Красивые лирические цитаты (500 цитат)

Жгучи солнца лучи, землю в пепел они превратили,Нет спасенья от пыли,
Реки пересыхают,
Опаленные злаки о дождике к небу взывают. Дети, флягу — в колодец; стол ставьте под липами теми,
Чтоб хозяйское темя
Защитила прохлада, —
За посадку деревьев в горячее лето награда.

Сегодня сидишь вот,сердце в железе.

Ньютон, Эйлер, Гаусс, Пуанкаре, Колмогоров — всего пять жизней отделяют нас от истоков нашей науки.

Бродит женщина-осень по аллеям багряным,
Где опавшие листья пахнут прелым и пряным.
Как мила твоя свежесть средь тоски увядания,
Ты зимы неизбежность, ты весны ожидание.

Ведь нынче луна.
Что же нужно еще
Напоенному дремой мирику?
Может, с толстыми ляжками
Тайно придет «она»
И ты будешь читать
Свою дохлую томную лирику?

Долго бродить, когда небо уже уснуло,
И протестуя, псы убежали в дом…
Дай-ка, достану из сумочки записную.
Я без нее дождусь, но с большим трудом.

В споре физиков и лириков победили бухгалтеры.

Здесь только ты и я.
Прохладный плен сентября.
Нас окружают звездные моря.
Как жалко будет вдруг все это потерять.

Одуванчиков жёлтые лужицы,
утонула в них бабочки тень,
мотыльками пух тополя кружится,
и фонтаном бьёт в небо сирень.

В палисаднике алые всполохи —
распускает тюльпан лепестки,
не грусти, что метели черёмухи
серебрят нам сегодня виски.

Если что-то и было впустую,
не жалей и корить не спеши,
я пушинками лёгкими сдую
все былые печали с души.

А берёзе высокой и гибкой
кружевная накидка к лицу…
ради взмаха ресниц и улыбки
собираю слова, как пыльцу.

Вот новый дивный мир, который ты искал.
Налей себе рассвет в изысканный бокал,
приправь его лучом божественного глянца.
Никто нам не сказал, что так возможно жить.
Смотри, благодари, ты это заслужил,
Учись, как в первый раз, безудержно смеяться.

Кто не в состоянии броситься с седьмого этажа вниз головой, с непоколебимой верой в то, что он воспарит по воздуху, тот не лирик.

Труднее трудного с поэтом и с ребенком говорить,
Ведь в них наивность с мудростью идут рука об руку.
В общеньи с ними обязательно предельно честным надо быть,
Ребенок и поэт услышат сразу фальшь, как музыкант, по звуку.

Лирическое стихотворение — это музыкальное выражение душевных переживаний с помощью языка.

Стихи — красивая лирика,
Афоризмы — здравый смысл!

Хранит июльское тепло
загар листвы в притихшей роще,
что отцвело, то отцвело —
давай смотреть на вещи проще.

Алеют на щеках рябин
до снега поцелуи лета,
приносит грусть кто нас любил —
такой обряд, и ты не сетуй.

Останешься красивым сном,
и осень жизни неизбежна…
а у того, что мы вернём,
цены уже не будет прежней.

Стихи — лирика жизни,
Афоризмы — жизненной мудрости смысл!

Откуда мне было знать, что убийство может иногда пахнуть жимолостью…

Сегодня я прочёл Шекспира,
Сонет про время и любовь.
Я понял, мною движет лира,
Себя в стихах являя вновь.

И снова вечер, снова стих,
Он пишет, чтоб пожар утих.

Вокруг гуляет много «баб»,
А я хочу лишь есть кебаб.
Но если вам писать серьёзно,
То заявляю очень грозно.

Такая чушь всё это, кура,
Не верь словам ты так наивно.
Ему лишь нравится фигура,
Которая спортивна.

С тобою он на время, помни,
Ему не надо глаз твоих.
Цени того, кто всё исполнит,
Он не оставит вас…. «Двоих».

Когда я слышу голос твой,
То ангелы спускаются с небес.
Возносят плоть и разум мой,
В тот город Света и Чудес.

Каждый человек как некая буква. Когда вместе собираются хорошие люди, выстраивается хорошее предложение.

Если я полюблю, то на всю жизнь, я отдамся чувству вся, душой и телом, потеряю голову и забуду прошлое. Я отказываюсь довольствоваться шелухой чувств и наслаждений, не связанных с этим состоянием.

Океаны ломают сушу.
Ураганы сгибают небо.
Исчезают земные царства,
А любовь остаётся жить.
Погибают седые звёзды.
Серый мамонт вмерзает в скалы.
Острова умирают в море,
А любовь остаётся жить.
Топчут войны живую зелень.
Пушки бьют по живому солнцу.
Днём и ночью горят дороги,
А любовь остаётся жить.
Я к тому это всё, что, если
Ты увидишь как плачут звёзды,
Пушки бьют по живому солнцу,
Ураганы ломают твердь, –
Есть на свете сильное чудо:
Рафаэль написал Мадонну,
Незапятнанный след зачатья
На прекрасном её лице.
Значит, день не боится ночи.
Значит, сад не боится ветра.Горы рушатся. Небо меркнет,
А любовь остаётся жить.

Куда меня ведут мои дороги,
Мои надежды и мои тревоги?Любовь моя, назначь мне встречу где-то
Среди надежды и среди рассвета. Зачем бывает сердце одиноким?
Зачем ему все кажется далёким?
Буран разлуки и метель разлуки
Пусть никогда к нам не протянут руки. Хочу с тобой идти по жизни рядом,
Чтоб жили две судьбы единым ладом.
Одна судьба слилась с другой судьбою.
Любовь моя, мне хорошо с тобою. Есть на земле чудесная примета —
Встречать свою любовь среди рассвета.
Любовь моя, назначь мне встречу где-то
Среди надежды и среди рассвета.

Найдя любовь, вы не находите идеального человека, но видя его недостатки, понимате как он прекрасен.

Каждый человек способен любить Божьей любовью.

Обильно посеянное нами добро непременно принесет богатый урожай.

У всех нас своя роль в истории. Моя — облако.

Женщины для меня подобны цветам на свалке. Они являются одними из немногих прекрасных вещей, оставшихся в этом мире.

Вы молитвенно, вы кощунственно, вы молитвенно острые лезвия моего молчания.

Всякое место, которое ты любишь, для тебя целый мир.

Дождь на улице. Забавный дождь — знаешь, что он есть, но его как бы и нет.
Глаз считывает информацию по цвету улицы, по цвету небу, нос ощущает какую-то влажность и нестандартность, уши воспринимает звук брызг, всё тело чувствуешь мокроту — все эти процессы, объединяясь в один — сопоставляют данную картинку с увиденными раньше, в подсознании пролетает ряд карточек, выбирая самую схожую с данной, но при условии, что в той карточке действительно был дождь. Информация, пока что неизвестным человеку путём, попадает в сознание, там прокручивается в миллиардах сопоставлений с прогнозами погод и услышанным от разных людей — и в итоге рождает мысль о дожде. Точнее о том, что именно ты называешь дождём. Через мгновение, как сигнал, мысль облекается в речь, и ты мысленно проговариваешь буквами: «Дождь».
И ты уже знаешь, что дождь либо был, либо будет, либо уже есть сейчас. Потому как картинка соответствует знанию.
Но вот сегодня, когда я шёл — дождя не было. Была видимость дождя, было будто предчувствие дождя, но вот этих капель воды, того самого, что мы называем словом «Дождь» — не было.
Хотя, конечно, дождь — это не только капли воды, имеющие свой вес, своё время и скорость.
Это ряд явлений, вполне поддающийся различию для нашего сознания. То есть, его можно разделить.
Хотя это неважно. Главное, что дождь.
И всё. Дождь.

От сердца к сердцу есть некая невидимая дорога.

Тоскливой песней тишину ветвей
Залетный оглашает соловей. Спят успокоенные песней вечнойЛуна и гладь реки, и ширь полей. Одна любовь не дремлет в этот вечер,
Ее не видят те, кто виден ей. Забыв все горе, все противоречья,
Спят люди, и поет им соловей.

С твоей душою всё в порядке,
Тебе не нужен монастырь.
Иди вскопай картошку в грядке,
И встретит скоро богатырь.

Не будь капризной ты девчонкой,
Доверься мудрому самцу.
Ему не будешь компаньонкой,
Придёте вместе ко «Дворцу».

Прости меня, я был сопливым,
В день нашей «первой» встречи.
Казался я тогда наивным,
И обнял лишь тебя за плечи.

Да, ты скажешь: «вот дурак!
Ведь я ждала от тебя больше».
Тогда я был больной чудак,
Слова не мог тянуть я дольше.

Диапазон лиризма весьма широк – от садизма до мазохизма.

Слеза росы и неба просинь
в густых ресницах васильков,
и грусть вечернюю уносят
метели белых мотыльков.

Ни травы, ни цветы, ни ясень
не ждут большой ночной грозы,
и мир так радужно прекрасен
в прозрачных крыльях стрекозы.

Трубят шмели, что ты пришла,
мы голубям накрошим хлеба…
и одуванчиком душа
летит на голубое небо.

Сверни с дороги в сквер пустой,
остановись и просто слушай,
как в сумрак золотой листвой
летят берёзовые души.

Погожих дней наперечёт,
похоже, осень будет ранней,
а время сквозь тебя течёт,
смывая пласт воспоминаний.

Цветущий луг, гудящий шмель
под шум метели будут сниться,
журавль — за тридевять земель,
с тобой останется синица.

К утру измученный бессонницей
вздохнёшь — не тех, наверно, ждал,
трепещет бабочкой-лимонницей
листочек на игле дождя.

Кленовый лист ладонью скрюченной
взъерошил волосы куста…
и кем-то осени поручено
всё ставить на свои места.

Ветла проводит битый лёд,
клин журавлиный встретим мы,
и белой бабочкой вспорхнёт
с весенних трав душа зимы.

Костистый тополь на плечах
поднимет солнышко в зенит,
и в такт мелодии ручья
ольха серёжкой зазвенит.

В дремоте чуткой тихий лес,
февраль — не время птичьих гнёзд,
но обещание чудес
таит молчание берёз.

И пусть сегодня нелегко
заполнить пустоту страниц…
для нас с тобой из облаков
налепит ветер белых птиц.

Над тенью ветер посмеётся,
взъерошит волосы рябин,
а в лужице монетку солнца
нашли и делят воробьи.

В эту ночь и лист не зашуршит,
Не вспорхнет испуганная птица.
Ночь такая людям не сулит
Никаких несчастий и обид,
Жаль, что летом ночь не долго длится. Позабыл я все заботы дня
Этой ночью тихой, ночью поздней,
Кажется, что в сердце у меня
Зреют звезды, словно в небе звездном. Что б могло остаться от меня
В мире, что все хуже и жесточей,
Если б горе и заботы дня
Не лечил бы я покоем ночи.

Зима ушла. Бросила в лесу потемневший снег и тонкий лед и ушла налегке, взяв с собой только ледяной ветер и несколько самых верных самых снежных туч. На полянах вскрылась растаявшая наполовину несусветная путаница мышиных ходов. Вот здесь ход узенький – кто-то бежал со всех ног от кого-то, а здесь – широкий потому, что кое-кто в гостях у свояка так объелся дармовых орехов и так нализался желудевой настойки, что пришлось тащить его домой жене и детям за хвост. На трухлявом, покрытом изумрудным мхом пне стоит не шелохнется переживший все морозы и метели, превратившийся в серую мумию гриб-дождевик с черным отверстием в шляпке. Из-под усыпанного порыжевшими хвойными иголками, чешуйками растерзанных клестами и дятлами шишек, обломками сухих веток и черными листьями полупрозрачного тонкого снега настороженно выглядывает едва раскрывшийся подснежник.

Зимний лес – гулкое, как выстрелы, карканье ворон, снег с еловой ветки, упавший за шиворот, следы, в которых не видно дна, пар от мокрых рукавиц и параллельные, то и дело пересекающиеся кривые лыжных следов; весенний лес – запах черной, еще мерзлой, земли, текущий во все стороны, захлебывающийся талой водой, ручей, тонкая белая полоска синей от холода кожи между свитером и джинсами, а на ней крупные пупырышки, которые только губами и можно растопить; летний лес – горячие капли золотистой смолы на медной коре, волосы, пахнущие шашлычным дымом, белый, в ромашках, сарафан, испачканный красным сухим вином и щекочущая сосновая иголка, которую никак не достать, если не расстегнуть две тысячи мелких, как божьи коровки, пуговиц, стремительно расползающихся под пальцами по спине и груди.

Я любознательна, это и есть сущность актерства. Мне просто интересно, какого это — быть вами…

Я была номинирована на «Оскар» пятнадцать раз и выигрывала дважды, а все еще кажется, что это происходило с кем-то еще. Пожалуй, я бы испытала это снова!

Я верю в силу смеха. И мне кажется, что вы легко сможете обезоружить людей, если вам удастся их рассмешить.

Владимир был самой большой страстью моей жизни. Конечно, я любила и других мужчин. Но любовь, страсть — это он.

Уметь всё сказать — и не разжать губ. Всё уметь дать — и не разжать руки. Это — отказ, который является главной движущей силой моих поступков. Силой? — Отказ? Да, потому что подавление энергии требует бесконечно большего усилия, чем ее свободное проявление — для которого вообще не нужно усилий. Что трудней: сдержать лошадь или пустить её вскачь? И — поскольку лошадь, которую мы сдерживаем, — мы сами, — что мучительней: держать себя в узде или разнуздать свои силы?

Я должна была бы пить Вас из четвертной, а пью по каплям, от которых кашляю.

Когда ты в отсутствие человека задыхаешься, а в его присутствии понимаешь, что это весь твой мир — наверное, это и есть любовь.

Женщины делают нас поэтами, дети — философами.

Бабочки полет
Будит тихую поляну
В солнечном свету.

Всё кружится стрекоза…
Никак зацепиться не может
За стебли гибкой травы.

Старый пруд.
Прыгнула в воду лягушка.
Всплеск в тишине.

Простить — значит освободить «заключенного» и обнаружить, что «заключённым» был ты.

24 марта. Я её всё больше и больше люблю. Нынче 7-й месяц, и я испытываю давно не испытанное сначала чувство уничтожения перед ней. Она так невозможно чиста и хороша и цельна для меня. В эти минуты я чувствую, что я не владею ею, несмотря на то, что она вся отдаётся мне. Я не владею ею потому, что не смею, не чувствую себя достойным. Я нервно раздражен и потому не вполне счастлив. Что-то мучает меня. Ревность к тому человеку, который вполне стоил бы её. Я не стою.

Живопись – это поэзия, которую видят, а поэзия – это живопись, которую слышат.

Я принадлежу моему возлюбленному, а мой возлюбленный — мне.

На волю из ледовой клетки
подснежник рвётся и ручей,
и шепчутся худые ветки —
пора учить язык грачей.

На волю из ледовой клетки
подснежник рвётся и ручей,
и шепчутся худые ветки —
пора учить язык грачей.

И что вчера казалось важным —
ненужный лист черновика —
плывёт корабликом бумажным
по синей луже в облака.

