нашим войскам силы, а врагу внушало страх. Раз Сталин в Москве, значит, Москву не сдадут!

Капец ты негативная. Это ты еще в Москву не уехала.

— Где на Таганке? ― Вот за тем домом направо. ― За тем домом.. Это театр На Таганке!

Я из Москвы приехал. Я нервный.

Москва белокаменная,
Москва камнекрасная
всегда
была мне
мила и прекрасна.

Что Вы плачете здесь, одинокая глупая деточка
Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы?

Мы были первым поколением, которое не стеснялось обсуждать оргазмы с четырнадцати лет и мастурбировало, не испытывая мук совести. Москва – город не для девственниц. Город бесконечного слияния тел, судеб, душ. Горячий, обжигающий, разбрызгивающий воду сотнями струек по рекам, кранам и стаканам. Город – сказка. Потому что полон несбыточных желаний.

Этот город полон одиноких девушек, таких как Я. Мечущихся от беспринципного разврата к многомесячному катастрофическому отсутствию секса. Нокаутирующих апатию шоколадными кексами. Втайне мечтающих об идеальном мужчине и точно знающих, что таких на свете нет. С мазохистской сосредоточенностью рассматривающих в увеличительном зеркале очередную — черт бы ее побрал — морщинку.

… Москва выбрана неспроста — если этот город выдержал нашествие английских фанатов на матч «Челси» с «Манчестер Юнайтед», то ему и Страшный Суд по зубам…

А я-то точно знаю, что погибну сам. Когда-нибудь, в одном из московских ресторанов, в которых так весело и так холодно от чужих глаз, от рук, прикосновение которых ты не любишь, и слов, которые для тебя давно уже ничего не значат.

Что нужно Лондону, то рано для Москвы.

Кое-что об облике Москвы. В первые дни я почти полностью поглощен трудностями привыкания к ходьбе по совершенно обледеневшим улицам. Мне приходится так пристально смотреть под ноги, что я мало могу смотреть по сторонам.

Сколько бы я не бежала от гангрен в этой большой Москве, они всё равно рядом — на вокзалах, в трущобах, в общежитиях, во всех углах и койках… Просто они по-разному проявляются.

Зачем мне ты со своими проблемами, если у меня есть Москва?

Москва – прекрасный ценитель пороков: она или возбуждает их до предела или уничтожает до праха.

В ресторане, сев за столик, Мэтью сказал: — Я тебя, наверное, подвел. Ты ослепительна, а я в джинсах и своем вечном черном блейзере, только рубашку поменял. Варя и бровью не повела, только посмотрела на него чуть затуманенным взором, полным восхищения. — Как ты ошибаешься. Это Москва, Мэтт. Тут женщин ценят только за красоту. А мужчин — только за успех. Лишь очень успешный и уверенный в себе мужчина может прийти в ресторан с красивой женщиной, одетой по-вечернему, а сам при этом быть в джинсах. Иного я от тебя и не ожидала. Если бы ты пришел в костюме, да ещё, не дай бог, с галстуком Hermes, ты бы меня разочаровал. Так одеваются лишь мужчины, которые стараются доказать, что они — кто-то.

В Москве зима длится вечность, а прошедшие осень и зима измерялись даже не по-московски, а по-северному.

— Пресвятая Дева Мария! — воскликнула графиня. — Девятнадцатый век, а в Москве до сих пор проблемы с городским транспортом!

Как она сказала тогда? «Это Москва, Мэтт… город чудес в стране чудес…» А Санкт-Петербург, имперский город, так не похож на Москву. Там была пряничная разноцветная иконопись, пропитанная ароматом ладана, разукрашенная золотом, — какая-то туземная архитектура! Там — магия врубелевского демона в Третьяковке, висячих садов декадентского ресторана посреди грязных улиц, чудовищного даже для стойкого британца мороза, скрипящего снега. Тут – прохладная, влажная и свежая весна, строгие как Верховный суд, классические здания, ажурные мосты. Красота этого города настолько изощрена, что кажется и строгой, и порочной одновременно. Тут люди изнемогают рассудком от полуночного света.

Москва — злой город, он не всех принимает. Там появляется свободная минута — сразу хочется куда-то уехать. В Киеве такого нет, тут дышится легче, город более зеленый.

Ну, ладно, ладно. Москва слезам не верит.

В Москве каждого иностранца водят смотреть большую пушку и большой колокол. Пушку, из которой стрелять нельзя, и колокол, который свалился прежде, чем звонил.

В этом сезоне, впрочем, как и в предыдущем, в Москве модно изображать, что у тебя каждый день воскресенье. И кажется, что время остановилось и всегда будет лето. Даже зимой. И счастью не будет конца. Все пьют коктейль из веселья напополам с тоской. И все уверены, что эта party никогда не закончится…

Ночная Москва похожа на проститутку – она себя продаёт, причём продаёт выгодно и не дёшево…

Москва — она как шампанское.
Такие же пробки и такие же газы.

Все мегаполисы — пасти многоглавого Кроноса, а Москва — самая ненасытная из них. Она алчно пожирает мое время, а значит — меня самого.

В Москве он так опускался, что в самом деле, если бы пожить там долго, дошел бы, чего доброго, и до спасения души; в Петербурге же он чувствовал себя опять порядочным человеком.

Москва, где минеральная вода «Эвиан» берется из луж, а грязная благодаря АЗЛК и прочим нелегально работающим аббревиатурам река вытекает их кранов в каждом доме, — это мой город. Каждый день мы пьем этот город до дна.

В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие — в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.

Недаром пословица такая слывет, что Москва у всей России под горою: все в нее катится.

А я иду, шагаю по Москве,
И я пройти еще смогу
Соленый Тихий океан,
И тундру, и тайгу.
Над лодкой белый парус распущу,
Пока не знаю, с кем,
Но если я по дому загрущу,
Под снегом я фиалку отыщу
И вспомню о Москве.

— Чего в эту Москву все едут? Здесь мёдом намазано, что ли?
— Деньгами тут, Макс, намазано, нереальным «бабосом», причём, вот таким вот слоем.
— Хоть бы раз лизнуть дали, а то говорят — в Москве деньги ходят, я тоже хожу, что-то мы никак не встретимся.

— У вас в Москве всегда такое движение? — Это у нас в Баку движение, а в Москве движения нет.

А вот я не чувствую себя русской, я — петербургская. Москва меня обезличивает. Я вообще мало знаю и не понимаю Россию. Мне кажется — это страна людей, которые не нужны никому и сами себе не нужны. А вот француз, англичанин — они нужны всему миру.

У Клима Самгина Москва не вызывала восхищения; для его глаз город был похож на чудовищный пряник, пестро раскрашенный, припудренный опаловой пылью и рыхлый.

Где это видано, чтобы люди в Москве без прописки проживали.

В Москве есть все, кроме правды.

— Так что же он, в Москву без денег приехал? — Слушай, какой моральный человек в Москву без денег едет? Ну пошёл в ресторан, туда-сюда, закусил и кончились!

Это же Москва! Здесь по одежке встречают и провожают, а по уму деньги платят.

Дикий город — эта ваша Москва!

— Вы не из тех людей, что считает Петербург раем на земле, а Москву — геенной огненной с девятью кругами МКАДА? — Да нет, красивый город, ну был во всяком случае…

За окном Москва. Красивая, как все мои бывшие.

Москва веками строилась.

Капец ты негативная. Это ты еще в Москву не уехала.

Глядя на спокойное созвездие, я долго слушал приглушенные гулы Москвы, и любовь к ней сжала мое сердце.

Откуда эти весенние, зимние, летние запахи?
Все знают, как пахнет зима или осень. Вот что именно смешивается в воздухе, чтоб где угодно – от Москвы до Нью-Йорка ты мог распахнуть окно, и даже слепым сказать – о! вот теперь весна?

В Москве хорошо, а в Геленджике теплее!

Народ в Москве, как известно, отзывчивый — не в смысле жалости, а в смысле что любит отозваться на антиобщественные явления.

Город Москва похож на одну большую фирму, в которой запрещён доступ к порносайтам, тем не менее все поддрачивают в обеденный перерыв, договорившись с системным администратором.