Лирика же — та, которую традиционно считают вершинной его наследия, выделяя один первый том из всего красного тринадцатитомника 1955-1961 годов, — странным образом поблекла. Отчасти это связано с общей девальвацией поэзии, утратой интереса к ней, переходом ее в маргинальный статус, но с любовной лирики Цветаевой и Пастернака, с натурфилософией Заболоцкого ничего не сделалось, в то время как отыскать читателя, думающего о себе или признающегося в любви словами Маяковского — задача почти нереальная. Связано это, видимо, с тем, что как раз это лирика — которую считали аполитичной и вневременной — была предтечей, а впоследствии и частью советского проекта.

Даже любовная его лирика ни в какой мере не интимна, ибо построена по всем риторическим законам: это ораторское выступление перед любимой, со всеми характерными для публичного ораторствования приемами от гипербол до повторов.

С увядающей осенью вечно морока —
забывает опять про обещанный снег,
а дожди барабанят в закрытые окна,
со слезой умоляя пустить на ночлег.

Не гадал, что скрывалось за вашей улыбкой,
и не верило сердце, что это игра,
не берёзовый лист — золотистую рыбку
доставали из невода веток ветра.

А ракита, озябшая, в платьице рваном
помахала платком — возвращайтесь на круг,
и душа переводит на язык расставаний
и несдержанный вздох, и касания рук.

Поддержу разговор о делах, о погоде,
понимая, что клятвы любые пусты…
уходящего в зиму, привычно проводит
разноцветная свита опавшей листвы.

Морозно, ломается голос,
снежинка растает слезой,
берёза серебряный волос
украсит алмазной звездой.

Пока отношения шатки,
былое с добром отпусти,
большие пушистые шапки
надели худые кусты.

У дома сугробов отара —
метели пригнали, ушли…
и облачком белого пара
плохое слетает с души.

Следил за сменами времён
большой сугроб и весь поник,
в зеркальной луже видит клён,
как к небу тянется двойник.

Погожим утром липкий снег
сосна стряхнула с рукава,
и долгий сон замёрзших рек
гусей встревожит караван.

Так было испокон веков —
природа после зим грустна,
из белой пены облаков
выходит новая весна.

И пусть седой, и постарел,
твоё «люблю», как наш пароль…
над чёрным клёном во дворе
сияет солнца ореол.

Под крик гусей стряхнули ивы
дремоту в синеву пруда,
сугробы умерли — мы живы,
а прядь седая — не беда.

Дорога — зеркалом разбитым,
в осколках — ноги, пол-лица,
судьба испытывает бытом
и наши чувства, и сердца.

Поверишь — многое изменим,
печали на ветру развей,
где облачко, воздушным змеем,
сорвалось с ниточек ветвей.

Навек останется, что свято —
слова любви, тепло руки…
а снег в кустах — бумагой смятой —
ушедших зим черновики.

Неделя первого тепла,
и воздух будоражит кровь,
а свежий ветер растрепал
седые пряди облаков.

Узнали в непогоду мы,
что сблизит нас двоих навек,
прощальный жест лихой зимы —
большое половодье рек.

В миру, где разные цвета,
душа не чувствует года,
с ладоней чёрных пьёт ветла
глотками синеву пруда.

Оставишь красный след губы,
и до утра я не усну…
а лужицы морщинят лбы —
попробуй разгадать весну.

И я, кажется, ку-ку, зовите клирика,
А ты не брал бы в голову, родной, всё это лирика.

Прольюсь на тебя дождём,
Выпаду снегом белым.
Душу согрею огнём,
Сердце замёрзшее — телом.

Что подарю? Высоту…
Звёзд неподвижных мерцанье.
Утренних роз красоту,
Южного ветра дыханье.

Сон для тебя… или явь?
Нет на вопросы ответа.
Может увидишь, обняв,
Я — голубая планета.

Мы же с тобою — киты,
Воздух, кусты, перевалы.
Времени стрелки, винты,
Мхами поросшие скалы.

Ноябрь — почти имбирь. Я не люблю имбирь.
Я не люблю корицу и сладкий ванильный дух.
Я не хочу решать to be или not to be.
Я не умею выбрать только одно из двух. Рынки полны хурмой. Я не люблю хурму.
Я не люблю дожди, золото и сквозняк.
Я проживу без них. Только вот не пойму,
Как без того прожить, что не любить нельзя.
Как без тебя прожить. Кем без тебя прожить.
С кем без тебя прожить, если нельзя с тобой. Осень ввела режим, строгий такой режим,Осень ввела войска, правила и конвой.Птицы ушли на юг. Рыбы зарылись в ил.Осень ввела войска. Осень взвела курок.
Мне не хватает слов. Мне не хватает сил.
Это чужая ты. Это чужой порог.
Дальше уже нельзя, дальше твое тепло.
Я не могу войти. Я не хочу на чай.
Слышишь, они идут — каплями за стеклом.
Скоро меня найдут. Здесь комендантский час.Запах — протяжный стон, даже дышу с трудом,
Вязкий густой туман держит дверной проем. Пахнет ванильным сном твой золоченый дом. Будущее — корицей. Прошлое — имбирём.

ARMY, я люблю вас больше чем вчера, но меньше, чем завтра!

Набросав карандашом на клочке бумаги план задуманной мною картины, я принимаюсь за работу и, так сказать, всею душой отдаюсь ей.

Это чувство или привычка, моя вторая натура. Зиму я охотно провожу в Петербурге, но чуть повеет весной, на меня нападает тоска по родине — меня тянет в Крым, к Черному морю.

Как душу внешнюю, мы носим куб в себе —
не дом и не тюрьма, но на него похожи,
как хилый вертоград в нехитрой похвальбе
ахилловой пятой или щитом его же. Как ни развертывай, не вызволишь креста,
выходит лишь квадрат, незримый или черный.
Как оборотня шум, его молва чиста
и хлещет из ушей божбой неречетворной.

Весною сад повиснет на ветвях,
нарядным прахом приходя в сознанье.
Уже вверху плывут воспоминанья
пустых небес о белых облаках. Тебя он близко поднесет к лицу,
как зеркальце, но полуотрешенно,
слабеющей пружиной патефона
докручивая музыку к концу. Потом рукой, слепящей, как просвет,
как уголок горящего задверья,
он снимет с лет запретных суеверье.
Быть иль не быть — уже вопроса нет.

Тихо сердце, как осень, горит,
словно в красное зеркало леса
загляделось, не чувствуя веса,
с отраженьем своим говорит. Тихо сердце, как осень, горит,
словно зеркало рябью тревожит,
словно листья горящие множит
и в лесном запустенье царит.

Решительность и ответственность, с одной стороны, и нежность и внимание с другой – вот ключ к сердцу любимой женщины.

Растрепанные грозами — тяжелые дубы,
И ветра беспокойного — осенние мольбы,
Над Неманом клокочущим — обрыва желтизна
И дымная и плоская — октябрьская луна. Природа обветшалая пустынна и мертва…
Ступаю неуверенно, кружится голова…Деревья распростертые и тучи при луне —
Лишь тени, отраженные на дряхлом полотне.

Один сказал: «Нам этой жизни мало»,
Другой сказал: «Недостижима цель»,
А женщина привычно и устало,
Не слушая, качала колыбель. И стертые веревки так скрипели,
Так умолкали — каждый раз нежнее! —
Как будто ангелы ей с неба пели
И о любви беседовали с ней.

Настанут холода,
Осыпятся листы,
И будет льдом вода.Любовь моя, а ты?
И белый, белый снег
Покроет гладь ручья.
И мир лишится нег…
А ты, любовь моя?
Но с милою весной
Снега растают вновь.
Вернутся свет и зной —
А ты, моя любовь?

Так далеко в океане — дальше, чем и сказать нельзя,
На заре чего-то самого раннего меня разбудили твои глаза,
И теперь я маленький призрак — в мире, где больше никого нет,
И где вовсе нечего делать, как только идти за тобою вслед.

Столь многое во мне горит – на столько жизней хватит, и каждому в этом промозглом болоте я готов бесплатно огонь отдавать, да лишь один из миллиона его взять может.

Не оскорбляй грусть
Поводом.

Мед мой, если б звезды могли рассыпаться бриллиантово-кокаиновой пылью и смешиваться с запахом сандала, то это была бы ты. Иногда тобой сложно перестать дышать.

Мама! Я такого еще ни разу! Это ж целые скульптуры – башни, ладьи, замки из вафель, трубочек, печений, сливок, нуги, карамели… Счастье у Штази и Франца – одинаковое. Так вспоминаешь, что вообще-то не рабыней работаешь – гувернанткой, и не у Нерона, а у мальчика лет девяти, который очень даже способен брови в сливках искупать.
Долго еще перед глазами стоять будет – девочка в голубом платьице, воротник на плечах, тычет серебряной вилочкой темно-зеленый трюфель, солнце ей нежно разноцветьем по шее стекает, венки все выделяя, а мальчик через стол, собиравшийся ложку в ладью втыкать, замер, глазами за солнечным соком следует – по шее, по венкам, по коже – губы влажные, вишневые от холода и сиропа. А на него – через стол – подросток – на золотые отблески в волосах ребенка бессердечного, как звездный мальчик Уайльда. На золотые отблески глазами зелеными – купорос.
И стол, на котором тают замки, ладьи и башни.
И ты – несуразная и недоделанная для этого мира бессмертных.

Ева,
таким хрупкошеим
и тонкокостным,
таким
пуховолосым
девочкам
со сливочной
гладкостью
плеч
и лодыжек
никем и нигде
не разрешалось
плакать
от страха. Ева,
мне надо
хотя бы кого-то
любить. И это будете вы.

Скажи,
Можно я буду отважен –
А всё остальное –
Неважно.

И там, где хребет Алатау
Особенно тонок,
Выпирая наружу
Белой костью снегов,
Встречает гостей тишиною ребенок
С янтарными пятнами вместо зрачков.

Ты в каждом слове, строке,
В куполе синем небесном.
В каждой бегущей реке,
Видимом и бестелесном.

Вместе с тобою во всём —
В эоне, минуте, мгновеньи…
Явь это всё… или сон?
Истина — в пробужденьи.

Зелень дождями омыта,
голуби крошки клюют,
тихие радости быта —
книга, покой и уют.

Где-то читал или слышал —
ждите от вёсен чудес,
утром на веточках вишен
снег лепестками воскрес.

Время двулико — и дряблый
старец, и прыткий юнец,
сколько бесчисленных яблонь
оба вели под венец.

День — даже скучный и серый —
скрасит надежды обман…
в мае ложится на скверы
белых черёмух туман.

Так — верю
в проветриваемость помещений,
потолки в украшениях,
солнцу в бассейнах
и в то,
что счастье —
простейше,
как пальмы и ветер,
желание
безвременное
мое
кричать морю —
о, море, сожри мое сердце,
мне не страшны ни люди,
ни время,
и даже, наверное,
я.

Франц, мы грязно богаты и до гнили испорчены…
Но мы юны и прекрасны.

До самого горизонта одни океаны песков,
Тонкое марево рвется шелком иных миров,
По скользкому следу кобры с бархана и на бархан —
Пустыня хранит молчанье тысячелетних ран…

Времена все свернутся в кольца, бирюзою застыв внутри, когда в небеса взовьется звон
твоей обожженной земли – из волчонка ты станешь – волком, из котенка ты станешь – львом, и
закружатся проволокой тонкой кобра с ястребом надо лбом. Только знаешь, все это так скучно! Скучно даже с учетом войны – все равно ты
получишь трофеи, что, по сути, тебе не нужны. Все равно не найдешь вражьей силы и не
приласкаешь друзей, ведь весь мир населен отраженьем лишь твоих позабытых идей.

Да,
я достаточно пьян,
а, может, достаточно жуток
для самых изысканных ритмов. Хотя вернее всего определения –
чист и невинен. Я слышал,
только такие
и совершают чудо
непотакания
лености
воли и, естественно, мысли –
в любых из многочисленных
её разветвлений.

Что если мне приоткрыть маленькую щелочку в двери, проскользнуть змеей в соседнюю комнату и там, с пола, попросить у моих сестер и их товарки немного тишины.

Вещи, не связанные с настоящим хозяином — бесхозные.

В стихах ты меня называешь порой
Высокой горой, недоступной горой.
Спасибо. Приятна твоя похвала.
Но нет недоступной горы для Орла.
И как бы гора не была высока,
Орел залетел бы и за облака.
Гнездо себе свил бы и счастье обрел,
Когда бы, то был Настоящий Орел.

Всякое наслаждение — благо, если в нём отсутствуют несправедливость и излишества, если оно является плодом естественного влечения и отвечает желаниям утонченной натуры.

Ты — ветер под моими крыльями.

Все восхваляют красоту твою,
И знаешь ты сама, что ты прекрасна,
Но я один твой светлый ум пою
И дух твой, добродетельный и ясный. Стирает время дланью беспристрастной
Прекраснейшую из земных красот,
Но в красоте души оно не властно,
Не страшен ей времен круговорот.

Ничто под солнцем взор влюбленный мой
Не веселит, когда любимой нет,
Когда не вижу пред собою той,
Чьей прелестью пленен весь божий свет. Она сокрылась — и во мраке я,
Подобьем смерти стала жизнь моя.

Каждая история живёт до тех пор, пока хоть кто-то хочет её слушать. Истории, которые нравятся нам больше всего, живут в нас вечно. Так что сколько бы вы не возвращались к прочтению книг или просмотру фильмов, Хогвартс будет всегда рядом, чтобы принять вас домой.

Любовь — как ураган или как радуга, она появляется из ниоткуда. Но если ты закрыт, ты можешь просто ее не увидеть.

Самое важное для меня в жизни? Мой брат Шеннон, он — любовь всей моей жизни.

Олицетворение идеала, нечто божественное, явившееся с неба, чтобы уделить земле луч райского блаженства, царица добродетели, облеченная в скромность, сияя красотой, шествует она среди похвал, будто ангел, сошедший на землю, чтобы явить миру зрелище своих совершенств. Ее присутствие дает блаженство, разливает отраду в сердцах. Кто ее не видал, не может понять всей сладости ее присутствия.

Иногда я спрашиваю себя, чем пахнет осень? Мой ответ — это запах фейерверка осенних листьев и красного вина.

Пахнет осенью. А я люблю российскую осень. Что-то необыкновенно грустное, приветливое и красивое. Взял бы и улетел куда-нибудь вместе с журавлями.

Чувствуется близость вечерних сумерек, среди которых уже не замечается и следов сияния утренней зари.

Помню упрек твой: «Погибели ищешь своей,
Только верблюду ты предан, седлу да гордыне».
Так я ответил: «Удел мой скитаться в песках.
Счастья, любви и покоя чуждаюсь отныне».

Лучший тот, кто, храня себя, умеет пожать руку и выразить свое уважение.

– Мы пропустили метеоритный дождь. Я хотела загадать желание…
– Моё желание уже сбылось…

Мы идём дорогами любви, встретимся вновь, если нам попути…

Он увидел глаз, ясный, как у ребенка, живой глаз мертвой головы, свет дрожал в нем среди свежей влаги; и, окаймленный прекрасными черными ресницами, он светился подобно тем одиноким огонькам, что зимним вечером видит путник в пустынном поле. Сверкающий глаз, казалось, готов был броситься на Дон Хуана, он мыслил, обвинял, проклинал, угрожал, судил, говорил; он кричал, он впивался в Дои Хуана. Он был обуреваем всеми страстями человеческими. Он выражал то нежнейшую мольбу, то царственный гнев, то любовь девушки, умоляющей палачей о помиловании, — словом, это был глубокий взгляд, который бросает людям человек, поднимаясь на последнюю ступеньку эшафота. Столько светилось жизни в этом обломке жизни, что Дон Хуан в ужасе отступил; он прошелся по комнате, не смея взглянуть на глаз, видневшийся ему повсюду: на полу, на потолке и на стенных коврах. Всю комнату усеяли искры, полные огня, жизни, разума. Повсюду сверкали глаза и преследовали его, как затравленного зверя.