— Прекраснее этого города я ничего не видел. А ты… судишь о целом метро по одной шпале. Я, наверное, тебе описать это даже не сумею. Здания выше любых скал. Проспекты, бурлящие, как горные потоки. Негаснущее небо, светящийся туман… Город тщеславный, сиюминутный — как любой из миллионов его жителей. Безумный, хаотический. Весь состоящий из сочетаний несочетаемого, построенный безо всяких планов. Не вечный, потому что вечность слишком холодна и неподвижна. Но такой живой!

— Откуда приехал? — Город-геморой Москва, слышал?

Меня раздражает, что сейчас люди всё меньше и меньше делятся на мужчин и женщин. Что мужчины не претендуют отличаться от тебя… Настоящий мужчина, прежде всего, щадит женщину. А сейчас всё больше какая-то беспощадность. Хотя, может быть, это Москва. Потому что в других городах люди совсем другие. Даже больницы другие: там к тебе относятся как к человеку. А в Москве всё по-другому.

Москва слезам не верит, но лить их почему-то заставляет постоянно.

… я к тому времени уже вырос и принялся скитаться самостоятельно, пока не застрял намертво в Москве, которая настолько откровенно не подходит для нормального человеческого существования, что я как-то незаметно для себя там прижился, в полной уверенности, что, конечно же, скоро сбегу, не в этом году, пожалуй, но в следующем — непременно.

В Москве живешь как на вокзале, не зная толком, чем будешь зарабатывать и по какому адресу поселишься в следующем году, каждый день проводишь как минимум два часа в дороге, рюкзак, уходя на работу, собираешь, как в поход, завтракаешь в кофейнях, ужинаешь в кабаках, чем не турист.

— Говорят в Нью-Йорке жестко, но я думаю, в Москве намного жестче. Здесь все такие угрюмые, никто никогда не улыбается. — У нас только дебилы постоянно улыбаются. В России улыбку надо заслужить.

Этот город самый мрачный город на земле, Здесь людей в одном подъезде больше, чем в Литве, Здесь, упав в Москву-реку, не вынырнешь назад, Цены, смог и пробки превращают город в ад. Мы не знаем, где еще сосиски в тесте Могут убивать людей. Грязный снег и гололед, холодный ветер — Этим радует Москва команду готов.

Светская Москва: ярмарка тщеславия. Так называемое высшее общество, сборище якобы сильных, якобы богатых, якобы знаменитых мира сего. Террариум.

— Я не тебе не доверяю. — Тогда кому ты не доверяешь, мам, миру? Ты не доверяешь миру? Или Нью-Йорку, потому что это страшный город? — А вы в Москве бывали?

— Как при помощи дедукции узнать коренного москвича?
— Коренной москвич живёт дольше, чем молочный.

Этот город самый мрачный город на земле,
Здесь людей в одном подъезде больше, чем в Литве,
Здесь, упав в Москву-реку, не вынырнешь назад,
Цены, смог и пробки превращают город в ад.

… у Парижа есть свой особенный аромат, который не меняется веками.
В этот город невозможно не влюбиться. Он был живой, обладал мужским характером, аристократической галантностью и являлся противоположностью моему родному городу. Москва — женщина, ослепительная кокетливая красавица. Ее наряды — суперсовременные здания с фасадами по последней моде. Ее бриллианты — ночные огни. Ее улыбки — сияющие витрины магазинов. Ее капризы — это хмурое небо, которое за считанные минуты может уступить место яркому солнцу.

И перед младшею столицей
Померкла старая Москва,
Как перед новою царицей
Порфироносная вдова.

Вне всякого сомнения, Москва — существо женского пола. У нее ослаблено чувство времени, поэтому в отличие от городов-мужчин, она равнодушна к прошлому и живет исключительно настоящим. Вчерашние герои и вчерашние памятники для нее мало что значат — Москва без сожаления расстается с ними, у нее короткая память и несентиментальное сердце. Это у мужчины сердцебиение и слезы умиления на глазах, когда он встречает возлюбленную прежних лет. Женщине, во всяком случае большинству из них, такая встреча неинтересна и даже неприятна, поскольку никак не связана с ее нынешними проблемами и сегодняшней жизнью. Вот и Москва точь-в-точь такая же, обижаться на нее за это бессмысленно.

Москва очень мрачная, очень серая. Это единственное место, где утром встаёшь, подходишь к окну, раскрываешь шторы и комната становится темнее, чем она была.

Москва – прекрасный ценитель пороков: она или возбуждает их до предела или уничтожает до праха.

Для меня Москва теперь — крепость…

У Клима Самгина Москва не вызывала восхищения; для его глаз город был похож на чудовищный пряник, пестро раскрашенный, припудренный опаловой пылью и рыхлый.

В столице трудно родиться поэту. Москвичи с детства все знают. Задумчивых в Москве нет. Всех задумчивых в Москве давят машинами. Поэты родятся в провинции, в столице поэты умирают.

Люблю осеннюю Москву
в ее убранстве светлом,
когда утрами жгут листву,
опавшую под ветром.
Огромный медленный костер
над облетевшим садом
похож на стрельчатый костел
с обугленным фасадом.
А старый клен совсем поник,
стоит, печально горбясь…
Мне кажется, своя у них,
своя у листьев гордость.
Ну что с того, ну что с того,
что смяты и побиты!
В них есть немое торжество
предчувствия победы.

Но враг не пройдёт, потому что здесь будем стоять мы! Братья, история знает немало доблестных воинов, но никто из них не был удостоен такой великой судьбы. Сегодня за нами не только Москва, не только вся наша необъятная Родина. Сегодня, затаив дыхание, на нас смотрит весь мир, потому что здесь, на этих рубежах, мы встаём на его защиту. Будем достойны этой чести!

Вот так вот сложилось, братцы, что выбор у нас невелик, хотя, казалось бы, и Родина необъятна, и умереть за неё мы готовы, но вот отступать нам нынче оказалось некуда и помереть нельзя, покуда немца не остановим, потому как такой уж выпал нам рубеж. Дальше — всё. Дальше — Москва.

— Слышь, Дань, он не уходит.
— Брат!
— … а потом в Николаевский банк зашел, спросил — мать-то записала всё, а мне охранник, козел, говорит: нет такого. Ну, думаю, всё… Если в музее никого… Денег-то нет, паспорт на каждом шагу спрашивают. Хорошо, штаны милицейские надел.

Все места, где я росла и жила в юности, больше не существуют: Царское Село, Севастополь, Киев, Слепнёво, Гунгербург (Усть-Нарва).
Уцелели — Херсонес (потому что он вечный), Париж — по чьему-то недосмотру и Петербург—Ленинград, чтобы было где приклонить голову. Приютившая то, что осталось от меня в 1950 г., Москва была доброй обителью для моего почти посмертного существования.

Ты пойми главное — мы в Москве живем! А Москва — это большая лотерея. Здесь можно сразу все выиграть.

Все мегаполисы — пасти многоглавого Кроноса, а Москва — самая ненасытная из них. Она алчно пожирает мое время, а значит — меня самого.

Этот город полон одиноких девушек, таких как Я. Мечущихся от беспринципного разврата к многомесячному катастрофическому отсутствию секса. Нокаутирующих апатию шоколадными кексами. Втайне мечтающих об идеальном мужчине и точно знающих, что таких на свете нет. С мазохистской сосредоточенностью рассматривающих в увеличительном зеркале очередную — черт бы ее побрал — морщинку. МОСКВА гостеприимна к одиночкам, охотно берет их под свое обманчиво мягкое крылышко.

— А как вы познакомились? — Это очень романтичная история! Барселона. Сижу я в кафе за столиком… — Барселона… Когда ты успел в Барселону съездить? — Кафе «Барселона» на Киевской. — Странный город всё-таки Москва, согласитесь? «Барселона» — на Киевской, улица Грузинская — на Белорусской!

Мы были первым поколением, которое не стеснялось обсуждать оргазмы с четырнадцати лет и мастурбировало, не испытывая мук совести. Москва – город не для девственниц. Город бесконечного слияния тел, судеб, душ. Горячий, обжигающий, разбрызгивающий воду сотнями струек по рекам, кранам и стаканам. Город – сказка. Потому что полон несбыточных желаний.