В картинной галерее три из пяти человек выбрали бы другую картину, нежели я. Дело не просто в том, как они выглядят, но и в том, что за ними стоит. Когда знаешь кого-то так близко, но по-прежнему его желаешь, это сильнейшая привязанность, искра между двумя людьми, которая может разжечь пламя. Но кто знает, согреет ли оно их или спалит? — он замолчал и нахмурился, взглянув на жену.— Я не знал, как меня встретят дома, не знал будем ли мы снова вместе смеяться. Я хочу тебя, хочу, но во мне до сих пор остались ревность и злость, и они сильны. Больше я ничего не скажу. Не могу обещать, что завтра отношения между нами будут такими или этакими. Как и ты не можешь, в этом я уверен. Ты была права, назвав меня чужаком. Но я чужак, которому знаком каждый дюйм твоей кожи. Давай начнем отсюда, в некотором смысле — начнем с начала.

Я возлагаю на тебя надежду всего мира.

Ты кровь от крови и плоть от плоти моей, я отдаю тебе свое тело, чтобы мы были едины, я отдаю тебе свой дух, до конца наших дней…

Что предопределено любовью, нельзя отринуть.

– Я – это ты, – повторила она очень тихо, словно про себя. – Освобождение! – Она положила руки на цветы. Отрешенно повторила еще раз: – Освобождение! Да, ты не умер. Ты живешь… я – это ты… ты живешь во мне, в мире, в природе, в космосе… Мы вечно будем едины: я – это ты!..

– Освобождение… Примирение… Ты, мой любимый, не умер… Я больше не буду терять тебя каждый день… Не только по ночам ты будешь со мной… Ты навсегда мой… Ты во всем мой… Я – это ты… Я – это ты… ты… Потом она повернулась и снова пошла по залитым лунным светом тропинкам. Ее лицо было светло и благостно, ее глаза излучали блаженство, как в тот день, когда он впервые поцеловал ее…

Когда солнце начало припекать слишком сильно, ручей утолил его жажду. Вода сияла бриллиантами в неумело сложенных ладонях. Утомленный, он рад был отдохнуть в тени. Полдень тихо сомкнул уставшие глаза, проскользнул несколькими пурпурными и темно-синими волнами под закрытыми веками и погасил факел сознания.

Чувства все прибывали и прибывали в нем, словно вода в покрытом рябью бассейне, в который со всех сторон бегут ручейки. Пение птиц заставило его застыть и обратиться в слух; появление белки вызвало головокружение восторга; устремленные вверх стволы влекли его за собой; он поднял руки.

Когда Йозеф Детеринг проснулся, он решил взглянуть на часы, чтобы еще отчетливей почувствовать свободу. Но, доставая их из кармана, он вдруг ощутил странный покой, видимо, порожденный благодатным сном. Это чувство заставило его забыть о мелочности и снова наполнило красками окружающий мир; тогда он бросил часы в ручей и пошел к темневшему вдали лесу.

Каждый шаг ускорял биение его сердца и все больше волновал кровь. Величественный, словно Бог, вырастал перед ним лес. Последний отрезок пути он преодолел бегом, будто боялся опоздать. Раскинув руки, словно бегун на финише, вошел он в лес. Его окружила прохлада, подобная той, что обволакивает, когда попадаешь с жаркой улицы в дом. Она опустилась на него, как сбывшееся пророчество, и ему пришлось сжать губы, чтобы не вскрикнуть. Он припал губами к ели, чтобы ощутить вкус коры и золотистой прозрачной смолы; пожевал листья бука и почувствовал животное инстинктивное счастье от того, что оказался на лугу, на солнце. Усыпанная хвоей почва казалась ему желаннее женщин, о которых он мечтал, – он не мог сквозь одежду насытиться ощущением тепла, исходящего от нее, и потому скинул сюртук, чтобы приблизиться к ней.

— Ты готов помочь мне?
— Я сделаю защиту твоего сердца своей главной миссией.

Друзья и родные Мины… пережили много тягот. Я не знаю, слышал ли ты это прежде, но — главная задача супергероя — защита людей.

Я предпочту бежать с тобой, чем оставаться без тебя.

— Мои швы тоже оставляют желать лучшего, так что..
— Ничего. Всё нормально. Всё равно открытые купальники мне никогда не шли.
— Я не могу поверить, что ты сделала такое. Одно дело — оставаться в сознании во время собственной операции, но проводить её моими неуклюжими руками совсем другое. Ты невероятно смелая. Я ещё не видел, чтобы кто-то настолько превозмогал боль.
— Тяжёлую часть сделал ты.
— Едва ли.
— Нянчишься со мной, Джулиан.
— Да. Ты права.

Народ, у нас сейчас есть шанс вернуть в нашу жизнь крупицу надежды. И мне… она сейчас очень нужна. Вам, думаю, тоже.

Женщина — восхитительный инструмент, доставляющий неизъяснимые наслаждения, — но лишь тому, кто знает расположение его трепещущих струн, кто изучил его устройство, его робкую клавиатуру и изменчивую, прихотливую постановку пальцев, потребную, чтобы на нем играть.

— Росс, ты же знаешь, что я не нуждаюсь и не ожидаю таких подарков…
— Я знаю. Но если ты полагаешь или подозреваешь, что подарками я надеялся снова купить твоё расположение, то ты права. Признаю. Так и есть, дорогая моя, любимая, обожаемая Демельза. Прекрасная, верная, чудесная Демельза.

— Ты от меня не отделаешься, любовь моя.
— Я и не хочу, любимый.

Муж взял подвязки из её рук, и она неуверенно присела. Сегодня вечером на ней были старые чулки, но черный цвет подчеркивал сияющую кожу цвета слоновой кости над ними. Росс надел на неё подвязки с предельной заботой. Уже много месяцев, даже лет, между ними уже не происходило ничего похожего на это нерастраченное взаимное желание и нежность, которую ничто не заменит. В сгущающейся темноте её глаза сияли. На мгновение оба почти замерли, не шевелясь, Росс встал на колени, а Демельза откинулась на кресло. Пальцы мужа холодили ей ноги. Она подумала: «Запомни это и вспоминай в моменты ревности и его пренебрежения».
— Ты от меня не отделаешься, любовь моя, — произнес он.
— Я и не хочу, любимый.

Была когда-то страна искусных наездников и хлопковых полей, звалась она Старым Югом…
Там, в дивных уголках, застыла в прощальном поклоне сама Галантность. Там жили последние Рыцари и прекрасные Дамы, последние Хозяева и их Рабы…
Теперь об этом можно прочитать только в книгах, теперь это не более, чем сон, которые трудно забыть.
Это целый Мир, унесенный ветром…

Ты черпаешь силу из красной земли Тары. Ты часть ее — она часть тебя.

Душа есть страсть.
И отсюда отдаленно и высоко: «Аз есмь огнь поедающий» (Бог о Себе в Библии).
Отсюда же: талант нарастает, когда нарастает страсть. Талант есть страсть.

Только теперь он увидел, кого защищал. Волнение от случившегося, которое он чувствовал, несмотря на все свое самообладание, – а уже одного этого достаточно для возникновения напряжения, превращающего ситуацию в событие, а ее преодоление в глубочайшее удовлетворение, – смешалось с сознанием, что благодаря неожиданному приключению он оказался наедине с прекрасной незнакомкой в тропической ночи, и превратилось в таинственный соблазн и фантастическое опьянение, которые дали ему внутреннюю уверенность, необходимую для продолжения этого приключения и доведения его до той силы выразительности, которую Оле Хансен как-то окрестил «бешеной кровью».

Глаза того, кто никого не любит. Ты демон! Тот, кто жадною рукой, устами скверны светлы души губит!

Откуда приносит столько печалиВетер, что продолжает дуть между нами?
Если в небе, куда глядим мы сквозь слезы,
Все так пугающе ясно.

Мутный белесый дым давит мне на плечи. Нас окружает непроглядный туман, и мы блуждаем в нем, слепо натыкаясь друг на друга. Я никогда не ждала, что кто-то подойдет и возьмет меня за руку. Мне проще было быть одной. Чувства растерянности и беспомощности стали для меня вполне привычными. Ведь я научилась оставаться спокойной и невозмутимой.

Вот он, подобный бою часов. Голый женский взгляд.

Космос — последний рубеж. Это путешествие звездолёта «Энтерпрайз». Его новая пятилетняя миссия: исследователь странные новые миры, искать новые формы жизни и новые цивилизации. Смело идти туда, где не ступала нога человека.

Где-то в моем высушенном и впалом теле ветер превращается в пронизывающий ураган. Словно жестокий тайфун, избивающий, пытающийся сбить меня с ног и оторвать от того, за что я так отчаянно держался до этого момента. Всё во мне бьется, хотя я никогда не хотел уйти или сделать даже шага из этого места.

Возможно, я не смогу спасти всех от вымирания. Но, по крайней мере, я хочу спасти от этой участи тебя.

Давным-давно, в одной далёкой-далёкой стране жил-был жестокий и подлый властитель. И однажды на Рождество этот жестокий и подлый властитель закатил пир горой для королей и королев. И вот один нищий бродяга проник на кухню и решил поживиться пищей.
Бродягу схватили. Жестокий властитель был скуп. Он велел выбросить бродягу на улицу, в морозную ночь.
Но жестокий властитель не знал, что это был необычный бродяга. Этот человек был могущественным волшебником. И он наложил проклятье на злого властителя.
Повинуясь проклятью, властитель исчез, но должен был появляться каждый год за неделю до Рождества. За эту неделю он должен был отдать часть своих сокровищ и пробудить в людях радость и веселье.
Вы можете себе представить, жестокий властитель должен был отдавать и отдавать, всё время отдавать… Пока не начались странности. Он заметил, что радость, которую он отдавал другим, постепенно и незаметно начала овладевать и им самим. Прошло много времени, и ему понравилось это занятие. Из проклятья оно постепенно превратилось в благословение.Сердце жестокого властителя наполнилось радостью. И тогда начались удивительные события. Например, как только он замечал, что его мешок с золотом и подарками скоро опустеет, тот вдруг наполнялся снова. Такова была сила проклятья.
Это проклятье переходило от поколения к поколению, от отца к сыну, а от моего отца перешло ко мне. Так я и стал Санта Клаусом.

Эльза, твои слова — свет, что придает мне мужества.

Все было волшебно и неправдоподобно. Передо мной простиралась сияющая ночь. Я заметил, что рот у танцовщицы хорошей формы, даже, пожалуй, красивый. Кораллово-красный. Лицо неподвижно. Ветер напоен ароматом цветов, аромат был повсюду – казалось, я скакал по сказочному лесу с похищенной принцессой…

Половина моего сердца исцелит тебя, его сила очистит тебя от пороков, живи и помни свою клятву.

Где-то далеко, где-то далеко
Идут грибные дожди.
Прямо у реки, в маленьком саду
Созрели вишни, наклонясь до земли.
Где-то далеко, в памяти моей,
Сейчас, как в детстве, тепло,
Хоть память укрыта
Такими большими снегами.

Погуляй, но как только встретишь свою, вцепись в нее зубами, руками и держи мертвой хваткой, а то будешь всю жизнь по бабам бегать, как будто голодный.

Он не знает, что я так улыбаюсь лишь рядом с ним.

Одним холодным днем я понял, что уже давно влюблен в Дан И.

Мне понравилось как Дан И кивнула мне, словно разрешая любить.

Иметь чувства к кому-то означает отдать часть своего сердца.

Некоторые знакомства, как дар с небес. Наше именно такое.

— У тебя теплые руки.
— Потому что я хочу, чтобы и тебе было тепло.

Мы были совершенно разными, но это не важно, ведь я люблю ее.

Когда я сказала, что найду его, он ответил: «Не надо. Я вернусь».

— Почему не читаешь? Не нравится?
— Прямо передо мной кое-что прекрасней, чем комиксы.
— И что же?
— Моя девушка.

Если она упадет, я залечу ее раны. Она снова поднимется и пойдет вперед.

Я стал рыцарем царства Снов и Теней!

Говорят, сказки заканчиваются хорошо, даже если на первый взгляд так не кажется. Но мы с Хеком сначала были друзьями, потом полюбили друг друга. И все у нас было гладко. Может, у нас своя сказка.

Если ты поранишься, мне тоже будет больно.

— Теперь слезы текут рекой. И не только по Хью, но и по Джулии. По мне и по всему, что растрачено, потеряно и сломлено в этом мире.
— Сохрани пару слезинок для меня. Думаю, они мне пригодятся.

— Мы всё еще незнакомцы?
— Да. Но незнакомцы, которые знают каждый дюйм кожи друг друга.

— Я не отрицаю, что любил её. Задолго до нашей встречи она была моей первой, идеальной, недостижимой любовью.
— Поскольку я тупая, неидеальная простушка.
— Не простушка, но да — неидеальная. Человечная. Настоящая. И та ночь с Элизабет показала мне, и видит Бог, можно было и по-другому осознать, но моя гордыня и глупость не позволяла. Могу сказать одно: после той ночи, из-за неё, я понял, что если взять идеальную любовь и с низвести до неидеальной, то неидеальная окажется лучше. Моя истинная, настоящая и неослабевающая любовь — не она. Это ты.

— Полярная не самая яркая звезда в небесах.
— А какая же?
— Сириус, собачья звезда. Вполне подходит… Ведь свою звезду нашел в бою за собаку.

Моя истинная, настоящая и неослабевающая любовь — не она. Это ты.

— Тебе больно, но станет лучше.
— А этот скорбный, печальный, разбитый мир — он тоже станет лучше? Кто его исправит, Росс? Ты?
— Я постараюсь.

Как необычно: супружеская пара наслаждается обществом друг друга.

— Мне казалось, что я умру, если кто-то будет добор ко мне. Это тоже самое, когда кусты роз слишком сладки.
— Тоже самое, когда закат слишком красив.

Оттенки — важнейшая вещь для наблюдателя, они доводят картину до конца. Вот зимой скука, три оттенка — белый, серый и чёрный. Летом лучше — палитра богаче, можно выбирать, долго следить за изменениями. У каждой вещи свой оттенок, но живёт он отдельной жизнью.

Паузы в шуме — это своего рода музыка.

Из письма поэтической читательницы:
«Вы правы: разница между мужским и женским пером громадна. Но чувство чести — в силу одинаковости воспитания — не разнится так, как вы себе представляете и как вы об этом заявляете (унижая). А то, что нас, женщин, от вас, мужчин, отличает (лучших от лучших), это наша жертвенность БЕСКОРЫСТНАЯ в Любви и ваша преданность БЕСКОНЕЧНАЯ Делу. И это не губить бы, а беречь надо, как зеницу рода человеческого. Эта разница между нами взаимопонимаемая есть основа счастья и духовного богатства человеческого. А мы все «на равных» – глупо!»

— Кстати, что ты на день рождения загадал? Мне интересно.
— Я загадал, чтобы даже через 10 лет, так же, как это было в 18, когда я полюбил тебя… Я все еще шел по дороге, что ведет к тебе.

Мы знали, что может случиться, но, несмотря на это, неспособные отличить любовь и ненависть или пожертвовать всем, в результате мы навредили сами себе и угодили в ловушку чувств.