Москва – город публичный, где случайный секс – обыденное постоянство вещей. Вожделение есть повсюду – в девушке, слизывающей майонез с французского хот-дога, в мужчине, который холодно и жестоко курит сигарету в спортивном кабрио, в той паре, которая не стесняясь, просовывает руки сквозь гульфик, расположившись на одной из лавок Никитского бульвара.

Москва, где минеральная вода «Эвиан» берется из луж, а грязная благодаря АЗЛК и прочим нелегально работающим аббревиатурам река вытекает их кранов в каждом доме, — это мой город. Каждый день мы пьем этот город до дна.

— Красиво. В Москве такой красот не будет. — А может я не в Москву. Откуда ты знаешь? — А где еще неудачников принимают?

— Каждое утро выходишь и видишь прозрачное море… — Ты же привык в Москве: смотришь на воду и дна не видно по-любому — что в реке, что в ванной.

В Москву, на ярмарку невест!
Там, слышно, много праздных мест.

Ему Москва, ей тоска.

Москва днём казалась гордой, а ночью — несчастной.

Хороший город Ленинград! Удивительно он успокаивает как-то. В Москве живешь, как на вокзале. А здесь — как будто уже приехал и дома.

Москва — город одиноких людей.

Мне очень трудно не назвать Москву, потому что это было бы неблагодарно. Я не могу сказать, что люблю Москву, и не могу сказать, что мне в нынешней Москве уютно. Но я радуюсь всегда, возвращаясь сюда, как у Окуджавы «Родина — есть предрассудок, который победить нельзя». Вернувшись сюда, я сразу в Москве начинаю чувствовать страшно-давящую здесь какую-то слизистую медузу, которая висит между небом и городом, которая давит и страхом, и неопределенностью, и злобой на всех живущих здесь… Но это же не вина Москвы, это так образовалось, это может быть такая защита Московской власти стоит над этим городом, такой кинговский купол, чтобы ничто живое и веселое не могло сюда протиснуться.

Москва была огромный город, а идти в ней было – некуда…

— Вы думаете, что вы в Москве?
— А вы думаете, я где, а? Что такое? В Москве, деточка, в Москве… Столи-и-ца! В моей Москве-е-е!

— Где на Таганке?
— Вот за тем домом направо.
— За тем домом… Это театр На Таганке!

«В России стартовал чемпионат мира по футболу. Для прибывающих в Россию иностранцев постарались обеспечить максимальный комфорт». — К услугам гостей комфортабельные московские пробки, в которых можно так уютно посидеть и подумать о вечном!

Так как многие осетинские традиции противоречат уголовному кодексу России, мы расскажем вам о русских традициях, тем более что почти все русские традиции произошли от осетинских. Например, в Москве есть традиция стоять в пробке. Это традиция произошла от очень древней осетинской традиции стоять на горной тропе среди баранов. Все стоят — впереди бараны, сзади бараны, никто не может пройти, потому что впереди сцепились два барана. Все орут и ругают правительство гор, за то что создали такой узкий перевал.

Когда абхазы впервые приехали в Москву, то были сильно удивлены. Оказалось, что если понравилась девушка, то не обязательно на ней жениться.

Даша представила, как земной шар превращается в одного огромного великана, который только и ждал, когда у него появится сердце. И вот она приехала в Москву, чтобы стать сердцем этого бесчувственного Гулливера, хаотично двигающегося, не замечающего ничего вокруг и рискующего своей силой разрушить параллельный мир «умерших» душ, а тем самым себя обречь на вечный мрак и смерть. У Гулливера была американская голова, китайские руки, африканские ноги, австралийский живот. Но еще не было сердца. Ступив на землю, Даша приостановилась и пристально взглянула на бессознательно копошащихся. Как же они не понимают, что от них и только от них зависит жизнь всего сущего на земном шаре? Любить нужно! Любить!

То, что Москва равнодушна — верно. Людей, не умеющих ее воспринять, она перемалывает. С ней можно сжиться, ее можно даже по своему любить. Но Москве нельзя доверять.

– В России одна Москва меняется, – философски заметил Дамиан, – и не всегда в лучшую сторону.

Замечено, что люди ходят по улице лавируя. Это естественное следствие перенаселенности узких тротуаров, такие же узкие тротуары можно встретить разве что иногда в Неаполе. Эти тротуары придают Москве нечто от провинциального города или, вернее, характер импровизированной метрополии, роль которой не нее свалилась совершенно внезапно.

Для меня Москва теперь — крепость…

Кое-что об облике Москвы. В первые дни я почти полностью поглощен трудностями привыкания к ходьбе по совершенно обледеневшим улицам. Мне приходится так пристально смотреть под ноги, что я мало могу смотреть по сторонам.

Город Москва похож на одну большую фирму, в которой запрещён доступ к порносайтам, тем не менее все поддрачивают в обеденный перерыв, договорившись с системным администратором.

В этом сезоне, впрочем, как и в предыдущем, в Москве модно изображать, что у тебя каждый день воскресенье. И кажется, что время остановилось и всегда будет лето. Даже зимой. И счастью не будет конца. Все пьют коктейль из веселья напополам с тоской. И все уверены, что эта party никогда не закончится…

Если буду жив, я уже не стану зимовать в Москве ни за какие пряники. Как октябрь, так и вон из России.

Я сейчас живу на два города. Это Москва и Питер. Мне очень тяжело совмещать, потому что два абсолютно разных города. Даже пахнет по-разному. В Москве пахнет движухой, деньгами, дорогими духами. В Питере всё как-то размеренно, а в Москве нет, в Москве бешеный темп. Поэтому я считаю, что разводные мосты могут быть только в Санкт-Петербурге. Если бы разводные мосты были в Москве, оттуда бы каждый день сыпались люди в попытке перепрыгнуть на тот берег.

И в какой стороне я не буду,
По какой не пройду я траве,
Друга я никогда не забуду,
Если с ним подружился в Москве!

Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, еще какие!
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина!

Видно, помирать придётся… Братцы! Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва!

Ты никогда не бывал
В нашем городе светлом,
Над вечерней рекой
Не мечтал до зари.
С друзьями ты не бродил
По широким проспектам,
Значит ты не видал
Лучший город земли.
Песня плывёт, сердце поёт,
Эти слова — о тебе, Москва!

За окном, вверх по ветке березы, идет воробей. Натурально идет, а не скачет. Осторожно и медленно. Какой-то гибрид воробья и кошки. Кошкобей или ворошка. Впрочем, пол его мне не разглядеть. Может он котобей. Вот она — ужасная московская экология. Мутанты везде и всюду. Скоро такие котобеи будут залезать в форточки и выносить материальные ценности.

Панель надо строить за МКАД. Достаточно, что пол-Москвы в хрущёвках. Ни в одной столице Европы не строят панельные дома. И в Москве, и в Питере надо запретить возводить панель.

Москва — это жесткий мегаполис, который тебе может дать очень многое, но и требует очень многого.

Я уеду жить в Лондон,
Мне Москва будет сниться.
Но проблема одна: в направлении том,
Из Москвы никогда не идут поезда.

Это песня о самом прекрасном городе в мире — Москвааа!

Настроение подобрано бодрое, доброе,
Плюс бардовое время года для моего города.
Любимое время — 5 утра,
Место на небе Солнцу медленно уступает Луна.

Нет, я никогда не буду москвичом. Да и без надобности мне. Но видимо, это происходит – если происходит – помимо нашей воли. Москва нас не спрашивает.

Москва — не самый простой городок для вождения автомобиля. Я недавно ехал по шоссе и на какой-то развилке не туда повернул… пожил неделю в области, нормально. Сегодня, например, был на Лубянке в центре, там восемь полос, жуткий перекрёсток… я просто отпустил ситуацию, вместе с рулём. Там уже тачка сама тормознула. Я ужасно знаю Москву, поэтому в итоге езжу за троллейбусом, на котором раньше ездил.

А я-то точно знаю, что погибну сам. Когда-нибудь, в одном из московских ресторанов, в которых так весело и так холодно от чужих глаз, от рук, прикосновение которых ты не любишь, и слов, которые для тебя давно уже ничего не значат.