Они были похожи на фейерверки,
Наши мечты.Море огней и взрыв звука, рассеивающий мрак.
Праздник, слепящий глаза.

— Сожги этот мир дотла. Напои меня его болью. Уничтожь его в мою честь. Докажи своё величие. Покажи, на что ты готов ради любви.
— На всё.

Кто бы знал, что та рука, которую я однажды отвергла с презрением, станет моим единственным спасением…

Я, вопреки ране, которую ты открыла в моей груди… Вопреки тому, что ты турчанка и мой враг, любящий тебя Леон!

Средь разрушенных стен
В заточенье томятся чужие миры —
В закоулках теней.
Не давайся им в плен.
Чтоб не сделаться гостем нездешней игры —
Не касайся камней, не касайся камней…

Я люблю его, и я люблю его дочь. И я хочу защищать её.

Ее собственная жизнь была для нее драмой, и она требовала от себя, чтобы роль ее в этой драме была сыграна ярко и глубоко.

Есть люди, подобные именам, написанным на песке – один порыв ветра, и их уносит…

— Мам, лед трещит.
— Трещит. Он с тобой разговаривает.

Теперь это лёгкое дыхание снова рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре.

— Хочешь знать своё наказание, Леонард? Ты станешь лучше. И я тоже.
— Лучше? Значит я размякну.
— Нет. Станешь лучше.

Всё чаще и чаще в ночной тиши
вдруг начинаю рыдать.
Ведь даже крупицу богатств души
уже невозможно отдать.
И пусть.
Сквозь людскую лавину
я пройду непохожий, один,
как будто кусок рубина,
сверкающий между льдин.
Не-бо!
Хочу сиять я;
ночью мне разреши
на бархате чёрного платья
рассыпать алмазы души.Небо!
Не знаю что делаю…
Мне бы карающий нож!
Видишь, как кто-то на белое
выплеснул чёрную ложь.
Видишь, как вечера тьма
жуёт окровавленный стяг…
И жизнь страшна как тюрьма,
воздвигнутая на костях!
Падаю!
Падаю!
Падаю!
Вам оставляю — лысеть.
Не стану питаться падалью —
как все.
Не стану
кишкам на потребу
плоды на могилах срезать.
Не нужно мне вашего хлеба,
замешанного на слезах.
И падаю, и взлетаю
в полубреду,
в полусне.
И чувствую, как расцветает
человеческое
во мне.

Трудно хранить злобу в сердце, когда в мире так много красоты. Иногда мне кажется, что я вижу её всю, и это становится невыносимым. Моё сердце наполняется ею, как воздушный шар, который вот-вот лопнет. И тогда я расслабляюсь и перестаю сопротивляться ей. И она просачивается сквозь меня подобно дождю. И я не чувствую ничего, кроме благодарности за каждый миг моей маленькой глупой жизни.

— Эй. Это, конечно, не жижа Рена, но должно помочь.
— Спасибо, Жан…
— Знаешь, ты была первой, кто когда-либо в меня верил. Даже когда я сказал родителям, что отправляюсь в Бикон, они сказали мне не заморачиваться, если не смогу поступить и придётся возвращаться домой. Это угнетает, не правда ли?
— Думаю, они хотели сказать, что…
— Я имею ввиду. что ты всегда была готова помочь мне. Даже когда я этого не заслуживал. И сейчас мне кажется, словно тебя что-то гложет… Не знаю… Могу ли я тебе чем-либо помочь?
— Ты уже это делаешь.

Красный, словно розы, наполняет мои мечты и приводит к месту, где покоишься ты.
Белый — холоден и всегда тоскует, отягощённый королевским испытанием.
Чёрный – зверь, сошёл из тени.
Жёлтый — красотка золотом горит.

Обещаю, если ты уйдешь, я найду тебя, где бы ты ни была.

Есть у апачей старинная легенда, вот как они её рассказывают. Однажды, ехал по прерии всадник и увидел грифа из тех, что в Аризоне называют стервятниками. Эй, — говорит грифу человек, — Как ты здесь очутился, старый стервятник? Я видел тебя над Хедлибергом и мне вовсе не хотелось с тобой встречаться. Потому то, я и свернул в сторону от города. И сказал тогда старый стервятник: «Что же здесь странного? Я только пролетал над городом, а летел сюда. Чтоб дождаться тебя здесь…»

Пусть обещает радостный праздник
Нам Бог или чёрт.
Только стервятник, старый гриф-стервятник
Знает, в мире что почём.
Видит стервятник день за днём,
Как людьми мы быть перестаём,
Друзей ближайших предаём. Прикажет жёлтый идол нам —
И мчим навстречу безумным дням.
А грифу кажется, что крысы
Бегут куда-то по камням.
Вновь, вновь золото манит нас!
Вновь, вновь золото, как всегда, обманет нас! За нами гриф следит с небес,
Чтоб вновь найти добычу здесь.
И тот его добычей станет,
В чьём сердце пляшет жёлтый бес.
Вновь, вновь золото манит нас!
Вновь, вновь золото, как всегда, обманет нас!

Курс на вторую звезду справа — и прямо до самого утра!

Изъян в красоте любимого человека – словно мелизмы, что доводят музыку до совершенства.

Мы тонули в пурпурном упоении, ощущая близость земли и блаженство звезд. Я поднял темно-красную ленту, которую ты обронила во время танца, и снова повязал ее на твоей груди, на твоей и моей груди, обернул нас ею, связав наши сердца навечно! Навечно!

Очнувшись от безмолвия и забвения, я вскочил, прижимая руки к лицу. Потом глубоко вздохнул и испуганно открыл глаза. Нет, это не иллюзия, не обман чувств и не сон; это правда, передо мной стояла прекрасная женщина с бесконечно глубокими золотыми глазами. Видение потрясло меня. Ах, если бы это ощущение безмятежности и покоя не исчезало!

Очнувшись от безмолвия и забвения, я вскочил, прижимая руки к лицу. Потом глубоко вздохнул и испуганно открыл глаза. Нет, это не иллюзия, не обман чувств и не сон; это правда, передо мной стояла прекрасная женщина с бесконечно глубокими золотыми глазами. Видение потрясло меня. Ах, если бы это ощущение безмятежности и покоя не исчезало!

Сквозь вселенскую тьму забрезжил сладостный свет. Блестели золотые глаза. Наступило избавление. Забывшись, я откинул голову. Серебряный свет падал на мое печальное, встревоженное лицо. Два золотистых глаза смотрели на меня бесконечно нежно, и прекрасные губы целовали мои нечестивые глаза и горячий лоб… Я больше ничего не видел и не слышал, пурпурная тьма окружила меня, вся боль и печаль исчезли; броня, сковавшая мое сердце, рассыпалась, ледяная пустыня души зазеленела; после долгих лет отчаяния и мук я снова почувствовал себя ребенком на вечерней молитве: мне хотелось сложить ладони и шептать: «О, ты прекрасна, жизнь, ты чудесна, жизнь, о, жизнь, я люблю тебя!»

– Когда мир, тоска или твое «я» наскучат тебе, пусть воспоминание об этой ночи принесет мир и покой. Пусть оно станет тебе домом… Домом… – повторила она потерянно. – Домом… – Теперь ее голос звучал еле слышно. Потом, наклонившись, она поцеловала меня в лоб и глаза. И я почувствовал, что на моем пути больше не будет той боли и заблуждений, что преследовали меня раньше. Свободный, я поднял голову и вышел.

В эти последние ночные часы мне пришла мысль ослепить себя, чтобы не видеть больше ничего, чтобы вечно внутренним взором созерцать только эти золотые глаза. Я обернулся, я хотел помчаться назад и закричать: – Нет-нет, я не оставлю тебя! И все-таки я не сделал этого, а пошел дальше своим путем, день за днем, ночь за ночью, как все. Но вечерами, когда звездная ночь становилась серебристо-синей, я садился к роялю и играл «Лунную сонату». При этом я был совершенно спокоен, а мое сердце переполнялось счастьем; все-таки то, что я сделал, было правильно. Так я могу любить ее вечно, так она хозяйка моей жизни! Кто знает, что случилось бы, не уйди я. Снова и снова под звуки рассыпающихся серебристым дождем триолей я чувствую, как она подходит ко мне и освобождает меня от страданий и забот; я снова слышу ее голос, напоминающий мне матовое золото, усыпанное розами: «Идем домой…»

Самая лучшая любовь — та, что пробуждает душу и заставляет стремиться к большему. Она воспламеняет наши сердца и усмиряет наш разум.

За время отсутствия молодой вудуни кто-то злой и мстительный украл у Китты сердце, превратив Родину в бессмысленный камень, несущийся в пространстве. А может, сердце украли у Н’доли, и мужчины – обычные виновники таких краж – были тут ни при чем.

Очевидно, что она была мечтательницей. Она не находила себе места в другом мире. Когда она прыгнула, она, наверное, думала, что полетела бы.

И вот среди разговора взгляды наши встретились, между нами пробежала искра, подобная электрической, и я почувствовал, что влюбился сразу — пламенно и бесповоротно.

С немым удивлением оглядели мы открывающийся с кладбищенской горки вид и рука об руку спустились вниз, на опаленный жарким летом и расцвеченный сентябрем луг. Водопад красок обрушился на высохшие, звенящие листья индейской травы, и мне захотелось, чтобы судья услышал то, о чем говорила мне Долли: арфой звенит трава, она собирает наши истории и, вспоминая, рассказывает их, — луговая арфа, звучащая на разные голоса. Мы стояли и слушали.

Катана самурая покоится не в ножнах. Она в его душе.

— Ну что, страшно?
— Нет. Красиво очень.
— Я тоже считаю, что красиво. Вы знаете, бывает красота тихая, задумчивая: луг, березки беленькие стоят. А это особая красота — человеком созданная… Нет, вы только подумайте! Идет уголь с Кузбасса, руда из Кривого Рога. Миллионы лет они пролежали в недрах земли, а вот здесь, в огне, в домне, они встретятся. Так родится металл.

Дорогой Майор Гилберт.
Какие у Вас новости?
Всё хорошо?
Где, Вы сейчас находитесь, Вы испытываете трудности?Весна.. лето.. осень и зима, многие сезоны сменились, но вы так и не появились, сколько бы я не ждала.
Сначала я не могла понять, я ничего не понимала, из Ваших чувств, но, в этой новой жизни, которую Вы мне дали, я понемногу, начала чувствовать тоже самое что и Вы.
Благодаря письмам и людям, которых повстречала на этом пути.
Я продолжаю верить, что Вы еще живы, поэтому я буду жить… жить и жить, как можно дольше, хотя никто не знает, сколько ему осталось… и если мы когда-нибудь снова встретимся, я хочу, чтобы Вы знали… фразу «Я люблю тебя»… Я поняла немного больше.

Здесь всё, что вам нужно.
Всё, чего вы так желали,
Всё прямо перед вами.
Это место вашей мечты.

С красивым лицом и платьем от Штауба приобретешь разве таких женщин, которых бросишь через неделю: они прискучат после второго свиданья. Чтобы заставить себя полюбить — полюбить по-настоящему, — нужно кое-что другое…

Благороднейшее из искусств — делать людей счастливыми. Найшляхетніше мистецтво — це робити інших щасливими.

Тсс… Твои глаза лучше просят прощения.

Хотару. Я больше не могу ждать лета. Если придется расстаться, я пойду за тобой, даже через толпы людей.

Еще долго стоял я, прислушиваясь к твоим шагам, легким, как у эльфа. Когда я шел домой по старым улочкам, Ты была в моей душе, Ты была моей душой…

И мрачный мир исчез: прекрасная, озаренная утренними лучами, возникла передо мной моя страна, я воскликнул: «Королева!» – и заключил Тебя в объятия. Моя душа трепетала от восторга, свободы и благоговения, и я пел Тебе песнь своей мечты. Мы вместе сели в лодку под звон колоколов, ликуя от слияния с золотой ночью. Ты еще помнишь, как я был пьян от счастья? Как мы ликовали? О!..

Второй вечер сиял. Насколько тосклив был первый, настолько ослепителен второй. Потому что в тот вечер мы предавались волшебным грезам. Ты еще помнишь, как я зашел за Тобой? Вечернее солнце бросало прощальные лучи на колокольню, играя на циферблате и стрелках золотых часов. Неторопливой волшебной походкой Ты шла мне навстречу – о, как я люблю Твою походку! Вечерняя заря неповторимо прекрасного дня бросала блики на Твои волосы, устилала нежным сиянием дорогу под твоими ногами. Снова в опускающемся вечере зазвучали мелодии – старые песни и мотивы. И затихающие звуки неожиданно рождали отклик в моей душе…

Когда я говорил о своем одиночестве, в Твоих глазах были нежность и любовь, и Ты сказала: – Я хочу быть с тобой… идти с тобой… Ты не должен быть одинок. Лу, в это мгновение Ты приковала меня к себе золотыми цепями! Синим заревом вспыхнула звездная ночь, я снова ощутил себя избранным; я, король, опустился на колени перед Тобой, своей королевой!

Такими были мы в тот вечер. Восхищенными и счастливыми. Но во всем чувствовалось бесконечно нежное, щемящее дыхание предстоящей разлуки, отчего вечер казался еще более изысканным и неповторимым. Так мне хотелось бы однажды проститься с жизнью, Лу, как тогда с тобой, – восхищенным и счастливым, без привкуса обиды на судьбу, так же радостно, так же свободно…

Первый вечер – сумеречно-синий и полный предчувствий. Твоя чудная фигура в кресле. За моим окном цвел каштан, распустившийся тысячами свечей. Он шумел так странно и неповторимо, словно все солнце весны и лета хотело воплотиться в этом шуме. Я сидел у рояля, и в сумерках плыла старая песня: «В дни юности… В дни юности…» Потом мы болтали… А вокруг становилось всё темнее – от любви, да, от любви – и от весны.

Как прекрасен был тот первый вечер! Как полураскрытая алая роза, отяжеленная росой, как темно-голубая душистая сирень, окруженная мечтами, овеянная сумерками, юностью и красотой. Старые улочки и чудные звезды на темно-синем небосводе. Я и сейчас помню, каким было Твое лицо, когда, прощаясь, Ты стояла передо мною. Лунный свет косо падал на узкую улочку. Ты стояла в темноте, но свет луны отсвечивал волшебным серебром в Твоих глазах.

— Ну, авиация, — за победу!
— Будем жить, пехота.

Оказывается, летать – это просто. Нужно только оттолкнуться от краев постели и через мгновение оказаться где-то рядом с тобой.

— Я влип.
— Почему?
— Выхода больше нет. Я никогда не смогу сбежать от твоего очарования.

В ночи,
Среди миллиардов звезд одна лишь взирает на меня.
Среди миллиарда людей только я обращаю свой взор на нее.
Для нас не важно время, место и пространство.
Ты тепла лишь со мной. Вся нежность лишь тебе.
Мы встретимся вновь?

— Почему вы ей не пользуетесь? Вам не нравится цвет помады, которую я подарил?
— Нравится, но мне кажется, что она больше подходит для весны.
— Один поэт писал, что люди, которые гуляют вместе, держатся за руки, могут почувствовать весну. Мы покатались на велосипеде, пьем кофе, так что можно сказать, что уже весна.

Где бы ты ни была, куда бы ни направилась, я тоже буду там. Прежде чем сообразишь, как туда добраться, я уже буду там. И буду тебя ждать.