— Только ты учти, это у тебя в Москве люди выбирают между «Мариком» и… как ты это назвал-то? — «Марио». — Ага, вот именно. Выбирают между кабаком и кабаком покруче или выбирают между Машке один раз или Петьке два раза, а в провинции все жестче. Кто-то выбирает между «Балтикой» номер шесть и «Балтикой» номер девять, а кто-то между молоком и хлебом.

Я очень устал бороться со скукой, устал от бесцельных тусовок, пустых друзей и безмазовых выходных. Мне просто очень нужно поверить. И еще мне хочется, чтобы рядом находился кто-то, кто может сказать мне, что все действительно изменилось к лучшему… Я очень хочу, чтобы наступил тот момент, когда мне больше не захочется прятать свои эмоции.

Глаза слезятся, я смотрю на город сквозь пелену и не понимаю, от чего меня на самом деле стошнило – слишком много виски или слишком много Москвы?

Москва, ты не злая, нет. Ты какая-то бесчувственная. Может быть, мы сами тебя такой сделали? Тем, что каждый старался урвать себе хотя бы крохотный кусочек твоего сарафана в псевдорусском стиле? И соскоблить твою позолоту на стразы или погоны? И теперь ты как профессиональная ***ь — всем даёшь, но никого не любишь. Или, может, это оттого, что я не твой ребёнок, Москва? А чей я, скажи, город-герой?

У нас в Москве все всегда спешат. Даже те, кому некуда. Ток спешки заряжает всех подряд.

За окном, вверх по ветке березы, идет воробей. Натурально идет, а не скачет. Осторожно и медленно. Какой-то гибрид воробья и кошки. Кошкобей или ворошка. Впрочем, пол его мне не разглядеть. Может он котобей. Вот она — ужасная московская экология. Мутанты везде и всюду. Скоро такие котобеи будут залезать в форточки и выносить материальные ценности.

Кабы не покер, то жизнь ваша в Москве была бы совершенно несносна.

В Москве так живут, вечно ни черта не успевают, кроме самого необходимого, да и то за счет сна; здесь, кажется, нет ни одного человека, который может позволить себе спать сколько хочется, даже дети хронически недосыпают. Однажды жители этого города сойдут с ума от усталости.

Москва — злой город, он не всех принимает. Там появляется свободная минута — сразу хочется куда-то уехать. В Киеве такого нет, тут дышится легче, город более зеленый.

Москва такая школа, фору даст любому ВУЗу.

Я не знаю, поймет ли меня народ,
Но если вся страна переедет жить в ваш город,
Я думаю вряд ли вас это пропрёт,
А причина бесконечных пробок — далеко не светофоры…

Замечено, что люди ходят по улице лавируя. Это естественное следствие перенаселенности узких тротуаров, такие же узкие тротуары можно встретить разве что иногда в Неаполе. Эти тротуары придают Москве нечто от провинциального города или, вернее, характер импровизированной метрополии, роль которой не нее свалилась совершенно внезапно.

Враг подошел к Москве, захватил Калугу, Харьков, Крым… Все наши эвакуировались в Куйбышев, но отец оставался в Москве. Я знал, что он из Москвы не уедет. Он не мог уехать. Все знали, что Сталин в Москве, и это знание придавало нашим войскам силы, а врагу внушало страх. Раз Сталин в Москве, значит, Москву не сдадут!

Говори-гуляй, Москва, да за околицу не выходи,
Гори-пылай, Москва, высоко кружат гуси-лебеди.
Говори еще, Москва, о темном золоте семи холмов.
Гори свечой, Москва, как летний дым
горька твоя любовь.

Это был кабак! Это было что-то столь же вульгарное, как ресторан «Прага» на Новом Арбате…
Пошлость вообще бессмертна…
Здесь всего было слишком много. Хрусталя, серебра, крахмала. Какая-то незаметная грань была перейдена, и помпезная роскошь превратилась в безвкусицу.

Шляпа меня доконала. Не принято в Москве носить соломенные шляпы. Даже в жару. Даже старичкам, если они ещё не впали в маразм.