Я живу в твоих мечтах, ведь правда? Приди, живи и ты в моих!

Сон лесной развеет по утру заря.
Поднимаясь в небо, оставляет дым следы.
Пройдя у горизонта тонкой черты,
Создаст в чистом небе серебряный крест.
Сон морской развеет по утру заря,
И ожидания луны исполнятся тогда.
Как в колыбели спали её мечты,
Молитвы заменила собою она.
Это был последний ангел с небес,Символ старой веры и надежд.
Бледный кокон, что не сможет открыть
Ни улыбки свет, ни удара гнёт.
Сон звезды развеет по утру заря.Завтра скроет небо в белых облаках,
И вновь вернётся вера в душе у тебя,
И тогда земляника взойдёт на Земле.
Наконец, придёт тот день, обещанный тебе.
Я не забуду о тебе…

— Завидую Вам. Это же прекрасная доля. Извлекать осколки из сердца. Истреблять боль.
— Ну не преувеличивайте. Таких осколков становится все меньше и меньше. А вот других.. Невидимых, которые ранят не менее жестоко.. Тут мы, хирурги, бессильны.

Солнце — опытный любовник, знающий свое дело. Сначала он всего тебя оглаживает своими крепкими ладонями. Обнимает. Охватывает, опрокидывает, и вдруг очнешься, как я, бывало, ошеломленный, с животом, орошенным каплями, похожими на ягоды омелы.

— А как его зовут?
— Шамсин. Это означает «ветер пустыни».

Мне четырнадцать лет, я мила,
Я подросток, но очень мала.
Внизу, под кухней, я живу,
Прямо здесь, так близко к тебе. Иногда очень рада,
Иногда я грущу,
И в моих мечтах я хочу Распустить волосы по ветру
И увидеть небо в летний дождь,
Выбрать для тебя цветок в саду.
За чертой есть мир другой,
Где порхают бабочки,
Но есть ли там кто-нибудь мой?

И вот, так жизнь идёт день за днём,
Полон дом безделушек и трещин.
В маленьком мире я живу,
Но знаю: меня там так ждут. Жаль, что нет того, кто следил бы за мной,
И в моих мечтах я с тобой Распущу волосы по ветру
И увижу небо в летний дождь,
Выберу тебе цветок в саду.
Теперь я знаю: есть другой мир,
Там порхают бабочки,
И, надеюсь, что меня там ждут.

Я знаю, что у тебя нет прошлого — позволь мне предложить тебе будущее.

Если обычно американцу и русскому редко выпадает случай поближе познакомиться, то на «Ра» двое из них основательно изучили друг друга. Если бы арабы и евреи были естественными врагами, один из членов экипажа исчез бы за бортом. Если бы всевышний допускал только одну веру, у нас на борту разразилась бы религиозная война. Мы представляли вавилонскую смесь речений — восемь языков, но наяву обычно говорили по-английски, по-итальянски и по-французски.

И мы оба знаем,
что я…
буду…
очень вкусной.

У Меча Предназначения два острия. Одно из них — ты. Другое — смерть?…

И из снов моих с утра бежишь проворно.
Крыжовник терпкий
Сладкая сирень
Хочу во сне твой видеть локон черный,
Фиалки глаз твоих,
Что слез туманит тень.

По следу волка,
Я пойду в метели.
И сердце дерзкое,
Настигну по утру.
Сквозь гнев и грусть,
Что камнем затвердели.
Я разожгу уста,
Что мерзнут на ветру. Не знаю — ты ль,
Мое предназначение.
Иль страстью я,
Обязан лишь судьбе.
Когда в желанье,
Я облек влечение…
Не полюбила ль ты,
Во вред себе?

Путь пальцем проложи,
Средь шрамов, ран суровых,
Чтоб наши слить пути,
Судьбе наперекор.
Откройте раны,
Вылечи их снова.
Пусть сложатся они,
В судьбы узор.

Ни одно море не сможет скрыть цвет моей крови. Ни один ветер не сможет развеять мои сны.

Сдвинуть сферу — всё равно что столкнуть звезду с неба. Этого не должно происходить. Тень — не дух возмездия. Это просто Вселенная исправляет ошибку.

Однажды я вернусь к тебе. Если бы не мысль о тебе, любимая, мне было бы незачем жить. Когда я совершаю ужасные вещи, я стараюсь помнить о тебе.
Пока я думаю о долгих днях, что мы проведём вместе, я знаю, что я лучше других людей. Мне жаль их — ими движет жажда безграничной власти, я же желаю лишь справедливости и возвращения домой.

Я падаю в самое черное место, где свет вызывает боль, а мрак приносит облегчение.

Первая любовь всегда полна сладкой безысходности.

Ты не торопясь достаешь пачку и извлекаешь из нее одну сигарету. Смотришь на нее, разминаешь пальцами, чтобы туго набитый табак курился легче, подносишь ее к носу и вдыхаешь терпкий аромат, обхватываешь фильтр губами и, наконец, закуриваешь. Прикрыв глаза, ты смакуешь ядовитый дым, проникающий в твое тело с каждой новой затяжкой и вот, когда почти ничего не осталось, дым становится обжигающим и приходит понимание того, что пора бы уже заканчивать. Ты делаешь последнюю затяжку, смотришь на красный огонек и гасишь. Неважно как: в пепельнице, о край урны или подошву туфель — ты просто кончаешь с этим без всякого удовольствия. Все же самый кайф в процессе, а не в завершении. А потом приходит оно — удовлетворение. Ты чувствуешь, как никотин расползается по крови, кружит голову, расслабляет тело. И все о чем ты будешь думать, спустя пару часов, так это о новой сигарете, лежащей в твоей пачке.

Эх, хандра —
такая гадость
и цена её
ничтожна!
Мне стихи писать
не в радость,
да и жить,
скажу вам,
тоже. Мир души
тоской
пропитан
(что ж со мной
творится,
Боже?)
Размозжен и
пораскидан… -Сумасшествие,
Быть может? Как лечить?
И где спасенье?
Где пилюли те?
Где мази?
Прописал бы кто
леченье,
душу мне
отмыл
от грязи…

Ты — Рим, все мои дороги к тебе.

Я вдыхал запах ее мягких волос, и чувствовал настоящее тепло её тела, как настоящего источника всей моей жизни.

Мужчина перегрыз зубочистку. Треск оглушил девушку, и она шатнулась назад. Представляя себя этой самой зубочисткой, она подумала, что однажды, он так же ее просто сломает. Сломает, и все тут. Разве ему будет от этого плохо? Нет. Просто будет делать вид, что эта сломанная девчонка к нему не имеет никакого отношения.

Она не боялась осины, не боялась острого меча, ведь Боги бессмертны.

Он сделал вдох и замер. Сладкий запах цветов плавно сменялся ноткой самых приторных ягод, и резко, словно девичий секрет появляется запах терпкости. Такой запоминающийся, доводящий до мурашек.

Для них она Богиня всего женственного, всего самого недоступного, всего самого порочного.

Его руки помнят все: прикосновения, ласку, поцелуи, но только мысли витают в беспамятстве и забвении самого важного.

Забудут свои жертвы палачи,
Своих убийц не вспомнят жертвы лица,
Ещё не раз придётся крови литься,
Ещё не раз поднимутся мечи.

Ты мог бы напасть на меня сразу, разорвать меня в клочья, но нет…ты привык играть. Ты сладок, потому что ты чужой.

Когда стены Версаля затихают, когда слышно только скромное шуршание юбок прислуги и шепот страстных слов любовников, то он прекрасен. Окутанный ночным туманном гнездо короля кажется сказочным. Словно в каждом закоулке можно отыскать нечто более волшебное, чем робкие поцелуи смущенных фаворитов и их женщин, что-то более сладкое, чем конфитюрная вишенка на пироге из лучшей муки, что так вкусно откусывает кусочек за кусочком пышная кухарка. Отголоски робкого стона, что издает одна из придворных гасконца еще несколько часов будет блуждать по каменным стенам заходя в комнаты к самым правильным, что так старательно скрывают животные инстинкты, и только под покровом ночи дают себе слабину.

Мы боимся с тобой иной раз взгляда друг друга, но словно два наркомана, что пытаются опьянеть, но только если начнется передоз, то мы просто сожжем наши сердца. Я свыклась, что ты мой хозяин, мой господин, мой покровитель и все что могу я – отдать себя на расстрел. Отдать себя, как твой главный куш, что ты ставишь на игру с жизнью. Только ты заставляешь мой лед топится, и испиваешь его до конца. Твое пламя способно меня испепелить, способно меня сжечь. Я готова сгорать.

Для жестких людей характерна нежность.

Я услышала запах его тела. Эти чисто мужские флюиды настоящей сексуальности. Доводит до дрожи, но все это сейчас неважно.

Эта ночь заставляла меня гореть и сгорать дотла, изнемогая от собственной страсти, и воспоминаний о нем.

Я бы мог тобой любоваться,
Заперев тебя на замок.
Но пока тебе только двадцать,
В тебе солнце, коньяк и Бог.

Когда нам нужна сделать выбор
Между любовью и дружбой,
Мы выбираем любовь,
Ведь настоящие друзья поймут.

Книга Это сериал,
А сериал это книга.
Только в малом формате.

Чувствую, ощущаю импульсы, исходящие прямиком из твоего сердца, сквозь расстояние, через людей и непогоду. Я не знаю твоего имени, не знаю какого цвета твои глаза, сколько родинок на твоей шее, с кем ты сейчас спишь, о ком думаешь, есть ли у тебя кот или собака, думал ли ты о смерти, есть ли на твоих щеках ямочки, когда ты смеешься. Я ничего о тебе не знаю. Кроме одного.
Я знаю, что мы созданы друг для друга, что рано или поздно мы встретимся, и тогда мир вокруг будет не так важен, как ты. Ведь весь мой мир — ты.

Ты — как глоток давно желанного холодного газированного напитка в жаркий июльский день,
Ты словно сладкая освежающая мята в теплом черном чае в дождливый октябрьский вечер,
Ты — как мягкий согревающий, накрывающий плечи, шерстяной плед в снежную ночь января,
Ты словно дурманящий сладким шлейфом нежный аромат цветущей сирени в теплое апрельское утро.
Ты целый мир, сокрытый в прекрасных мелочах.
Ты — живое олицетворение любви и доброты.
Ты — моя душа.

И я чувствовала полное уединение. Запах его шампуня, нежно падающие на лицо пряди светлых волос, зеленые глаза, смотрящие глубоко в душу, тонкие длинные руки, обхватившие меня полностью, и громкий стук родного сердца. Мы держались вместе, обменивались взглядом, ощущая дыхание друг друга. В груди тепло защипало от мыслей, а ладошки отозвались на исходящий из сердца импульс, почувствовав это, наши пальцы сплелись в крепких объятьях и он сжал меня крепче в своих руках, глубоко вдыхая запах моих волос. Я знала, что сейчас мы одни, на всем этом свете, посреди миллиардов звезд и галактик, мы стояли, впервые за столькие годы знакомства, почувствовали полное уединение душ, и в этот момент сердца запели в унисон.

В ресницах твоих запутались миллиарды звезд,
В волосах твоих танцуют лучи восходящего Солнца,Губы твои притягивают сильнее, чем гравитация Земли,Крылья, подаренные тобой, поднимают меня и уносят от Млечного пути.
Ты — моя Вселенная.

Тихое счастье.Нежность и страсть в твоих движениях.
Голубые глаза, полные внимания и любви.Неизвестное мне до этого чувство,
Словно я — окрыленный дух,
Стремящийся к небесам,
Но не выпускающий тебя из своих объятий.
Две души,
Две родственные души,
Две части одного целого
Соприкасаются на наших губах
И создают то самое,
Невероятное и прекрасное,
К которому мы все эти годы стремились:
Настоящую любовь.
Мое единственное желание —
Связать наши души между собой также крепко,
Как ты обнимаешь меня в порыве чувств. Ты — океан моей любви,
Ты — пламя моей страсти,
Ты — воздух, коим я дышу
И ты — земля, где я расцветаю.

Твой взгляд.
Твой полный любви и восхищения взгляд заставляет цветы внутри меня расцветать и расправляет нежные, жемчужного цвета крылья за моей спиной.
«Спасибо за крылья».
«Спасибо за этот сад».

Твой взгляд.
Твой полный любви и восхищения взгляд заставляет цветы внутри меня расцветать и расправляет нежные, жемчужного цвета крылья за моей спиной.
«Спасибо за крылья».
«Спасибо за этот сад».

Твои прикосновения я узнаю из тысячи, нет, из миллионов.
Я уже это сделала, узнав тебя среди других,
Когда твоя душа приходила ко мне поздней ночью во сне и нежно, с особым трепетом, целовала мои губы, оставляя приятное чувство внутри после пробуждения.
У меня получилось, взглянув в твои полные нежности и любви глаза, узнать уже знакомые черты.
Это волшебно, это невероятно, это завораживает и на мгновенье я забываю как дышать,
Когда мой затуманенный разум после твоих сладких поцелуев озаряет осознание, что это ты:
Тот самый, тот единственный и неповторимый, тот особенный и самый любимый человек, которого я так долго ждала. Касайся, целуй, ласкай,
Будь нежен и также страстен,
Мой запах вдыхай, желай,
И стань над собой не властен.

Я ждала в своей жизни момент,
когда из-за туч выглянет новая звезда,
которая затмит само Солнце,
которая заставит иссохшие рудники в моей душе вновь наполниться искрящейся водой,
когда на пустынном месте, оставшемся от погибшего города, появится новая местность и заполнится еще более добрыми жителями,
которая подойдет ближе, прижмет к себе и вдохнет в меня жизнь. И это в самом деле произошло. Спасибо тебе.

Она легко повела плечом, устремив свой взор далеко за горизонт и о чем-то глубоко задумалась. Когда же заговорила, голос ее звучал отдаленно, словно сейчас она находилась далеко, ее отсутствие ощущалось даже физически, хотя он мог поклясться, что во всех подробностях мог рассмотреть ее лицо, которое было так близко.
— Что же сказать? Ты решил, что сможешь осилить мой водоем, но кое-что пропустил. Да, я не просто море, я — океан. Можешь смеяться, но это так. Рано или поздно ты поймешь это. Более того, я не галактика, а вселенная. Ты когда-нибудь слышал о людях, которые смогли покорить океан или завоевать вселенную?
— Я буду первооткрывателем!
— Нет, — она усмехнулась, — не будешь. В конечном итоге, я проникну своими корнями так глубоко в твое сознание и сердце, что ты просто будешь задыхаться от нехватки меня и требовать добавки, пока не насытишься мною полностью. Но этого никогда не произойдет. Нет, не потому что я так уверена в своих силах, — улыбнувшись, она тяжело выдохнула, — по другой причине. Проще говоря, тебе не удастся обуздать мой океан, просто потому что ты не учел того, что он полон не воды, а огня, в таком же изобилии, как моя вселенная полна вольфрама и слез тех, кому я разбила сердце.

Каждую секунду,
До последнего вдоха,
С каплями на щеках
И болью в сердце:
Я люблю тебя.
Не существует в этом мире человека, который волновал бы мои душу и сердце больше, чем ты.
Ты — моя часть,
Твоя душа моя родная,
Мы — одно целое.
Мы — две полноценные единицы, которые,
Соединяясь,
Создают в дуэте нечто прекрасное и светлое.
Люблю.
Всем сердцем,
Каждой клеточкой души,
От макушки до кончиков пальцев,
Люблю.

До этого момента мне не доводилось встречать подобных ему людей. Я, завороженный, застыл посреди холла его сознания и с восхищением рассматриваю окружающую обстановку: картины различных эпох на стенах, раритетные и дорогие кубки на стендах, бессчетное количество книг на полках, прекрасный вид из высоких французских окон и множество дверей, за каждым из которых скрывалась тайна, и конца у столь невероятного архитектурного строения не было видно. И, без колебаний, он ворвался в мой мир так стремительно, с такой уверенностью, отлично ориентируясь в коридорах моего замка, что пред его теплым взглядом я ощущал себя обнаженным и постыдно опускал глаза, пытаясь заглушить тихий стон в душе, вызванный неизвестным мне доселе чувством.

Его искрящиеся радостью глаза, полные нежно-голубой искренности, смотрящие на меня через слегка опущенные веки, говорили о его чувствах больше, чем сотни слов, написанных или сказанных.
Он любил меня, как я любила его, и счастье от осознания сего факта заставляла наши души цвести и петь в той эйфории, которую люди называют любовью.
Поистине прекрасное чувство, которое с радостью делим на двоих, умножая тем самым то волшебство, что мы уже имеем.
Он любит меня, как я люблю его.
Пожалуй, большего и не нужно.

Нежно, осторожно касаясь пальцами, он проводил рукой по ее волосам, наслаждался чувством, затронувшим его сознание и не мог оторвать глаз от родного лица. Две пары зеленых глаз столкнулись в темноте и ее губы тронула кроткая улыбка, он почувствовал дрожь, пробирающую его изнутри, и не смог сдержать свойственное ему урчание в моменты удовлетворения. Словно кот, он опустил свою светлую голову ей на плечо и протянул ладони к ее рукам, накрыв их и крепко сжав. В такие моменты орбиты планет обоих соприкасались, создавая невероятной силы притяжение и чувство полной гармонии. В мысли каждого закрадывалось подозрение, что они лишь мираж, фантомы, выдуманные сознаниями друг друга или же, вовсе, третьим человеком. Но теплое чувство близости и душевного равновесия отгоняли все мысли прочь, оставляя в груди сладкое чувство дежавю. А большего им и не нужно было.

И она смотрела в его тёмные глаза, не в силах сопротивляться магическому притяжению их сердец, но упорно отгоняя от себя все мысли, которые занимала его сущность. Сердце ушло в пятки, когда он наклонился в её сторону и осторожно коснулся ладонью щеки, убрав волосы назад, и продолжая пристально смотреть в самую душу. Мгновенье и их губы соприкоснулись, пустив безвозвратный механизм в их сердцах и заставив выплеснуться фейерверк различного оттенка эмоций, подняться от груди к ключицам и расползтись приятным теплом, заставляющим подрагивать конечности. На кончиках губ еле слышно соприкоснулись две прекрасные души, успевшие замараться от жирных пальцев предыдущих партнеров, но не потерявшие своей искренности и теплоты со временем. Приятное чувство расползалось по их телам, пока души пели в унисон, счастливо танцуя посреди фонтана расползающихся во все стороны глубоких чувств, и со вздохом наслаждения падали в бездну судьбоносной и роковой любви, охватившей одновременно два сердца.

Играет скрипка в тишине.
Все замерло вокруг.Луна светила как во сне,
Ты счастье вспомнишь вдруг. Беседка, шорох, старый сад
И нежных рук тепло,
И роз пьянящий аромат.
Все было и прошло… Волшебной музыки игра,
Воспоминаний грусть.
Слышны вселенной голоса
Я больше не вернусь. Я не вернусь, всё позади.
Пусть больно сердцу, пусть!
Звук скрипки слышен впереди…Нет, я не обернусь.

Солнцу и луне твоя красота не дана,
Равной лику твоему не найдется краса.
Ты — души моей радость и весна,Молитва моя лишь тебе посвящена.

Каждый Новый год в жизни человека хрупок и неповторим, как узор снежинки, и так же быстро и незаметно тает, оставляя восхитительные мгновения счастья в памяти и незаживающие рубцы на душе.

В твоих глазах ледяное пламя и раскалённый мороз, которые срывают с меня шкуру заживо. Это безжалостные огни Освенцима, на которые я прилетел как мотылёк. Сожги меня без остатка и угрызений совести.

Там совсем нет людей, нету этих ужасных сооружений и механизмов, построенных ими. Там только девственная красота природы: леса и горы, реки и озера, дикие звери, тишина и чистый воздух. Но там всегда сумрак, романтические огоньки звёзд и полная луна, под тусклым светом которых гармонируют все организмы.
Знаешь, почему там нет людей и всегда темно? За тем, чтобы скрыть свежие окровавленные останки, растерзанные человеческие тела, лица которых застыли в ужасе, разбросанные по всему горизонту, которые доедают животные. Поэтому я убрал солнце и добавил ветра.
Это мой внутренний мир. Здесь любовь и ненависть танцуют и поют друг другу. А безумие граничит с гениальностью. Это романтика, залитая кровью, жесткость ко всему искусственному.
Но для тебя там приготовлены особенные инструменты. Загляни в этот мир, коль не боишься, насладись его дарами и отыщи там бессмертие, ибо обратного выхода уже не найдешь.

Почувствуй моего сердца холод, дыханием разожги в нём кострище жизненной силы. Ты уже слышишь его биение в такт? Отколовшиеся льдины взбудоражат спящие стихии природы. Солнце вновь, через призму кристаллов, осветит пещеры Новой Швабии. Железный орёл вновь распахнёт свои крылья, обретая надежду на выживание расы, и бессмертный вождь восстанет из мёртвых, объединяя разрозненных братьев…

Найти такого же безумца противоположного пола, как ты сам, бесценно! Ни расстояние, ни время не способны разлучить две пылающие друг другу звезды!
Ломайте и гните этот мир вместе! Живите так, как хотите, никто не смеет у вас отнять это право! Творите то, что считаете нужным! Ваши желания и мечты осуществляются тогда, когда вы счастливы, а не наоборот! Радуйтесь волшебным мгновениям, которые сгорают в вашем сражении под названием «жизнь»! Они всегда эксклюзивны и идеальны, повторить их в точности будет невозможно! Вершите свою судьбу! Смотрите чаще друг другу в глаза, чтобы забыться в бескрайнем космосе, наслаждаясь искренними чувствами!
Вы те звезды, что вспыхнули в мгновение, выжигая свой путь во вселенную, молот и наковальня, что высекают искрами в бесконечную тьму, спутники истории, которую, возможно, никто никогда не узнает, день и ночь, что съедают друг друга медленно и страстно, чтобы заново родиться и всё повторить!
Безмолвной и безумной красотой своей сожгите всё вокруг, но не остывайте сами…

И беглых, и сонных глаз достаточно, чтобы понять — не влюблена. Да, она интересна, порою ослеплена. Порою тонет в объятиях, порою плачет в сон. Ей бы сесть на первый же поезд и познать чуть других сторон. Ей бы сесть на любое место и подслушать чужой разговор, подарить ребенку конфету, подружиться с бездомным котом. Промолчать, где было бы больно, рассмеяться, когда тяжело. Обменять все свои «комфортно» на то, что еще не пришло. Когда ночь — не давать всем покоя, поутру сливаться с росой, расцветать весной там, где воля, притаиться под первой звездой.
А потом остаться вдруг тихой и беречь в себе каждую нить. Варить чай и играть в трусиху, чтоб мужчина хотел защитить. Танцевать легонько и бегло носиться в платьях до пят. И уже, возможно, сквозь время обнимать своих дочерят. Но сейчас Она не спокойна.
У нее работа и быт. Ей бы взять билет и свободу.
Ей бы просто обо всем забыть.

Любить тебя на всех уровнях языка.
На каждой чакре,
от волоса и до носка.
Во всех смыслах разностей
И на каждом витке пути.
Любить тебя без гласностей
До центров Святой земли.

В невесомости. Я делю пространство на два. Во мне весь кислород, дома из воздуха.
В тебе миры из волн, любви и сна.

И все-таки я не могу понять, за что тебя так люблю. Я размышляла над этим все утро, ходила по квартире, затем у озера, после — по шумной городской улице. А затем случайно наткнулась на лавку с фруктами, и все мысли мгновенно сузились к тому, что яблочный пирог к ужину тебя несомненно порадует. Я купила больших яблок, и с искренней мечтательной улыбкой представила, как красиво он будет смотреться на красной салфетке в центре стола. Через несколько часов я любовалась только тем, что тебе наверняка бы понравилось. В этом пироге было гораздо больше, чем просто яблоки и тесто.

Люди любят города, а я уют.
Люди едут из ниоткуда в Петербург.
Люди остаются, работают, что-то продают.
А мне от города радости, разве на семь минут. Люди болеют всем завтрашним.
Люди нашли приют. А я девочка-пилигрим.
Не приживаюсь ни там, ни тут.

Мне без кошачьей поступи уже не творить.
Я слышу в каждом его божий дар.
Я иду по крышам родной души.
Я сплю на лезвиях чужого ножа. Вот всё уйдет и будет звук.
Все здесь началось с гортанных Ом.
Я в следующей жизни проснусь, чтоб жить,
с глубоким потоком от всех времен. А когда всё уйдет и будет звук,
Я в него для тебя вложу свой след.
Ты меня разыщи на сердца стук.
Ты меня рассмотри на мягкий свет.

Я так часто думаю о тебе, что, кажется, всюду пахнет тобой.
А когда открываются окна,
Я немею от зова: «Постой…»

Чтобы вырваться из мыслей изразцового ада,
Мне нужна тишина, адрес Бога
и два ящика шоколада.

Снимай с меня одежду, нервы
и пару залежавшихся драм.
Ты ведь знаешь, еще сутки вместе,
и я тебя никому не отдам.

Если устанешь — ни слова.
А если сойдешь с пути —
обедай с внутренним Богом,
Даже если его не найти.

А ты не любишь меня. Не иначе. Обойдемся без рук,
без совести,
без прощального плача.

Когда на сердце приляжет хмурая грусть и тишь,
Не ломай свои пальцы.
Обещай — позвонишь.

C каждым утром все больше простая,
Игриво обыкновенная. И только лишь для него,
с каждым днем я все большеВселенная.

На одну станцию к тебе ближе. Без лжи и печали на одной нити из четырех стихий.
Вне городского трафика, вне географии, вне миллиона «против» и «за» причин. Все тише и тише помехи реальности, громче в такт мысли осознанных снов.
Аккордный сигнал на двоих из тональности «единый мир за 10 шагов».

Больше нет никого.
Только я и рядышком ты. Я сто́ю всего ничего.
Ты весишь, как все миры.

Однажды все точно пойдет ТАК,
Как нужно тебе от моих причин. Тогда мир зашепчет: «а он не дурак»,
И даже лучший из многих мужчин.

Оно также остается нераскрытым, и я по-прежнему плету канаты в толстые календари.
Наверное, снаружи я должна быть красива, когда лелею терпение, когда ращу мудрость в пробирках у себя внутри. Мне то пишется, то наспех живется, и пульс барабанит на каждый теплый свет впереди.
Мы привыкли замолкать навстречу.
Мы позволили привыкнуть себе жить без любви. А где-то там облаками подвязывают пояс.
Где-то мантру Ом одевают обручальным кольцом и улыбаются, не беспокоясь. Мы бы также смогли умоясь, создать чистый и гармоничный дом. Но я знаю, все это потом….
А сейчас есть ты, твой голос и телефон.
Строчки без имен, да вся жизнь, сброшенная с рук и оставленная на потом. Мое сердце полюбило небо,
а в нем все летит кувырком. Циферблатная стрелка ревнива.
Мы всё еще не вдвоем.

Пожалуйста, будь ко мне еще чуточку нежнее. Чтобы было без этих «скорее», без будущих «могло быть и больнее». Чтобы в крови отжившие раны не ревели этажами разбитых стекол. Чтобы не прятать тома страхов по карманам, путаться в чужих исповедях или обманах. Чтобы кружева моих чувств сплетались по одной терпеливо, без леденящих прутьев на утро, без дыма в воздух, без горького кофе с надрыва. Чтобы теплыми видеть сны, нежностью открываться миру, чтобы аккуратно на цыпочках к тебе подходить и просто на ушко шептать «спасибо…». Чтобы в каждой клеточке срастались гобелены картин, чтобы никто из нас никогда не оставался один. Чтобы «любовь всерьез» и без «мне уходить к девяти»…
Чтобы песней по венам звучало – мы едины на этом пути.

Мы все хотим получить искомое. Ты думаешь о небе, а я о доме, женском вдохновении, семье, роддоме. О том, как живут цветы, как открываются глаза-бутоны. Как безветренность сохранить у окон и на балконе. Как остаться облачной с тобой на полях и склоне. Как проснуться лет в семьдесят и целовать тебя в полудреме. Мы все хотим получить искомое.
Ты думаешь о небе, а я о теплом уютном доме. Но, зажмурившись, я вижу, как по-французски мы познаем вечность, заливая себя в бетоне.

Любовь должна быть простой: Ровное дыхание.Тепло.Нежность. Затмение.
Чудо.
Безвременье.

Раз меня в Вас больше нету,
И это теперь навсегда,
Прикурите мне сигарету.
И молчите стыдливо в глаза.

Я дождусь тебя у весны. В том времени года, когда с именем полным силы говорят о любви и надежде. В том часе, где тот кто велик устает оставаться прежним, на минутах у беглой самой строки. Я дождусь тебя у кромки глубокой реки.
Лишь береги меня.
Прошу, береги.

К Вам не подойти на метр.
Меня не коснуться рукой.
Но каждый Ваш миллиметр
Льется во мне рекой.

К Вам не подойти на метр.
Меня не коснуться рукой.
Но каждый Ваш миллиметр
Льется во мне рекой.

Вроде бы ничего особенного мне не приснилось, но краски счастья трудно передать словами. В ярком сновидении чужие воспоминания нежны как крылья бабочки, и вызывают светлую печаль. Любая попытка пристальней всмотреться в их акварельные краски затянутые туманным флером забвения, оканчивается плачевно. Волшебная красота чувств немедленно ускользает, как красота крыльев прекрасной летуньи, стертая прикосновением грубых пальцев.

Девушки с самыми прекрасными лицами,
ни о чем не печальтесь, я умоляю.
Захлопнув входную дверь за синицами,
Через окно улетайте
за журавлями.

Скольких бы губ ты ни касался алых,
Сколько бы ни стрелял ты — и все не те.
Я есть, была и буду на всех вокзалах,
Всех невозможных исходах твоих путей.

Всего секунду назад две одинокие точки были разбросаны в непередаваемо-пустынном пространстве. Теперь же между ними протянулась линия, связывая накрепко, соединяя дыхания и сердца.

Ни упрёков, ни презрительного молчания — скомкав три года без единого звонка или письма, словно снежок, она размахнулась и забросила обиды как можно дальше.

Музыка идеально дополняла момент: старенький магнитофон стоял на столике, у самой кровати, вылетавшие из него ноты, падали мурашками на её голую спину.

А ты просто знай, что я жду не только потому, что обещала дождаться. Минимальное условие того, почему я тебя жду, — любовь к тебе.

И ждала его, взглядом зеленым, скользя по дорожке…
Потому, что однажды, к замерзшей он вдруг подошел…
И сказал – Извини, я давно так мечтаю о кошке…
Может, будешь моей, вдруг тебя не случайно нашел? И она согласилась, ну, а как было кошке ответить…
“Он такой одинокий, как я, и глаза ничего…
да и пахнет приятно, печеньем, как пахнут лишь дети…
этот ведь не обидит…” подумав. И стала его… С той поры и живут одинокие, странные рядом…
Иногда он читает для кошки стихи до утра…
А когда засыпает, то кошка с таинственным взглядом…
Охраняет его…
…раскрывая два белых крыла…

Откроются тайны минувших лет,
И вдруг, за собою маня,
Средь сумрака боли забрезжит светСвет нового ясного дня.

Под тленом лавровых венков Минувших дней
Живет проклятие веков
В душе моей.
Как будто сквозь меня рекой —Печаль времен,
И вот незримою рукой
Я заклеймен…

Слеза росы. Симфоний утро. Страстей часы. Зачатий брутто…
Дождливый день. Извечный поп. Эмоций град. Цензуре стоп…
Спокойный вечер. Чудный джаз. Прекрасный секс. Души экстаз…
Заката блик. Убойный рок. Восторга крик. Разврата смог…
Ночная гладь. Задорный блюз. Любовь чиста. Раскрылся шлюз…

Нет ничего в жизни, что может остановить движение двух Душ навстречу друг другу…

В конечном счёте умение жить определяется умением радоваться жизни.

Когда любишь — хочется верить. Когда веришь — хочется любить.

Раны предательства, нанесённые любимыми, не зашьёт ни один человек, не залечит ни одно время. Ибо доверие, обесцененное однажды, уже никогда не будет таким наивным и чистым, какими были когда-то и мы.

Любовь измеряется не в количестве слов, сказанных друг другу, а счастьем и временем, проведённым вместе. Настоящая любовь — это та, в которой любимые безмерно счастливы друг с другом и счастливы не один десяток лет.

Наши мгновения станут вечностью.

Кто сказал, что я умру в понедельник?
Пожирая себя изнутри,
Обрекая себя на вечность
Неизвестной мне пустоты. Я бы выбрал скорей воскресенье,
Что бы в среду меня погребли,
Забыли меня в субботу
Разбредаясь в леса суеты. Я не вернусь не верь словам,
Кроется в тени ложь во блажь.
Эти плоды всегда дают горечь,
Меньше возьмешь больше отдашь. Я видел края своей жизни,
Но за них не ходил никогда.
Там поля неведомой силы
Всех живущих тоска…

Когда-нибудь я всё-таки выдышу тебя из своей грудной клетки,
Из глубины своих лёгких, из самого-самого нутра
И тогда задохнусь
Насовсем.

Я, конечно, не фонтан,
но седьмое небо — значит
два моря создали океан.

Ее бесстыдные окна вожделеют. Она медленно снимает штукатурку, оголяя нежные кирпичи.

Хотелось бы растянуть этот момент. Длиною в вечность.

Ты — ночная птица, — сказал он ему. — И я тоже больше люблю ночь. Ночью мир тише и небо ближе, Солнце не слепит и не обжигает, воздух чище и прохладнее. От того, наверное, и думается ночью лучше, и мысли от того яснее.

Я в этот год прошу лишь об одном —
Сберечь совместное тепло.
Храни любимую мою от тягот и невзгод,
Пусть будет на душе ее светло. Она заслуживает счастья и всех благ,
Храни ее, убереги от зла.
Пусть аромат цветов наполнит ее дом,
Желаю ей благополучия во всем. Пусть этот год докажет ей, что рядом тот,
Кто с ней готов в огонь и воду.
Поддержит и убережет от всех невзгод
И окружит ее заботой.

Мы дети океана,
Рожденные под солнцем
В стране закатов алых,
В стране чудес, где волны великаны
Ласкают золотой песок. Они нашептывают нам своими голосами,
Зовут туда, где начинается прибой,
А мы не слышим их годами,
Стремимся прочь, влекомые толпой…

Ты приходи к моей своей душою.
Прозрачной, бархатной, ранимой, нежной.
Я дверь тебе открою, кутая в надежду.
Спасая от озноба, всем на зло ветрам таёжным!
Когда невыносимо, больно, сложно…
Ты приходи, я пустоту твою своей заполню,
И ты мою своей заполни тоже. Ты приходи к моей своей душою, тихо, не спеша.
Сквозь годы, через весь ли земной шар!
Беги сквозь бури, кутая свой космос в шарф.
Не поддаваясь вирусной простуде,
Что в людях воспаляет собственное “Я”.
Ты приходи, в назначенный судьбою час,
Сердцем ведомая в мои края.

Часовые огоньки
Загорятся над проспектом.
Тихо ходики стучат,
Тихо шепчет сердце… Ветер тихо шелестит,
Всё вокруг затихло.
Каждый кто спешил,
Ныне сном забылся.

Кленовое сердце однажды сорвется с ветвей,
И пролетая над другими, что гниют среди корней,
Подхваченное вихрем бесконечных ярких дней,
Отыщет облачный дворец, влетев в его оконце.
Где по утрам одев осенний, золотой венец,
Давно ждет встречи с ним его родное солнце…

Он смотрел прямо на неё, одетый в черный глянцевый смокинг. Местами уже сильно истертый, но даже несмотря на это, не потерявший ни одной искры былого величия. Старый рояль ждал её в дальнем конце помещения, чтобы рассказать свою, быть может, последнюю историю. Встрече прошлого с будущим предстояло совершиться в темном и пыльном настоящем.

Ночь, бархатная ночь.
Крупицы серебра звеня,
Искрятся в блеске лунном.
Будто в немом раздумье
Пригорюнилась земля.

На закате искрами
Догорает солнца зарево.Звезды вереницами
Водят хороводы затемно. Под крылом моим любимая —
От того душа тепла.
А весна уже красою дивною
Сеет благодати семена. Утром гжелью пишет облака,
Счастья побежит слеза.
Убаюкай нежностью в глазах
Вечности моя река.

Хрусталик искренней любви,
Он где-то глубоко внутри…
Он призма красоты души,
Через него мы видим жизнь! Не потеряй его, храни.
В нём твой прекрасный мир,
Что хрупок так и столь раним.
Тому кто дорог подари. Прошу, обиды не держи.
В некоторых он себя изжил…
Они его в себе сожгли,
Погрязнув в суете и лжи.

Уж осень на пороге золотая,
Дня через два вступает в полные права.
Погонит август живо со двора,
Дождями провожая, и запестрит листва,
Охристыми тонами зацветая. Прорвут каскады облачных плотин
Напористые, бурные дожди,
А убаюканная в тихой дрёме жизнь,
Вновь сменит бок, и загрустит
Под монотонный гул колес машин.

Я верю, что все добрые поступки зачтутся нам. Когда на небе разобьют хрустальную копилку в форме моего сердца, где-то на земле пойдет дождь, и радуга подарит улыбки людям.

От мыса «Радость» курсом на Восторг,
Улыбкой утонченной путь проложен.
Я знаю, твоё сердце — чистый шёлк!
Доверься мне, с ним буду осторожен.

Вечера пятниц,
Чтобы как дети облакам
Безудержно смеяться!
Друг друга замечать издалека,
Учиться вместе танцам. Срывать овации
Ликующими бликами в глазах.
Чтоб за Неё бояться,
Когда над городом гроза. Бежать до станции назад,
А после вспоминать,
Как по щеке Её текла слеза,
И выпавшую прядь. Прощаясь с нежностью обнять,
Чтоб миг не ускользал.
И наконец-то Ей сказать,
То важное, что так и не сказал!

Если ты никогда не любил, невозможно ощутить всю полноту картины жизни, лишь её разрозненные фрагменты. И только любовь, собирая их воедино, открывает в нас всё самое лучшее!

Я улечу бескрылыми глазами
В лазурный океан твоей души.
И, нежно обнимая берегами,
Шепчу слова любви в его тиши. Метель снаружи снова кружит,
И снег опять поссорился с дождем.Будильник зазвонил, и я разбужен,
Покинут мир, где были мы вдвоем…

Изумрудных берегов огранка,
Аметистом россыпи пионов.
Преломляя свет сияет ярко,Зеркало небесных пантеонов. Райских кущ сады безмолвны,
Таинство небесной красоты!
Дышится легко и думам вольно
В поисках желанной высоты.

Я растворюсь в тебе, моя заря,
Умоюсь тёплыми лучами.
Слеза застынет каплей янтаря,
А голос мой стихами. То нахожу сей миг, то вновь теряю.
Брожу один во мгле немой.
Когда ты рядом, сердце тает,
И наполняется весной. Однажды душами сроднимся,
Ты тихо позовешь меня.
И в небе полуночном загорится
Созвездий новая семья.

Я растворюсь в тебе, моя заря,
Умоюсь тёплыми лучами.
Слеза застынет каплей янтаря,
А голос мой стихами. То нахожу сей миг, то вновь теряю.
Брожу один во мгле немой.
Когда ты рядом, сердце тает,
И наполняется весной. Однажды душами сроднимся,
Ты тихо позовешь меня.
И в небе полуночном загорится
Созвездий новая семья.

Растворятся в крепкой ночи
Сахарные звёзды постепенно.
Облаков молочных клочья,
Утром были белой пеной. В тишину укутаны аллеи,
Вышиты штрихами фонарей.
Угольками фары тлели,
Заблудившись меж ветвей. Под скамьями тени жили,
Потеряв приют людской.
Две из них мы приютили,
Оказавшись здесь с тобой.

Приютив одинокую весну друг друга, два снеговика навсегда обменялись сердцами…

На белом холсте обыденности мы рисуем мечту кистями поступков, окуная их в глубины разума.

Красавица весна придёт неслышно,
Под звуки звёздных серенад.
Цветением белопенных вишен,
Заглянет в запустелый сад…

Мне без тебя пустынная дорога,
И звёзды в небе не горят.
Мне за тобой через огонь и воду,
К бескрайности шагать.

По вечерам в окно стучались звезды,
И трелью птиц будил её рассвет.
Сады цвели, даря ей запах розы,
А в её прядях преломлялся солнца свет! Он гребнем плыл по волосам,
Когда их в косы русые вязал.
То забывал дорогу к небесам,
Оставшись в голубых глазах. Мне было ровно двадцать пять,
А ей уже чуть больше тридцати.
Напоминала первая седая прядь
О пройденном отрезке в полпути. Я так и не решился ей тогда сказать,
Но этот стих ей вскоре посвятил.
Мне проще строфы воздвигать,
Достав их из пылающей груди…

Слышишь, как кружатся листья?
Ты в моей жизни, я в твоей жизни.
Дождик, как чечевица стучится
О подоконный карниз. Тюль шелестит,Время спешит в нас раствориться.
Тонкою нитью, судьбы наши сплелись.

Над нами лето расстилает небо шелком,
Струится бахромою золотистой солнца свет.
И если ты захочешь, даже мир умолкнет,
Укутав нас с тобою в этот тёплый плед…

У каждого своя судьба. Будь готов, что однажды она расправит крылья у тебя над головой. В виде какой птицы она явится за тобой, зависит только от тебя самого…

Семья — это космос, остальное — прах…
Потерять свои звезды — мой главный страх.
Без них жизнь безвоздушное пространство.
Поездки, дом-работа, душный транспорт,
Темнота без просвета и чай без сахара. Семья — это рассветы со вкусом мяты,
Когда обнимая, говоришь тихо:
“Моя ты!” Вместо того, чтобы писать
Очередной стих на клочке измятом. Это теплое лето только для вас двоих!
Когда больше не хочешь за порог двери.
Читая Рэя Брэдбери, перебирать её локоны.
Это новый мир, до этого ты жил в коконе,
Ты хотел крылья?
Вот они…

Пока небеса пели колыбельную солнцу, пеленая его в красный бархат заката, жизнь в долине Глен-Мор только начинала пробуждаться. Она вспархивала с деревьев, летя на крыльях сов, выползала из норок вместе с их обитателями, испуганно озираясь по сторонам. День уходил прочь, широкой поступью шагая в направлении высоких гор на запад, оставляя за собой россыпь звезд на небосклоне. Ухватившись за их белые пики, он последний раз украдкой оглянулся, окинув взором холмистую поляну, оставшуюся позади…

Улыбка робкая при первой встрече,
Ты что-то тихо шепчешь мне глазами.
Вагон метро, обычный будний вечер.
Что чувствую, не передать словами… Запястья нежно обвивают мои плечи,
Мурашки по спине ударили картечью.
В том поцелуе была скрыта вечность,
Что вместе предстояло пересечь нам.

Хочу найти тебя, осенний ангел мой…
В тени укрыться твоих нежных крыльев.
Надеть из счастья свитер, связанный тобой.
Согреться вместе у огня семейного камина,
Теплом любви, и светлых чувств волной…

Ночь расстелила полотно,
А дочь луна достала лютню.
В окно повеет тишиной,
И улицы безлюдны.

Она повяжет шарф на исключительный манер,
И снова побежит куда-то.
Сквозь остановки, время,
Толпу людей и ветер перемен,
Из даты в дату. Сквозь дремлющий послесубботний город,
Где белый снег разбрасывает поцелуи как любовник
Всем без разбору,
Оставив послевкусием холод. Есть некий шарм в её глазах,
Всегда улыбка как бы невзначай.
Когда она с прищуром смотрит на тебя,
Улавливаешь тонкий аромат печали. В теплице своих слов
Она выращивает клятвенные обещания
И любовь,
Но на прощание
Провожает контуром поджатых губ,
И новых встреч не обещает. Её витиеватый слог немного груб
Порой бывает.
В стихах коктейль из чувств.
Когда перемешав, не взбалтывая, выпиваю
Осадком остается грусть
Воспоминаний.

Тайны ольфакторных пирамид не одно столетие будоражат носы человечества…

Зло не выглядит таковым, когда оно рядом, а граница между ним и светом — ты.

Глаза твои как свечи:
ни темени, ни тени…
Когда Ночь обнимает Вечер
нежно-нежно за плечи —
щекочет — в сплетении…

Ты внимательно рассматриваешь меня, но без намека на оценку, без малейшей капли яду, в котором люди так старательно и упорно пытаются утопить, а как-то простецки добросердечно, как смотрят только маленькие дети или люди, с несвойственным человеческому роду, нежным сердцем.

Бриллиант, как Вор Багдадский, для тебя я, милая, готов украсть,
На подвиги во имя красоты твоей влечёт меня любовь моя и страсть!!!

Любовь через сердца наводит чувств мосты.
Я на одном краю моста стою, а на другом своею красотой блистаешь ты…

Ну, конечно, мне фраза известна:
«У любви, как у пташки, крылья…»
Но от глаз сеньориты прелестной
Отвести глаз своих я бессилен.

Ты с Мартом навсегда судьбой обручена,
Но и в другие месяцы ты у меня одна!!! Твоя краса чиста, как расцветающий подснежник,
Тебе одной дарю в любви стихах я свою нежность!!! Я знаю, что красивее на свете всех цветов сама ты,
Но все равно я подарю букет тебе тюльпанов на 8 Марта!!!

Милая, нежная, славная,
Как в поле берёзка растёт,
Будь же моей Ярославною,
Что не забыла и ждёт.

С тобой наш, милая подруга,
Прекрасен диалог любви в стихах.
Мы созданы любить всегда друг друга
Здесь на Земле, и вечно в небесах!

Я люблю тебя даже в пороках,
Не услышишь моих ты упреков,
Просто будь! Мне не нужно, чтоб часто писала,
Все равно мне всегда тебя мало,
Просто будь! Даже если уйдёшь ты к другому,
Это чувства мои не затронет,
Просто будь! Лишь бы знать, что ты есть на планете,
Что кру́жит твои волосы ветер,
Просто будь!

Никто кроме тебя не может быть такою ласковой, такой быть нежной,
Люблю тебя любовью чистою, люблю любовью грешной.

Стареют тоже соловьи и трели их становятся короче,
Но сердце не унять в любви — оно желает петь и замолчать, как ни проси, не хочет.

Мне б коней в упряжку резвых, что из племени Пегаса,
Воспарил б я над собою и достиг вершин Парнаса.
Вознесут меня над прозой окрылённые те кони,
И греховную я Землю положу в свои ладони.
Всю планету я заставлю петь и плакать и молиться,
Заиграв на лире так, чтоб Апполон мог мной гордиться.

Ты печаль моя, ты моя радость,
Ты приносишь мне горечь и сладость. Покуда в мире этом я живу,
Покуда в моём теле сердце бьётся,
«Любимой» словом лишь тебя я назову,
И сладкой болью твоё имя отзовётся.

Красавиц гордых, с ликом совершенным,
Есть много, что мужской порадовать способны глаз,
Но лишь тебя увидел, и, мгновенно,
Пленён тобою я на век, о них забыв тотчас.

Что умирает каждый день, на землю падая подстреленною птицей,
Лишь для того, чтоб перед сном как птице Феникс возродиться?
Ответил Турандот Калаф, и знает каждый ныне, коли не невежда,
— Живет и умирает в сердце вновь и вновь любви взаимности надежда.

В Весны священной ритуале,
Милей тебя найдётся кто-либо, едва ли.

Неправда, что поэзия любви есть бисера пред свиньями метание,
Что вызывает у немногих в наши дни она сочувствие и сострадание.
Назло ханжам и циникам я воспою Любовь высокую в обличьях платонических и плотских,
А свиньи свиньями останутся всегда в своих поступках скотских.

В твои бездонные глаза, как ни крепись, нет сил и мо́чи не влюбиться,
Из глубины колодца их могу я вечно пить, но так и не смогу напиться!!!

Своим любимым женщины вверяют к сердцу ключ, избранникам души, которым сердце верит.
А у певца слова такие есть, он ими как отмычкой к сердцу женщины любой без приглашений отворяет двери.

Пусть будешь ты согрета,
Дыханием моим…
Я жизнь отдам, Джульетта,
Чтоб быть тобой любим!

Люблю тебя, но не за красоту.
Не блещешь ты небесными чертами.
В тебе люблю я сказочницу — ту,
Что душу может упоить стихами.

Я хочу, чтоб слова сила щит брони твоей пробила,
И как яд, проникший в душу, твоё сердце погубила. Я хочу чтоб заговором для тебя звучал мой голос,
Чтоб моим устам послушна ты была как ветру колос.
Чтобы чувств моих движенье в твоём теле током било,
Чтоб мой образ в сновиденьях ты себе вообразила. Я хочу владеть тобою магией заклятья воли,
Чтобы страсть, в стихе излитой, жгла тебя до сладкой боли.
Чтоб ты муками томилась в ожиданьи моих строчек,
Чтобы вслух их повторяла от начала и до точек. Я хочу, чтоб слова сила щит брони твоей пробила,
И как яд, проникший в душу, твоё сердце погубила.

Поцелуи твои «стихами» словно раны горят на теле,
Сладкой болью, нежною самой, будто рядом ты в самом деле…

В фантазиях своих летели Карлсон и Малыш
Над городом морским, покрытом чешуёю черепичных крыш.
А в городе другом морском, с Стокгольмом по соседству,
Солдатик оловянный стойкий плыл, мечтой влекомый сердца.

Я много написал красивых фраз,
И девушек красивых видел я не раз.
Но меркнет красота их по сравнению с твоей,
Люблю тебя одну, мой певчий соловей!!!

Два разных имени зовут уста его, одно в молитве, а одно в проклятьи,
Но то, проклятое, так страстно страждет он и вожделеет в сладостном заклятьи.

Чтобы развеять воспоминания о красавице с севера,
Чьё холодное сердце высечено из камня,
Поцелуй меня сильнее, испанская милашка,
Дай мне любовь, которой я так долго был лишён.

Любовь приходит, свой не ожидая срок,
— Как из ствола с корой замшелой, вдруг к новой жизни пробивается росток.

Жизнь украшают редкие мгновенья.
Общенья душ — без лишних фраз…
Их отражает только выраженье
Двух пар друг в друге утонувших глаз.

С тобой одной, красавица моя, где я бы не был,
Не отрываясь от земли, я поднимаюсь к небу!

Я тебя никому не отдам,Хорошо мне быть рядом с тобою.
Если даже в Аду, то и там,
Ты судьбой моей будешь одною! Я тебя люблю безмерно,
Буду вечно тебе верным,
Я живу одной тобой,
Стала ты моей судьбой. Я тебя никому не отдам,
И Любовь к тебе вряд ли я скрою.
И делить тебя напополамНикогда никому не позволю! Я тебя люблю безмерно,
Буду вечно тебе верным,
Я живу одной тобой,
Стала ты моей судьбой.

Где не доступен свет небес,
Есть мир, где разум слеп.
Угрюм и темен он как склеп,
Загадочен как лес… Разверзлась там земная твердь,
И в пропасти времен
Сплелись в том мире жизнь и смерть
В объятии своем.

Моим поступкам больше моя совесть не судья,Любви кощунство выше всех религий.
И в трепете любви, совсем обезумевши, я
K ногам твоим бросаю совести своей вериги.

Пусть пред тобой как в наважденьи
До края доски гробовой
Всё образ знойный, страстный, нежный
Тебе являться будет мой… И будешь в муках сладострастья
Меня молить и заклинать,
Чтоб ночь любви со мною счастье
На смерть иль рабство обменять! Но будут мольбы твои тщетны,
К ним безучастна буду я.
У ног моих, шут распростертый,
Ты не зажжёшь любви огня.

Благословен будь тот, кто любит и любим,
Кто в океане бездн нирваны тонет.
И лишь один поэт в испытанном блаженстве чувств сравниться может с ним,
— Кто написал стихи и был прочтён… и понят.

Порой лишь Смерть, что обрывает жизни нить,
Дамокловым мечом Судьбы Гордиев узел может разрубить.

Открыто сердце для любви, пока способно кровь толкать в аорту,
И не измерить то, что чувствует оно, ни на каких весах ни ангелу, ни черту.

Никто не знает, как оно начнется,
Когда прольется свет, утихнут звуки
И зародится или вдруг проснется
То чувство, что сведет сердца и руки.

Бог и любовь — самые облюбованные и милые сердцу слова.

Чем длиннее и суровее зима — тем теплее и желаннее весна.

В некурящую женщину в платье из ситца — ненамеренно можно серьезно влюбиться.

Есть человек — будут пороки,
Есть цветы — будет торжество,
Есть жизнь — будут пороги,
Есть ночь — будет колдовство!

У каждой души — своя неповторимая мелодия,
У каждого сердца — свой неповторимый ритм!

Шипы розы всегда требуют от человека — осторожного, трепетного и особого к ней отношения.

Скрипка — божественный эликсир для души и сердца!

Цветок рождается, дабы сознательно принести себя в жертву — ради спасения жестокого мира.

Каждое фото — нашей жизни застывший эпизод.

Там, где море и небо в экстазе сливаются — видимо Рай.

Она сжала его ладонь своей рукой, холодной, как замерзший океан. А может ли океан замерзнуть? В мире, где есть только двое — для них нет границ. И океану под силу замерзнуть, соединив дорогой льда два противоположных материка.

Дарите женщинам красивые слова,
Поступков ворох и корзинку счастья,
От комплиментов чтоб кружилась голова,
Не будьте к женской ласке безучастным.
Дарите нежность ей, дарите доброту,
Не дайте думать, что ее не любят.
В противном случае однажды поутру
Никто вам не закроет с пастой тюбик,
Никто вас не полюбит, как она,
С такой же нежностью, заботою и лаской.
Любите, чтоб кружилась голова,
Тогда подарит и она вам сказку!

Люди живут руководствуясь тем, что верно в этом мире, а что нет.
И называют это реальностью…
Но каждый сам решает что для него правильно
И реальность вполне может оказаться иллюзией.
Все люди живут в своём собственном мире..
Хочешь, верь, а хочешь, нет.

Я готова утонуть и раствориться в своих мыслях, захлебнувшись воспоминаниями.

Но чувство значимости — ложно,
Мы верим в сказки вновь и вновь,
И думаем, что там, возможно…
Сердечко бьётся с наших слов.

А знаешь ль ты, народ любезный,
Что Пушкин боксом занимался?
С врагами смело он сражался,
Потом писал стихи и пьесы.

И всем армянам я того желаю,
Вернуться к самому родному краю.

Октябрь, осень набирает обороты,
Всё больше уступая место ноябрю.
Листвою золотой покрыты все дороги,
Ну а ключ к сердцу фраза: «я тебя люблю».

Сегодня я прочёл Шекспира,
Сонет про время и любовь.
Я понял, мною движет лира,
Себя в стихах являя вновь.

Тоскливо что-то, осень…
Коллеги шепчут: «выпей ты».
Устал ото всего я очень,
Хочу сбежать в свои мечты. Мне стало так сейчас тоскливо!
На пятки «ступится» зима,
И жизнь на месте вновь застыла,
Я замерзаю снова, как всегда. Мне просто нужен рядом кто-то,
Кто сможет холод отогреть.
Тогда оттенков станет много,
Мы будем лишь друг друга «зреть».

Сегодня день всех милых дам:
Всех дочек, жён и самых старших.
От всех мужчин желаю вам,
Любовных сцен иметь почаще. Желаю чтобы ваши ссоры,
Кончались фразой: «I love you».
Украсим красками обзоры,
Добавив радостей в весну.

Цветы «расплылись» на фоне твоём,
И свет «упал» прям так, как надо.
Оставила съёмки ты на айфон,
Чему сейчас несказно рада.

Думают, что инвалидность —
Это есть клеймо навек.
Я верю в справедливость,
Он прежде всего человек!

Прости меня, я был сопливым,
В день нашей «первой» встречи.
Казался я тогда наивным,
И обнял лишь тебя за плечи. Да, ты скажешь: «вот дурак!
Ведь я ждала от тебя больше».
Тогда я был больной чудак,Слова не мог тянуть я дольше.

В твоей компании я – вечность,
Готов встречать рассветы вместе.
С тобою жизнь мне – безупречность,
С тобой всегда я буду честен.

Пух, лето, но дожди мне не дают покоя,
Когда по крышам нашим барабанят вновь.
Желаю чтобы пух изгнал несчастие любое,
И нам принёс конечно же Любовь.

Фонарь не вижу я горящий,
Лишь будка «овощи» видна.
О лете вечно я молящий,
Лишь там живёт моя Душа.

Любовь не может быть с разводом,
Не может быть совсем чуть-чуть.
Не может по средине путь
Разбить, продолжив самоходом. Любовь желает отдавать,
Всего себя и даже больше.
Не three years, гораздо дольше,
Чего не каждый может знать.

Источник моего вдохновения – Бог и сердцебиение.

Чем ближе человек к тебе душой,
Тем больше вероятность, что предаст.Доверие – ведь это риск большой,
Оно порой теряется за раз.

Я Вас узнал, Вы мне приснились,
Во сне Вы были так милы!
И Боги так распорядились,
Чтоб встретились здесь я и Вы. Позвольте Вас вести за руку,
От пункта А до пункта Б.
Хочу идти с Вами по кругу,
Я наяву, а не во сне.

Есть много в России красивых девиц,
Но сила, наверное, не в красоте.
Листая обложки гламурных страниц,
Я понял лишь то, что она в простоте.

Сними свои, одеяния любви,
Чтобы могли побыть одни.
Одежды вовсе не нужны,
В друг друге мы отражены.

Я снова убедился в том, что в этом мире,
Осталась человеческая доброта.
Не все, поверьте мне, плохие,
Есть те, кто будет рад помочь всегда.

Я так хочу уснуть сейчас,
А поутру с тобой проснуться.
Хотя, наверно, лучше в час,
Хочу в любовь я окунуться. И будем в этой мы любви,
С тобою вечно пребывать.
Ведь стали мы теперь свои
Печали/страхи забывать.

Я рад бы быть твоим – номером один,
Коснуться нежно рук твоих.
Ты словно солнце светишь и,
Являешь блюз моей мечты.

Есть в мире очень, очень много мест,
И не известно где пересечёшься
ты, со своей судьбой,
сегодня или завтра.
Мой друг, забей,
а то изнеможёшься,
от поиска всепоглощающего
счастья.

Хочу любить и быть любимым (ой),
И верность чтоб была всегда,
И с ней (им) друг с другом чтобы были,Семья счастливых: Ты и Я.

Мы чаще любим облик внешний,
Но «душу любим», — говорим.
Финал таких слов – безуспешен,
Кто что-то скрыл потом один.

Сижу я в комнате своей,
На улице уже всё тает.
Я выбегу туда скорей,
Мне солнце Душу согревает.

Есть множество в тебе прекрасных черт,
Которым счёту даже нет.
Ты самый вкусный мой десерт,
Зажгла в душе моей ты свет.

Армянский воздух – он другой,
Им даже дышится иначе.
Такой очищенный, родной,
Что чувствуешь себя богаче.

Сижу я на брегу Севана,
И зову тебя: «приди!».
От любви к тебе сегодня пьян я,
Ты мой мир — Нари….

«Моментов в жизни будет много,
Но самый важный лишь один.
Когда встречаешь ты от Бога,
Того, кто так необходим. И Вера в счастье не должна,
Нас покидать ни в коем случае.Она с Любовию дружна,
Как «А» и «Я» — одно созвучие».

Я клал на вас, моя миледи,
Вы были смыслом дней моих.
На ваш укор сием ответил:
Подите прочь, ценя чужих.

Есть множество в тебе прекрасных черт,
Которым счёту даже нет.
Ты самый вкусный мой десерт,
Зажгла в душе моей ты свет.

Ты так красива; но как же глупо это звучит!
Тебе так говорили очень много раз.
Но слов найти не в силах я, стучит
Сердечко, от твоих прелестных глаз.

Я видел совесть в темноте ночной,
В Санкт-Петербурге она обитала.
Оставила в моей душе земнойСлед, о котором буду вспоминать я.

Сегодня день Большой Победы,
Над злым фашизмом и врагом.
За мир сражались наши деды,
Чтоб мы могли иметь свой дом. И этот мир должны беречь,
Беречь и помнить чем чревато.
Попытки Запада – пресечь,
Напомнив им урок Рейхстага.

Я странствующий тип,
Бродячий меж мирами.
I new in world’s the прототип,
Глаголющий мечтами. Я разгоняю стих, как порш каен,
От темы к теме «прихожу».
Как будто нет моих колен,
Летаю я и ворожу. Но это нет, не магия,
А стал рабом «бумаги» я. Пишу сегодня эти строчки,
Хочу узреть улыбку дочки.
Но дочки нету, к сожаленью,
Внимай Господь сему прошенью: «Заполни Боже Светом Душу,
Исполню Заповедь Твою.
Иметь детей и дорогушу,
Что скрасит снова жизнь мою».